«Знакомая несколько дней ходила к руинам драмтеатра, надеялась найти тело своего мужа»: подробности жуткой трагедии в Мариуполе два года назад

«Когда стало известно, что можно взять в ЦУМе все, что хочешь, некоторые тащили оттуда „плазмы“, телефоны, самокаты, ювелирные изделия»

— Мы с приятелями переселились в театр, когда там начался массовый наплыв людей, 5 марта, — рассказал «ФАКТАМ» Андрей Гришин.

— Толчком, чтобы туда перебраться, стал какой-то конкретный случай?

— Да. Я жил тогда в общежитии недалеко от окраины города. Моими соседями были актеры драмтеатра. Мы понимали, что линия фронта постепенно приближается к нам, потому что стало очень громко, снаряды взрывались вблизи нашего общежития. К тому же в ночь на 5 марта мы впервые ощутили, что такое авиаудар: услышали рев двигателей самолета, а затем — мощнейший взрыв. Мы сильно испугались, стало ясно, что оттуда надо куда-то уходить. Когда настало утро, полицейские на автомобилях ездили по городу, сообщали, что запланирована эвакуация. Один из пунктов сбора — драмтеатр. Туда мы и направились, потому что связаны с театром.

— Видимо, тогда уже отопления, света, воды и других удобств в Мариуполе не было?

— Да, все это пропало числа 27−28 февраля. Помню, что 1 марта уже не было и мобильной связи. Но все равно мы не понимали, что началась масштабная война. Надеялись, что повторится сценарий 2014 года, когда за относительно небольшой срок удалось нормализовать ситуацию в Мариуполе.

— Каким было ваше первое впечатление, когда попали 5 марта в драмтеатр?

— Когда мы подошли к нему, я почувствовал облегчение на душе, ведь он находится в центре города, там еще было не так громко, как на окраинах. Возникло чувство безопасности. Но, зайдя внутрь, я был шокирован.

— Почему?

— До этого я был там 19 февраля на спектакле. А тут театр фактически превратился в пункт приема беженцев. Мы с приятелями спустились в подвал. Уже и там жили люди. Видимо, тогда я и осознал: идет большая война.

— Вы сразу нашли место, где разместиться?

— Да. С этим нам помог неофициальный комендант театра — мой преподаватель, актер Сергей Забогонский. Он как раз пробегал по коридору, я его позвал: «Сергей Иванович!». Он повел нас в комнатку сотрудников театра. Она маленькая, но нас там разместилось около 15−16 человек. Тесновато, но лучше, чем в коридоре. Нам дали две театральные лавочки, которые обычно ставят в фойе. На них мы и спали.

— Какими были отношения между людьми, поселившимися в драмтеатре? Доминировал эгоизм или, наоборот, поддерживали друг друга?

— Я впервые увидел такую сильную сплоченность между людьми. Были разве что частные случаи проявления алчности, когда мы узнали, что можно брать товары в ЦУМе. Кто пошел туда за продуктами и водой для всех, а кто-то побежал за «плазмами», смартфонами, ноутбуками, самокатами, ювелирными изделиями. Тащили и алкоголь. Благодаря этому нашей компании досталась бутылка дорогого вина. Мы пили его понемногу — «для согрева».

— В театре среди беженцев было самоуправление?

— Да. Даже создали дружину, которая, кроме прочего, следила, чтобы в театре не было пьяных. Ведь люди начали выносить все, что оставалось в супермаркетах, в том числе алкоголь. Некоторые напивались и дебоширили.

На улице работала полевая кухня (нам ее привезли военные). Приготовлением еды руководил профессиональный повар Миша, до этого работавший в ресторане. Ему помогали женщины. Был у нас и завхоз, который занимался складом с продуктами. Также организовали группы, которые ходили по супермаркетам за продуктами для всех. Кто-то убирал туалеты, кто-то собирал снег, чтобы натопить воды.

— Чтобы обеспечить сотни людей водой, талого снега, наверное, недостаточно. Где еще брали воду?

— Сначала набирали из пожарного резервуара, который находился возле театра. А потом кто-то организовал, чтобы нам привезли цистерну с водой.

— Сколько раз в день кормили людей в драмтеатре?

— Утром давали чай и печенье. Днем обед — суп и печенье. В 18 часов угощали чаем с печеньем. Детей кормили чаще, к тому же в очереди за едой у них был приоритет: сначала кормили детвору, а уже потом — взрослых.

— Чтобы готовить еду и отапливать здание, нужны дрова. Где их брали?

— За театром находился фонтан, на котором зимой заливали каток. Вокруг него было деревянное ограждение. Ее и разобрали на дрова. Надолго их не хватило, поэтому пришлось взяться за дубовые кресла зрительного зала театра — их срывали и рубили. Помню, разобрали на дрова и летнюю террасу, которая находилась неподалеку.

— В театре были печки-буржуйки?

— Нет, театр не отапливался. В те дни самым теплым местом был подвал театра.

— Вам и вашим друзьям поручили какую-то работу?

— Мы собирали воду из ливневок, носили ее и растопленный снег в туалеты для смыва. К тому же я пару раз ходил в супермаркеты, приносил для всех соки, воду, еду.

«Сначала хотели положить на крышу огромный баннер с красным крестом, но передумали это делать. В конце концов написали перед театром и позади него — «ДЕТИ»

— В театре была возможность хоть немного помыться?

— Нет, но для новорожденных делали исключение: старались подогреть для них воду, чтобы подмыть, искупать. Лично я еще в общежитии успел помыться вечером в первый день большой войны, а потом это стало невозможно.

— Какие темы превалировали в разговорах людей, живших в те дни в драмтеатре?

— Всех интересовало, почему не решается вопрос с эвакуацией. Надо понимать, что мы не знали, что происходит в стране, ведь Интернета, связи не было. Впоследствии ситуация, по крайней мере в Мариуполе, становилась нам понятнее. С того места, где находится драмтеатр, хорошо видно «Азовсталь». Мы видели, что россияне обстреливают и бомбят с самолетов этот завод, а также то, что бои ведутся уже в городе.

— Наверное, возникали планы, как выбраться из Мариуполя?

— Да, потому что люди осознавали опасность и устали жить в переполненном театре. Поэтому предпринимали попытки выехать из Мариуполя на машинах. Помню, группа людей сама организовала колонну из легковых машин, они направились по запорожской трассе. Россияне их обстреляли, пришлось возвращаться. Но не все из колонны уцелели. Также люди пытались выйти из города пешком. Однако и по ним оккупанты открывали огонь.

— Был конкретный случай, заставивший написать огромными буквами «ДЕТИ» возле здания драмтеатра?

— Когда 9 марта российский самолет разбомбил роддом и начались «прилеты» по центру города, стало очевидным, что могут сбросить бомбу и на нас. Тогда мы решили как-то обозначить для российских пилотов, что в здании театра находятся мирные люди с детьми, а не военная база. Сначала возникла идея попросить у представителей Красного Креста большой баннер с красным крестом и разместить его на крыше театра. Но в конце концов передумали, потому что крест мог стать мишенью для бомбометания. Ведь россияне могли решить, что здесь военный госпиталь. Другим пришла мысль написать «ДЕТИ». Нашли краску и то ли 12-го, то ли 13 марта сделали эти надписи.

Читайте также: «Покажите этому х*лу глаза того ребенка. Пусть увидит, что он сделал!»: страшный рассказ врача из Мариуполя

— Что-то делали для того, чтобы психологически поддержать детей, отвлечь их от страшной действительности?

— Этим занимались исключительно сами родители. Я вам уже говорил, что мы с друзьями жили в комнате в подвале. Через систему вентиляции было слышно происходящее в соседней комнате. Там разместились семьи с детьми. Мы слышали, как мамы все вместе пели малышам колыбельные. Видимо, женщины пытались таким образом успокоить деток, потому что в это время неподалеку происходили обстрелы из артиллерии.

— Детей было много?

— Не менее 10−15% от общей численности. Однажды к нам приехал целый автобус с детьми — из детского дома на окраине. Их разместили в театре.

Читайте также: «Для новорожденных деток из разбомбленного мариупольского роддома я находила молоко всеми правдами и неправдами», — врач Ирина Дагаева

— У людей случались истерики?

— У тех, кто некоторое время уже жил в театре, истерик я не видел. Но 8 марта к нам прибыл автобус с жителями окраины города. Эти люди находились в стрессовом состоянии. Кто-то из них рассказал: «В наш дом прилетело, дома нет!» Другой человек говорил, что у них в доме не успели вынести из квартиры бабушку и она сгорела. Такого же апокалиптического плана были и другие истории, которыми они делились.

— Велся учет, сколько людей собралось в театре?

— Сделать это было непросто. Представьте, вы идете по театру и видите, что всюду плотно разместились люди — в коридорах, на лестнице, во всех комнатах, в подвале. Пытались вести списки: на вахте, где служебный вход, просили людей, чтобы они записались, потому что, если кто-то кого-то станет искать, эти записи могли бы помочь. В них было более тысячи записей. Но точной цифры, наверное, никто не знает, ведь не все записывались. К тому же каждый день прибывали новые люди, а кто-то решался уйти из театра, чтобы попытаться выбраться из города.

— Между людьми завязывались политические дискуссии?

— По крайней мере в моем кругу общения таких дискуссий не было. Хотя понимали, что не все мы единомышленники. Скажем, одна режиссер, которая находился среди нас, сейчас работает на оккупантов в Мариуполе. Мы догадывались, что она ждет захватчиков, но разговаривать с ней на эту тему было бессмысленно. Когда мы решили выбираться из города, она не пошла с нами, на прощание сказала: «Ну, все, удачи. Держитесь». Она осталась в театре со своим мужем и двумя детьми.

— Так они пережили бомбардировку театра?

— Да. Слышал, что эту женщину тогда ранило в ногу. Однако своего отношения к оккупантам она, вероятно, не изменила.

«У меня сохранился номерок из гардероба драмтеатра. Мечтаю вернуть его после освобождения Мариуполя»

— Было конкретное событие, которое стало для вас толчком, чтобы отважиться выбираться из Мариуполя?

— Ночью 14 марта я случайно услышал в коридоре разговор: «Приходили военные, сказали, что линия фронта смещается к театру. Что будет громко, что лучше не выходить на улицу». Скажу откровенно, меня эта новость очень сильно испугала. Я побежал к актерам, с которыми жил в театре: «В коридоре сказали, что завтра тут будет страшно. Может, мы рискнем выбраться?». Как раз перед этим мы смогли впервые за многие дни выйти по мобильному на связь со знакомыми. Они 14 марта утром поехали по трассе в трону оккупированного Бердянска и благополучно добрались до города. Эти люди рассказали, как туда доехать. Поэтому 15 утром мы тоже двинулись по той же дороге.

— То есть вы уехали за сутки до того, как российский самолет сбросил бомбу на драмтеатр?

— Именно так.

— Людей в театре оставалось много?

— Да, немало, ведь не очень много людей имело возможности уехать — только те, у кого был автомобиль и кого могли взять с собой.

— Хочу уточнить: военные находились в театре?

— Нет. Они только привозили нам разные припасы. Военные в театре не останавливались, чтобы отдохнуть, и не ночевали. Однажды солдаты вошли в драмтеатр, чтобы снять видео о том, что там происходит. Выложили эти кадры в YouTube, чтобы все видели, что в театре находятся гражданские.

— Вы выбирались из Мариуполя на машине?

— Да, на машине. Нас выехало пятеро: две женщины, двое мужчин и ребенок.

— Российские солдаты на блокпостах вели себя агрессивно?

— С агрессией мы столкнулись на блокпосту на въезде в Бердянск: постовой бесцеремонно вырвал из салона автомобиля видеорегистратор. На остальных блокпостах просто проверяли наши паспорта. Еще был довольно неприятный момент, когда один кадыровец требовал от нашего водителя: «Брат, брат, открой багажник!» А водителя аж трясло от злости, он был очень зол на оккупантов.

— В Бердянске нашли, где переночевать?

— Да. Местные предприниматели, у которых есть курортный бизнес, разрешили беженцам бесплатно заселяться в санатории. У нас был знакомый, у которого такой бизнес, он дал нам комнату.

— Когда вы узнали, что российский самолет сбросил бомбу на драмтеатр в Мариуполе?

— Вечером того же дня, когда это произошло. Я тогда сел в один из эвакуационных автобусов, чтобы выехать на подконтрольную украинским властям территорию. Услышал, что в салоне люди часто повторяют слово «драмтеатр». Мой телефон не ловил сеть, поэтому я спросил одну женщину, что произошло. Она показала мне на своем смартфоне фотографии разрушенного театра, где мы с друзьями были еще вчера. Я впал в ступор. В голове проговаривал: «Ты мог быть там! Там остались знакомые!»

— Ваши знакомые, оставшиеся в театре, выжили во время бомбардировки?

— Не все. В одной семье жена выжила, а муж погиб. Он находился на улице возле полевой кухни, когда российский самолет сбросил бомбу. На второй и третий день после бомбежки женщина пыталась найти тело мужа, чтобы вытащить из-под завалов. Но ничего из этого не вышло. На четвертый день начались интенсивные обстрелы в том районе, а от развалин театра пошел трупный запах. Знакомая так и не смогла найти и похоронить своего мужа.

— Чем вы занимаетесь сейчас? Продолжаете получать театральное образование?

— Да, учусь уже вместе с женой на режиссера театра в Киевском национальном университете театра, кино и телевидения имени Карпенко-Карого на курсе Андрея Федоровича Билоуса.

— Женились уже после переезда в Киев?

— Да. Кстати, моя жена пережила оккупацию Гостомеля, а я — осаду Мариуполя. У меня сохранился номерок из гардероба драмтеатра, который я взял на память. Знаю, что еще один номерок есть у одного человека, который сейчас живет в Ивано-Франковске. Моя мечта — вернуть «свой» номерок в драмтеатр после освобождения Мариуполя.

Читайте также: «Мои жена и дочери находились в мариупольском драмтеатре, когда на него сбросили 500-килограммовые бомбы»: удивительная история спасения семьи журналиста

На фото в заголовке видно, что российская авиабомба попала прямо в центр драмтеатра (фото Reuters)

1413

Читайте нас в Facebook