Владимир Быстряков: «Компания, слушавшая записи Леонтьева, онемела, когда в три часа ночи в их окно на третьем этаже зашел… Валера»
Герои баек Владимира Быстрякова — известные личности: Николай Караченцов, Армен Джигарханян, Олег Табаков, Алла Пугачева, Валерий Леонтьев, Олег Блохин, Семен Фарада, Валерий Чигляев, Евгений Паперный, Давид Черкасский, Илья Ноябрев… Все люди веселые, с хорошим чувством юмора.
«Семен Фарада очень радовался, когда его узнавали»
— Владимир Юрьевич, вы известны как пианист, композитор, великолепный рассказчик анекдотов, а теперь еще и писательством увлеклись.
— У меня очень много хобби. Например, я хороший рыболов, в юности увлекался археологией. Это была моя страсть с детства. Если бы не стал музыкантом, непременно пошел бы в археологи. Будучи мальчишкой, постоянно что-то раскапывал, находил монеты, черепки…
— Как вам пришла идея написать книгу?
— Накопилось много историй. И не выдуманных, а реальных, свидетелем которых я был лично. Что-то услышал от друзей. К примеру, рассказанную Давидом Черкасским историю о том, как они с Семеном Фарадой заселялись в гостиницу.
— Семена Фараду вы знали лично?
— Конечно. Несколько раз бывал с ним в одной компании и даже принимал его у себя дома. Внешне тихий, даже какой-то неприметный, он умудрялся оставаться в центре внимания. Сеня всегда был человеком — персонажем, можно сказать, с детскими шалостями и капризами. Со своей всенародной славой он носился, как с малым дитем, лелея эту славу глубоко в себе, и очень радовался, когда его узнавали. Если окружающие по какой-то причине не замечали Семена, у него сразу возникала горькая, совсем детская, обида на всех и вся. Поселяясь в гостиницу, мог стать у лифта и зорко следить, производит ли впечатление на входивших и выходивших тот факт, что он уже здесь. И если люди начинали бросать взгляды, шушукаться за спиной: «Смотри-смотри, вон Фарада!», Сеню можно было смело заселять в любой номер, даже не в люкс. И совершенно другое дело, когда народное узнавание почему-то давало сбой.
Однажды мой друг Додик Черкасский стоял с Сеней в гостинице у лифта, из которого выходили иностранцы. Разумеется, на Сеню не обратили внимания. Понятно, кто такой Фарада для них там в Африке или на острове Пасхи? Сеню это обстоятельство жутко обидело! Он глянул на Давида и бросил: «Го… но отель, валим в другой!» В другом, как на беду (это был «Интурист»), история повторилась. Додик с пеной на губах доказывал, что эти иностранцы у лифта люди недалекие, в кино не ходят, поэтому «Гараж» и «Уно моменто» не видели… И вообще, кто такой Ричард Гир рядом с нашим Сэ-мэ-ном… Бесполезно!
— Надо же…
— Да, Сеня упирался, как молодой жеребец, и Додик понял, что «это» у друга навсегда! Прилично «потыркались», пока нашли отель с «узнаванием». И только после получаса братания, автографов и других атрибутов массового психоза Сеня заселился в более чем скромный номер гостиницы, на вывеске которой не хватало места даже для одной звезды…
«Прямо над сценой Владимир Шамо прочел: «Остерегайтесь мужчин! Мужчина — разносчик трихомоноза»
— Знаю, у вас не раз гостил Валерий Леонтьев. Каким его запомнили?
— С ним происходило немало курьезов. Далекие 1980-е. Леонтьев только-только вознесся на пик своей популярности. Приехав в Киев, поселился в совковой гостинице «Славутич» на Русановке — в простеньком полулюксе. В Киеве у него было много друзей: музыканты, экстрасенсы, художники, поэты… Время веселое и молодое! Помню, как до рассвета сидели с Валерой у одного из наших приятелей и смотрели видеомагнитофон, которых на весь Киев тогда было так мало, что можно было по пальцам пересчитать. Самые любимые для Валеры фильмы… о вампирах! Как уткнулись в «видик» в восемь вечера, так до трех ночи… Распрощались под утро.
Леонтьев поехал в свой «Славутич», где поселился на шестом этаже. Заходит к себе в номер, открывает балконную дверь и слышит, как где-то внизу поет… Леонтьев! Сейчас ему это было бы глубоко «по барабану», но тогда! Словом, очень сильно озаботился Валерий Яковлевич тем фактом, что какой-то командировочный да еще в три часа ночи интересуется его, Валериным, творчеством. Немедленно разбудил всю свою группу и приказал… скручивать простыни в веревки, с помощью которых вознамерился спуститься с шестого этажа вниз и посмотреть(!), кто это там крутит на магнитофоне Леонтьева. И полез! Спустился на козырек на уровне третьего этажа над входом. Смотрит в приоткрытое окно: сидит мужская компания и парочка представительниц женского пола. И слушают Валерину песню «Там, в сентябре!» Все уже, как говорится, прилично выпимши. Посмотрел Валера на все это трогательное безобразие и… засобирался обратно.
— На шестой этаж?
— Именно. Но наверх — это ж тебе не вниз! Оставалось либо провести ночь на козырьке гостиницы, либо извиниться перед слушающими и… пройти в окно. Собравшись с духом, Валера постучал в окно и, не дожидаясь приглашения, шагнул в комнату.
— Можно представить, что было с бедолагами в номере на третьем этаже…
— Валера рассказывал, что при его появлении наступила… оглушительная тишина. Потом одна барышня начала сильно икать. Остальные молчали, будто их накрыло всех разом одной подушкой. И под это икание Леонтьев, извинившись, прошагал к выходу и растворился в темноте коридора.
— Какая из 75 ваших баек самая любимая?
— Одна из историй, которую мне поведал Владимир Шамо, шикарный пианист и юморист. Раз ему выпало выступать в Крыму в городе Саки, в санатории, где женщин лечили от бесплодия. Больничный дом культуры, рояльчик. Владик во фраке вышел сосредоточенный, поклонился, сел за рояль и стал играть «Патетическую сонату» Бетховена. А надо сказать, что в те годы во всех без исключения клубах и домах культуры над сценой вывешивались лозунги типа «Ленин всегда живой» или «Народ и партия едины». Все к этому привыкли и не обращали особого внимания. А у пианистов есть такая привычка: когда они входят в кайф от своей музыки и от самого себя, то запрокидывают голову. Это высший признак духовного взлета и отрешенности. И вот Владик закрыл глаза, задрав голову, и закайфовал… И надо же было ему случайно открыть глаза! Над ним вместо привычного «Народ и партия… » висело: «Остерегайтесь мужчин! Мужчина — разносчик трихомоноза!» (санаторий-то был узкопрофильный). Все гениальные бетховенские ноты враз вылетели из головы пианиста. Владик заржал, как конь, выскочил из-за рояля и пулей кинулся за кулисы.
«Я вышел на сцену играть, а рояль, оказывается, за кулисами к полу прибит. Навечно»
— Владимир Юрьевич, а о вас в книге есть хоть одна байка?
— Имеется. 1980-е застойные годы. Я работал в Киевской филармонии. И там была легендарный администратор Бетя Миндель. Маленькая, шустрая, талантливая. Организовать концерты могла везде: от продуктового киоска до проходной завода. Ходили слухи, что даже на крыле самолета. Звонит мне: «Володенька, сегодня выступаешь в «Киевской троянде» (была у нас в Киеве такая танцплощадка). Я не удивился. В те годы мы выступали везде: от колонных залов до общежитий ткацких фабрик.
Пришел. Крохотная сцена заставлена пультами, стульями. Спрашиваю: «Где рояль?» — «А вон там, за сценой». — «Давайте, говорю, мне человека, будем двигать!» — «Двигать нельзя, он там… прибит. Навсегда! Навечно!» Я потерял дар речи, а Бетя говорит: «Володенька, я все гениально продумала! Значит так: я тебя представлю, ты выйдешь на сцену, поклонишься и пойдешь играть». Я спрашиваю: «Куда, за сцену?» — «Володя, не волнуйся, акустика здесь отличная! Все слышно!» Тут я ей говорю: «Бетенька, акустика здесь отличная, но рояль плоховат. А у меня дома есть рояль получше, поэтому ты меня здесь объявишь, я выйду, поклонюсь, а играть пойду домой!» И пошел домой. «Выступать».
— Такое не придумаешь.
- Жизнь порою подбрасывает сюжеты покруче, чем писатели. Вот еще одна из моих любимых историй — «Молись и кайся». Ее герои не знаменитости, а обычные люди. Мне ее рассказывала молодая мамаша, с которой это и случилось. Как-то приехала к ней мама погостить, чтобы с дитем помочь, ну и заодно по хозяйству… Двухлетний ребенок — чисто городской «продукт», а бабуля из отдаленного села плюс возраст — «глубокий Бальзак». Одним словом, оставила моя знакомая свое чадо на бабку, и сама — на работу. Дитя поигралось с машинками, посмотрело телек, а потом вдруг говорит: «Бабуля, молись и кайся!»
Бабушка в полном недоумении, но делать нечего — ребенок просит. Пошла, где иконы в доме имелись, помолилась, покаялась… А ребенок не унимается, плачет, просит: «Бабуля, молись и кайся!» Та к соседке: мол, так и так, ребенок надрывается, просит покаяться и все такое. Соседка ей: «Что тебе скажу — у ребенка третий глаз открылся, ясновидящий он у вас! А на тебе, видать, много по жизни грязи налипло, так что дуй к попу, а за ребеночком пока я присмотрю!»
Бабка помчалась к попу, тот выслушал и повторил примерно то же, что и соседка: мол, кайся да и отпущено тебе будет. Два часа бабушка добросовестно била поклоны — каялась, вспоминая все грехи, начиная с фронтовой комсомольской юности и заканчивая эпохой экономического дефолта. Когда пришла домой, там ее ждали уже успокоившееся дитя и вернувшаяся с работы дочка: «Ну, мама, вы и даете! Ребенок целый день плачет, просит поставить ему на видике мультик «Малыш и Карлсон», а вас где-то носит!» Так что, товарищи взрослые, учите детский язык!
747Читайте нас у Facebook
