«Многих ребят не дождались жены», — боец, который провел двадцать месяцев в плену

«Овсянку давали по одной-две ложки. И четвертинку обычного куска хлеба»

— Тарас, как и где вы попали в плен?

— Это случилось под Херсоном. 19 октября нам приказали занять две посадки. Позже во вторую посадку должны были прийти бойцы на зачистку.

После того, как мы справились, дали команду отправиться в третью посадку. Однако через полчаса наш танк подбили. Командиры сказали, что нас будут эвакуировать. Но что-то пошло не так. Мы (нас было уже шестеро, добавился экипаж второго подбитого танка) четыре дня ждали помощи. Но кацапы нас всех обнаружили и взяли в плен.

Думаю, что нам повезло, поскольку отношение было нормальное. И воды дали, и сигареты, и сухпай. Видимо, им кто-то дал приказ не трогать нас.

Сначала сутки провели в подвале в Новой Каховке, потом нас перевезли в Геническ, где мы пробыли пятнадцать дней. По их словам, нас хотели поменять неофициально (правда или нет, не знаю), но это тоже не случилось.

После отвезли в Севастополь. Там мы около трех месяцев просидели в военной части. Нас допрашивали и эфэсбэшники, и какие-то следаки из других структур. В основном их интересовало, чтоб мы сознались в обстрелах мирных городов. Позже, когда меня привели на первый допрос (в мешке, надетом на голову) уже на территории россии и снова заявили: «Мы знаем, что ты стрелял по гражданским», я возмутился: «Вы издеваетесь? Нас в плен взяли в посадке. Моя техника только на десять километров стреляет, к тому же она плохо работала. Посмотрите по карте расстояние до города». Секунд через тридцать я уже лежал на полу на животе, руки в наручниках и заведены за спину, а сверху еще и боец сидел.

В Крыму к нам приходили представители Красного Креста, однако держались на расстоянии. Лишь брали наши анкеты, типа чтоб подтвердить, что мы в плену, привозили сигареты и книги. Естественно, мы общались в присутствии российских военных. Если что что-то не так скажешь, у тебя будут проблемы. Еще был какой-то дяденька, который представился крымским журналистом.

Там нас тоже не трогали. И кормежка была, как у солдат, и жили мы в обычной казарме, которая была перегорожена решетками на две части, где работало отопление, даже телевизор был. То есть все было терпимо. Хотя на оккупированных территориях есть очень жесткие зоны. В Еленовке, например.

— Вам разрешали позвонить домой?

— В Геническе давали несколько раз звонить и в Севастополе два раза.

10 января 2023 года нас переправили самолетом из Симферополя в россию. Говорили, что везут в тайгу: «Вы оттуда никуда не убежите». Мы оказались в Камышине Волгоградской области. Я только после обмена узнал, что, оказывается, до вторжения там было женское СИЗО. Мы предполагали это, потому что видели на белье названия женских отрядов. Позже общался с мужчиной, который сидел там до нас. Перед нашим приездом оттуда вывезли 400 пленных. Он попал в Каменск-Шахтинский.

Читайте также: «Никто не проявлял во время войн большей жестокости и садизма, чем россияне», — генерал Виктор Назаров

— Вы находились в Камышине все время? Или вас еще куда-то перевозили?

— Слава Богу, только в Камышине. Потому что при каждом прибытии в СИЗО устраивают так называемую приемку. Это когда вас прогоняют через живой коридор, с двух сторон стоят спецназовцы с собаками, еще всякая шваль и каждый тебя пинает, бьет, сбивает с ног, тычет электрошокерами и т. д. То есть издевательства по полной программе.

— Мне один пленный рассказывал, что у них при приемке женщины из медчасти подсказывали извергам, куда лучше бить, чтоб больнее было.

— Было и такое. Когда нас завели в баню, за решеткой сидела какая-то курица и тоже подгавкивала.

Потом нас фотографировали, задавали идиотские вопросы типа «какой боевой клич твоего подразделения?» Когда ответил, что у нас такого нет, что знаю лишь одно — «танкисты не бегают», сказали: «Потом узнаем». Но больше не спрашивали.

Нас после приемки недели три очень хорошо прессовали в бане. Там нет видеокамер. То есть можно делать все, что хочешь. Вот ты выходишь мокрый и голый, слышишь, что кто-то со спины подходит, и понимаешь, что сейчас начнется. Обработка электрошокером у них в порядке вещей. Они четко знали, в какие точки тыкать. Когда получил разряд по позвоночнику, упал буквально через секунду от дикой боли. То же самое и когда по гениталиям. Садизм в чистом виде.

Избивали практически ежедневно. Мне повезло, что на допросах обошлось без «тапика». А пацанам досталось.

— Сколько в этой колонии сидело человек?

— Примерно четыреста.

— Чем вас кормили?

— Еда напоминала солдатскую, но ее было катастрофически мало. Говорили, что до нашего приезда качество было гораздо хуже. В камере находилось одиннадцать человек. Где-то через полгода совместили две камеры, стало шестнадцать. Бывало, что на всех давали всего четыре тарелки с едой. Овсянку — по одной-две ложки. Капусту не квашеную, а с уксусом. Тоже мизер. На человека четвертинку обычного куска хлеба, в лучшем случае половинку. Иногда хлеб был с плесенью.

И все это надо секунд за тридцать проглотить. Потом успеть помыть тарелки и построиться, чтобы сдать их в окошко в двери.

Читайте также: «На ужин давали „деликатес“ — немытые вареные шкурки от картофеля, перемешанные с какой-то непонятной рыбой»: рассказ о пребывании в российском плену

— Вас привлекали к каким-то работам? Подметать двор, например?

— Нет. Больше года даже на прогулки не водили. Мы вообще ничего не делали, сидели в камере постоянно. По ней передвигаться разрешали только по одному. В туалет ходили по очереди. Спали с десяти вечера до шести утра. Среди ночи могли поднять под любым предлогом.

В коридоре над нашей 14-й камерой не было видеонаблюдения. Потому всех выводили именно в то место и там издевались.

Зимой было очень холодно. Вроде и пластиковые окна, но то пакета не хватает, то стекло треснутое. К тому же они открывали нараспашку окна в камере и в коридоре, чтоб нас сквозняком протянуло хорошенько. А на тебе лишь совдеповская белуха, какая раньше в армии была, только у них она зеленоватая, и их зэковская форма. На ногах берцы — без носков, без шнурков и без стелек. Ночью мы должны были лежать на спине, руки обязательно на одеяле. Потому что кто-то когда-то вены себе порезал.

А 22 февраля 2023 года нам в камеру еще и газом пшикнули. То ли «Терен 4», то ли «Черемуха». Просто ради прикола.

— Вы находились в постоянном стрессе, вас били и унижали. Какие отношения были меж собой?

— Очень сильно натянутые. В основном все ссоры возникали из-за еды. Потому что ее конкретно не хватало. Были и стычки, и рукоприкладство. Если такое замечали, потом страдала как минимум камера, в худшем случае весь этаж. Наказанием за любую провинность был внеочередной поход в баню.

Медицинское обслуживание никакое. Если зуб заболит, не лечат, только удаляют. Мы в Севастополе познакомились с одним бойцом. На одной из первых приемок его шокерами обработали так, что у него случился инсульт. Плюс ранение до этого было. Он половину тела не чувствовал. И ел, и передвигался с чьей-то помощью. Его поддерживали только таблетками. Лишь где-то месяцев через четырнадцать поставили несколько капельниц, потому что у него периодически случались приступы, похожие на эпилепсию. Но сказали, что капельницы такие дорогие, чуть ли не всей россией собирали на них деньги.

В СИЗО процветает туберкулез. Были и летальные исходы.

Туда тоже приезжали работники Красного Креста. Перед визитом нас предупредили: «Если хоть что-то скажете, будете жить еще хуже». Их водили туда, где более-менее нормальные условия. А нас загнали в угол, они задавали вопросы, а мы просто кивали. «Вам дают звонить?» — «Да, конечно». Хотя на самом деле нет. Они привезли нам шахматы, книги и машинки для стрижки.

— Россияне предлагали переходить на их сторону?

— Да. Раз в три-четыре месяца спрашивали: «Хочешь остаться?»

— Что обещали?

— Ничего. Просто «оставайся у нас». Я категорически отказывался.

— Были те, кто соглашался?

— Я с такими не сталкивался. Уже тут рассказали, что там остался кто-то, потому что у него в Мариуполе родня. И вроде двух человек отпустили. Насколько правда, не знаю.

Читайте также: «Россияне ненавидят указанного им врага, но еще больше — друг друга», — Роман Безсмертный

— Как оставаться людьми в таких нечеловеческих условиях, да еще и в неведении, что происходит в семье, в Украине, на фронте?

— Нам такое рассказывали… Что Зеленский несколько раз из Украины убегал и так далее. Немного спасали книги. Мне помогало и то, что был какой-никакой опыт.

Для меня война началась в 2014 году. До этого в свое время отслужил срочную службу. В 2005-м демобилизовался младшим сержантом. Воинская специальность артиллерист-ракетчик. Затем работал строителем в Кременчуге, где родился и вырос. Поскольку в тот период вместо зарплаты мы часто слышали «спасибо», в 2012 году заключил контракт с ВСУ. Служил в 93-й отдельной механизированной бригаде, которая сейчас носит название «Холодный Яр». Был командиром БМ-21. Мы воевали недалеко от Горловки. Так как много вражеских колонн не доехали туда, куда надо было, боевики обещали за наши головы неплохие деньги.

— Сколько?

— 30 тысяч долларов за наводчика, 60 — за командира машины, за покойного комбата — 120.

После Горловки нас вернули в пункт постоянной дислокации. Мой контракт закончился в 2015 году. Пытался опять на стройке поработать, в итоге не получилось, в 2019-м устроился в экспедицию, развозил товары.

Когда началось вторжение, понял, что беда, но в ТРО не пошел. Не разделял эту идею. Толчком для принятия решения стал прилет в мариупольский роддом. Пошел в военкомат: «Забирайте, мне надоело, что вы ничего не присылаете». Три месяца выносил им мозги. В итоге 29 августа меня мобилизовали.

Сначала отправили под Житомир. Почему-то по здоровью не прошел в 77-ю отдельную аэромобильную бригаду ДШВ. После курса молодого бойца в Черкассах попал в 4-ю танковую бригаду. Две недели учились на полигоне на танках кататься, а затем поехали на херсонское направление.

— Кроме опыта, в плену удерживало на плаву и то, что я себя готовил, если честно, к тому, что, скорее всего, где-то погибну, — продолжает Тарас. — Еще мне помогал черный юмор. Пытался таким образом людям настроение поднять, но не всегда это получалось. Не все правильно понимали мои шутки. Потому что в плен каждый в разных обстоятельствах попадал.

— Срывы у людей случались?

— Накрывало, конечно. И крики были, и психозы. Но до серьезных проявлений не доходило.

«Ребята, вы едете на обмен. Если еще раз вернетесь сюда, вам хана»

— Что там было самым страшным?

— В баню ходить. Каждый раз идешь и не знаешь, что может с тобой случиться. Перед баней все ходили в туалет по-большому. Вот настолько нервничали.

Там три этажа. Четыре раза в неделю баня. Или вы там кричите от боли, или слушаете крики других.

— Понятно, что все они нелюди. А были ли среди них такие, кто к вам относился хоть чуточку мягче? Еще один пленный рассказывал, что его как-то вертухай яблоком угостил. Для него это стало просто проявлением какой-то зашкаливающей доброты.

— Было несколько человек. Один спецназовец даже маску снимал. Он к нам частенько приходил, общался, иногда шутил.

Еще один охранник ни разу ничего не сделал нам плохого. Но если кто-то накосячил, он просто жаловался спецназовцам, и этого было достаточно. Как-то он пришел и спросил: «А что мы вам такого сделали? Почему вы на нас такие злые?» Ему никто ничего не ответил, потому что все, извините за выражение, ох… ели.

Вот вы рассказали про яблоко. На одном допросе следователь в гражданке, который тоже, кстати, не прятал свое лицо и меня не трогал, дал мне аж целый «Сникерс». Классический метод кнута и пряника. Я сидел в небольшой клетке напротив него, он мне задавал разные вопросы. Рассказал, как Израиль по сектору Газа лупанул, еще что-то про их войну. А про нас сказал: «В Украине как в Украине». И все. Мы информацию получали, только если кто-то из них на допросе что-то ляпнет лишнее. Потом месяцами переваривали услышанное.

Все остальные всегда были в масках. И это при том, что мы передвигались только в согнутом по пояс положении — по ступенькам, в баню, к медикам, то есть везде. Ты выше их коленей не видишь ничего.

Расскажу историю, как один человек заставил товарищей кацапов регулярно говорить «слава Украине».

— Каким образом?

— Нас заставляли, когда мы уходили из медчасти, говорить «слава россии» и «большое спасибо российской медицине». А этот человек однажды случайно сказал: «Слава Украине». Около месяца его прессовали за это. Когда били, говорили: «Ну что? Слава Украине»? Он приходил в камеру и хвастался: «Сегодня пять раз услышал от них «слава Украине».

Читайте также: «Если мы войну проиграем, Украина превратится в тотальную Бучу», — Элла Либанова

— Обмен стал для вас неожиданностью?

— Конечно. Когда минут через пять после отбоя меня вывели из камеры с матрасом и вещами, подумал, что нас снова будут перетасовывать. Они часто практиковали перевод на время в другие камеры. Может, чтоб мы не сговаривались о побеге. Но какой смысл бежать, если у тебя сил нет ни на что? Даже если получится, не уйдешь далеко. До моего города тысяча километров. Без документов по российской территории? Я в жизни не дошел бы.

В тот вечер увидел еще троих таких же. Нам велели оставить матрасы и повели в баню. Там переодели, выдали даже носки (хотя мои носки вертухай замутил). На этот раз не били, но словесно унижали.

Один нашел у меня липучку с украинским флагом, которая цепляется на предплечье флиски. Заставил ее жевать.

— Как вы умудрились ее сберечь?

— Когда мы попали в плен, затолкал эту липучку на самое дно небольшого кармашка, в который влезает лишь ручка. Ее не нашли. Я вам больше скажу, у меня в берце полторы тысячи гривен лежали. Я еще в Севастополе скрутил деньги, завернул их в нижнюю обертку из-под сигарет, разорвал по шву язычок в «Таланах» и спрятал туда. Их не нащупали, у них просто ума не хватило поискать там. Может, им не понравился запах моих носков. Уже в Украине купил на заправке пацанам, с которыми вышел, сигареты и кофе. Те изрядно удивились: «Откуда у тебя деньги?»

В Севастополе у меня не нашли ни паспорта, ни карточек. Но я им сам все отдал. Телефоны, естественно, еще в посадке отняли.

Перед выездом из Камышина сняли на видео, что они нас одели, что нас никто не трогал. Обычная их показуха.

Затем посадили в автозак, велели опустить головы и повезли. Естественно, ничего не объяснили. Когда приехали к какому-то СИЗО, нас отвели в туалет. Потом пришел полковник: «Ребята, вы едете на обмен. Если еще раз вернетесь сюда, вам хана». Такие разговоры мы и до этого часто слышали.

При этом в нашей камере сидел человек, который уже был в плену, но они об этом не знали. Не знали и того, что я воевал с 2014 года. Иначе, наверное, мы с вами не общались бы. Меня не спасло бы ничего.

— Всегда думала, что в ФСБ знают биографию каждого чуть ли не с детского сада.

— В Камышине основной информацией для них были лишь записи в военном билете. Хотя они в курсе, например, что мой папаша живет в Новосибирске. «Адрес знаешь?» — «Понятия не имею. Не видел его больше тридцати лет. — «Хочешь его увидеть?» — «Нет». — «Мы его найдем». — «Ищите».

В общем, катали нас очень долго — целые сутки. Перед самолетом выдали сухпайки. Мы аж офигели. Спецназовцы уже не скрывали лиц и даже общались: «Пацаны, все нормально».

Но когда подвезли к самолету, снова залепили глаза скотчем: «Поднимете голову — получите шокерами». Скотч сняли уже в Брянской области на границе с Украиной. Дали литровую бутылку воды на весь автобус. Кому-то не хватило даже глоток сделать.

Обмен должен был пройти в три часа дня, но все завершилось лишь в одиннадцать ночи. До этого мы очень долго стояли возле границы. Непонятно, что у них происходило. И представители ООН приходили со своими глупыми вопросами «вас бьют или не бьют?», и ОБСЕ. Какие-то товарищи бродили непонятные. Не раз подумал, что нас сейчас назад повезут.

Читайте также: «Россиян надо забить под землю на полтора метра за все, что они натворили», — писатель Ян Валетов

— Что ощущает человек, для которого весь этот кошмар уже позади?

— Не верил в это до последнего, пока не вышел из автобуса уже на нашей земле. В тот момент опять закурил, хотя до этого бросил. Знаете, я себя настраивал на то, что лет до сорока там буду сидеть. Недавно узнал, что одна девушка провела в плену шесть лет.

Когда ехали по Сумской области, очень удивило, что вдоль дороги стояли люди с флагами. Их было много, в том числе дети и пожилые люди, хотя было очень поздно. Они давали нам воду, какие-то вкусняшки, кричали «слава Украине», обнимали, если заходили в автобус. Мне потом две девушки рассказали, что местные жители, когда происходят обмены, всегда выходят встречать автобусы. Это очень здорово, правда.

Первым делом позвонил маме. Сказал, что наконец-то я в Украине.

— Что из этих двадцати месяцев никогда не сможете забыть?

— Издевательства в бане. А еще людей, которые там остались. У многих очень плохо со здоровьем.

— А у вас как?

— Есть проблемы с сердцем, со спиной, с зубами, с сухожилиями, камни в почках, печень увеличенная. Сильно похудел. Я никогда не был толстым. Мой обычный вес 72−75 килограммов. Когда нас взвешивали в СИЗО, было 59.

Зато в полтавском военкомате сказали, что я здоров. Оказывается, мои проблемы со спиной — это остеохондроз, с сухожилиями — из-за перегрузок. Написали, что я все это заработал на курсах молодого бойца и на полигоне. То есть пытки вообще ни при чем.

Один парень уже здесь мне рассказал, что прошел через восемнадцать (!) СИЗО. Из них четыре самые жесткие. Он весь переломанный, перебитый, ему зубы напильником стачивали. То есть у меня все намного легче было. Но он при всем этом пытается помочь родственникам тех, кто в плену, хоть что-то узнать о них.

Я тоже этим занимаюсь. Начал прямо сразу, как только мне дали телефон. Нашел 28 человек и обзвонил. Мы создали в мессенджерах закрытые группы, где обмениваемся информацией. Для людей важна любая мелочь. К сожалению, при этом выяснилось, что есть некоторые бывшие пленные, у кого проблемы уже закончились, а проблемы других их не интересуют.

Скажу еще об одном очень важном моменте. Многих не дождались жены. Ребята в плену, а те ушли жить к другим. Такое отношение вымораживает душу полностью. Сам я закоренелый холостяк. Теперь есть сомнения, стоит ли заводить семью. Переживать за жену и за детей, а потом вернуться из плена и узнать, что она упетляла куда-то?

— Не все такие. Видела в больницах, как девочки сидят около раненых мужей сутками.

— Слава Богу, что они есть.

— Будете возвращаться на фронт?

— Сначала хотел. Сейчас уже нет. Хочу стать военным психологом и заниматься волонтерством. Планирую учиться. Дело в том, что часто психологи не готовы к такой правде. В Кременчуге девочка, которая занималась со мной, прерывала мои рассказы: «Все, хватит. Я больше не выдержу».

Читайте также: «Мечтаю после войны вступить в консерваторию», — боец с позывным «Космос»

4344

Читайте нас в Facebook