«Мечтаю после войны вступить в консерваторию», — боец с позывным «Космос»

— Павел, каким был для вас вечер 23 февраля?

— Накануне в новостях прошло, что россия признала так называемые «ДНР» и «ЛНР», то есть было понятно, к чему идет. 23-го весь день и ночью работал над проектом. Увидел в Телеграм-каналах анонс о выступлении путина. Еще подумал, что он хочет нас снова истории учить. Включил трансляцию, чтобы посмотреть, что скажет на этот раз.

— То есть вы слушали кремлевского фюрера не в записи, как большинство из нас?

— Да. Едва он начал свою речь, понял, что война неизбежна. А где-то в пять утра услышал первые взрывы. Взял день отпуска на работе. Вечером поехал к матери, а утром на следующий день уже отправился записываться в территориальную оборону, поскольку тогда людей без военного билета в военкомат не принимали. Невозможно попасть, если ты не резервист.

Когда услышал ту путинскую речь, ясно понял, что не хочу жить в такой стране, которую мне хотят навязать, что это крушение моей мечты о сильной Украине. Еще тогда решил: если мы не выстоим, пойду в партизаны. Я бы не смог уехать жить за границу. Мое место здесь.

— Мама и жена вас не отговаривали от такого поступка?

— Отказывали, а кто же их слушал?

— Какой у вас позывной?

— «Космос». Почему? Такое состояние души.

Что касается теробороны, это было действительно народное ополчение. Все добровольцы.

Читайте также: «Здесь действительно мужики с железными яйцами», — главный сержант 118-й отдельной механизированной бригады, которая стоит в Роботино

— Помните момент, когда впервые стало по-настоящему страшно?

— Наверное, это был первый день, когда нас формировали. Вот мы пришли днем 25 февраля и нас домой уже не отпустили. А тогда очень много слухов распространялось по Киеву, что на левом берегу какие-то бои, что в городе полно ДРГ, где-то подстрелили каких-то полицейских. И вот ты слышишь, что тебя могут отправить на Берестейский, где вроде уже есть враг, а ты даже оружием пользоваться не способен, потому что в армии не служил. Вот просто тебе дали автомат, и ты как-то должен что-то делать. И вокруг такие же люди.

Тогда было действительно страшно. А так если брать именно киевский период, то мы в основном стояли на блокпостах, это была третья линия обороны. То есть максимум, что видели, это какие-то прилеты. В районе Новых Петровцов неподалеку от нас произошел прилет артиллерии, еще видели разрыв ракеты над Дорогожичами. А чтобы дошло до вооруженного противостояния, такого не было. Мы четыре месяца провели в Васильковском районе. Конечно, многие ребята были недовольны, потому что они хотели воевать, а их заставили дежурить на блокпостах. Кое-кто сдавал оружие и уходил, и никто не мог им запретить это сделать.

Но впоследствии, когда разрешили привлечение теробороны вне территориального подчинения, все изменилось. Мы приняли присягу, нам оформили военные билеты и т. д., то есть мы превратились в одну из структур Вооруженных Сил Украины. В первую командировку поехали, когда враг отступил от Киева.

Что касается обретения базовых знаний, в учебных центрах не были. Учились в подразделении. На стрельбище ездили, время от времени к нам приезжали разные инструкторы по разным дисциплинам — инженерное дело, тактическая медицина, тактическая подготовка.

Когда поехали на Харьковское направление, все эти навыки понадобились. К счастью, тогда обошлось без больших потерь, потому что враг от нас находился относительно далеко. Позже нас бросили на охрану границы. То есть можно сказать, что это дало определенное время, чтобы понять все. Конечно, прикладные знания получили именно во время боевых действий.

— Когда дошло до участия в них?

— Это уже было Лиманское направление. Наше подразделение поехало туда в конце февраля прошлого года. Тогда враг уже был очень близко. Некоторые ребята там морально выстояли, некоторые немножко надломились.

Если говорить о собственном опыте, то в тот период у меня была отчасти административная работа, только в каких-то случаях привлекали для выхода на позицию или для помощи.

Когда попадаешь под обстрел, как таковой паники не бывает, потому процесс мышления сокращается до каких-то минимальных команд, которые отдает твой мозг для действия. У тебя нет времени слишком сильно переживать. Там включаются какие-то животные инстинкты. Ты понимаешь, что нужно что-то делать — бежать, двигаться, искать место, где можно спрятаться, куда-то залезть. То есть думаешь более кратко и лаконично и не позволяешь себе паниковать, потому что понимаешь, что это будет конец. Когда прилетало совсем рядом, то первая мысль — ну, блин, если уж судилось, то я сделал то, что могу, может, можно было бы что-то сделать лучше. Как-то так.

Читайте также: «Все, кто зарабатывает на войне, хуже россиян», — бывший мэр Умани Александр Цебрий, воюющий на «нуле»

— Есть какие-то картинки, которые будете помнить всю жизнь? Вот что-то такое, что с вами останется навсегда.

— Не знаю. В принципе, все помнится. Хотя особо яркие моменты не могу вспомнить.

Из последнего это во время обстрела, когда не было сил идти, а «бахи» приближались все ближе и ближе, и тут мне ранило ногу, я упал и сразу мелькнула мысль — неужели это все? Но все же понимал, что нужно что-то сделать, потому что это не вариант — дома ждет семья.

То есть так получилось, что во время этой командировки сразу после первого выхода попал в больницу, к сожалению. Надеюсь, что восстановлюсь и смогу еще гораздо больше пользы принести.

— Будете возвращаться?

— Конечно.

Еще знаете, пожалуй, до сих пор бывает страшно, когда смотришь какое-нибудь видео с фронта и слышишь свист снаряда. Тебя немного морозит, потому что представляешь себя в том месте.

— Расскажите о своих побратимах. Кто рядом с вами сейчас защищает страну?

— По специальности люди очень разные. От рабочих — сварщик или столяр — до руководителей отделов информационных технологий, адвокатов, владельцев бизнеса. У нас были ведущие разных ивентов, известные журналисты, в другом подразделении — актеры национальных театров. Спектр полный. Это, вероятно, связано именно с формированием теробороны, куда пришли люди по зову сердца защищать свою страну с оружием в руках. Возраст — от 18−20 лет до 60. Всех объединяет одна цель. К сожалению, многие талантливые, открытые, просто классные ребята погибли или получили увечья.

Очень скучаю по побратимам, которых уже нет. Вот человек с тобой с первого дня. Ты помнишь, как вы ели, спали вместе, общались. Однако ему не повезло.

Читайте также: «Я видел такой героизм, что Голливуду и не снилось», — полковник Нацгвардии

— Вы все устали. И те, кто ведет отсчет пребывания на фронте с 2022 года, уже не говорю о тех, для кого все началось в 2014-м. Что помогает выдерживать этот ужас?

— Думаю, это понимание того, что нельзя допустить поражения, допустить перемирия с этим античеловеческим режимом, не считающим Украину государством. Для него мы это какое-то восставшее плебейское племя, а наша страна — глубокая провинция. Если сейчас примириться с ними, то они, к сожалению, быстро нарастят свою военную мощь, потому что у них достаточно ресурсов. Они тогда сделают все, чтобы Запад отменил санкции и снова с ними торговал. Они гораздо быстрее восстановятся. И я не думаю, чтобы мир будет прям сильно переживать за судьбу Украины. Потому наша Победа, наш суверенитет, наша независимость именно в наших руках.

Еще Макиавелли говорил, что власти нужно полагаться только на силу своего народа и что сильным государство может стать только неустанно заботясь о благе народа. Полагаю, что это правда. Мы не хотим жить в коррумпированном, авторитарном фашистском государстве, где нас будут упрекать за происхождение или за язык, за культуру.

Личного общения с пленными у меня не было, но то, что вижу из разных источников, мне кажется, что в большинстве случаев захватчики пришли нас убивать именно из-за денег, потому что они из таких регионов, где никогда таких выплат не видели. Плюс для них сейчас работает социальный лифт.

Это наемная армия, как по мне. Когда смотришь видео, как военнопленные пытаются объяснить, зачем они сюда приперлись, если честно, это даже смешно. Ибо признать, что «мы пошли воевать за деньги» или «мы хотим возрождения империи», им очень тяжело. Они пытаются что-то сказать и понимают, что никакой логики в их словах нет.

Конечно, мы хотим, чтобы все поскорее закончилось и чтобы переговоры прошли исключительно на наших условиях.

Многие ребята чувствуют несправедливость в том плане, что нас не меняют. Кто-то надеялся, что все закончится чуть-чуть быстрее, а оно все продолжается и продолжается. Конечно, хочется вернуться домой, в семью, заниматься любимым делом, зарабатывать. Хотя известно, что многие семьи не выдерживают этого напряжения. Такое тоже бывает. Есть ребята, которые устали жить в условиях, которые хуже, чем у рядовых украинцев. Есть те, кто готов отдать все, чтобы вернуться в ту жизнь, которая была у них до войны. Люди разные, поэтому нужно к каждому находить свой подход.

На фронте мало пафоса. Здесь очень мало кто думает о миссии по спасению Европы, о каких-то западных ценностях, еще о чем-то. Это очень далекая и абстрактная тема. В событиях на Майдане участвовало мало людей, если брать в процентном отношении количество участников Революции достоинства и населения всей Украины. Но все же именно они смогли свергнуть власть Януковича.

— О чем вы мечтаете? Что будете делать после Победы, которую мы все так ждем?

— Я бы хотел работать над проектами по реконструкции Украины и проектами по развитию территориальных общин.

Читайте также: «Меня на войну тянет со страшной силой», — Юрий Гудыменко

— У вас будет много работы.

— Безусловно. А чисто для себя — поступить в консерваторию. Поэтому стараюсь беречь уши и мозг. Я с детства играл на фортепьяно. В подростковом возрасте хотел поступать в музыкальное училище. Но у многих, кто с этим сталкивается, есть немного страх, будешь ли ты зарабатывать. А когда ты уже более взрослый человек, ты понимаешь, что деньги можно заработать всегда, если есть желание. То есть уже не так сильно этого боишься, поэтому можешь осуществить какие-то свои желания, о которых мечтал в детстве. Жизнь короткая, она может в любой момент оборваться, поэтому нужно жить сегодня. Каждый, кто был на «нуле», вам скажет, что очень многое зависит от удачи.

— Вы хотите заниматься классической музыкой?

— Хотел бы играть джаз. В каких-то маленьких заведениях за каких-то 500 гривен за вечер, это не принципиально. Главное расслабляться и получать удовольствие от того, что ты делаешь. У кого-то хобби рыбалка, охота или еще что-то такое. У меня музыка.

— Понимаю, что у вас зауженный взгляд на события, потому что вы видите сугубо свой участок фронта. Однако все равно можете сравнить состояние российской армии два года назад и сейчас. У них есть прогресс?

— Однозначно есть. Если сравнить, например, с нашими первыми выходами и даже с тем, что было во время прошедшей командировки, и тем, что есть сейчас, то теперь гораздо сложнее вести войну. Их «глаза», имею в виду беспилотники, работают как днем, так и ночью. Они обстреливают нас из FPV-дронов со сбросами. У них их много, поэтому нам опасно передвигаться группами. То есть да, прогресс у них есть, он очевиден. Все-таки они научились воевать. Это можно констатировать.

Нам теперь гораздо сложнее получить какое-нибудь преимущество. Поэтому лично я вижу единственный вариант для нас — мы должны совершить какой-то резкий инновационный скачок в производстве вооружения. Такого, что поможет быстро прорвать какой-то участок и не дать им прийти в себя. Это единственное, считаю, что может помочь Украине как-то кардинально изменить ситуацию на поле боя.

— А у нас прогресс есть?

— Конечно, есть. Мы также во время каждой командировки все больше и больше чему-то учимся. Как надо лучше передвигаться, прятаться от беспилотников, оборудовать свою позицию, чтобы она была менее уязвима для действий снайпера, для вражеского огня, как надо маскироваться, как сделать так, чтобы по тебе было сложнее навестись, как быстрее выгружаться, что надо брать на ноль". Также совершенствуется работа наших расчетов в плане скорости прицеливания. То есть все работают над собой. Война меняется, приходят какие-то свежие решения, как улучшить связь с теми же беспилотниками, как обходить системы РЭБ. Появляется не абы какой опыт. Нельзя научиться готовить торты, только читая книгу рецептов.

Наша война — за выживание государства. За право проводить свободные выборы, общаться на своем языке, создавать свою культуру и т.д. Кстати, нам очень хочется улучшения борьбы с коррупцией. Ребята много об этом явлении говорят. И оно нас возмущает.

Мы делаем свою работу. У нас, в принципе, иного выхода нет.

Читайте также: «Усталость от войны притупила чувство ненависти к врагу», — писатель Артем Чех

861

Читайте нас в Facebook