Андрей Григоренко: "Отец стал единственным высокопоставленным офицером, когда-либо изгнанным из СССР"
«Мы одобряем проект программы партии, в котором осужден культ личности, но возникает вопрос: все ли делается, чтобы культ личности не повторился?» — с такими словами на партийной конференции выступил наш соотечественник, генерал Петро Григоренко, публично раскритиковав сталинизм и политику первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева. Шел 1961 год и, естественно, эта речь повлекла за собой не только крах карьеры военного. Участника Второй мировой войны (с декабря 1943 года — замначальника штаба 10-й Гвардейской армии, с августа 1944 года — начштаба 8-й стрелковой дивизии), начальника кафедры военной кибернетики в Военной академии имени Фрунзе разжаловали и лишили всех регалий. В это же время он встал у истоков движения за права граждан на территории СССР. За правозащитную деятельность Петра Григоренко дважды помещали в психиатрические больницы, а потом и вовсе выдворили из Советского Союза. Последние десять лет он жил в Америке, где и умер 21 февраля 1987 года.
«Двенадцать человек силой упаковывали меня в смирительную рубашку»
…Первый раз Петра Григоренко арестовали в 1964 году за распространение листовок, критиковавших политику советского руководства, и создание подпольной организации. Но через полтора года, вскоре после отставки Никиты Хрущева с поста генерального секретаря ЦК КПСС, освободили. Лишенный воинского звания, Петро Григорьевич работал то вахтером, то грузчиком в овощном магазине и вел активную правозащитную деятельность. В 1969 году он готовился принять участие в судебном процессе над крымскими татарами в качестве общественного защитника. 2 мая вылетел в Ташкент, но оказалось, что вызов был ложным, там его арестовали. В тюрьме Петро Григоренко в знак протеста объявил голодовку, о которой позже вспоминал в книге «В подполье можно встретить только крыс»:
«15 июня начали принудительное кормление. Сначала удивился, почему так быстро. Потом понял: решили сразу сломить. Пока упаковывали в смирительную рубашку, били и душили. Потом началась жуткая процедура — вставление расширителя…
18 июня. Написал, кого считать виновниками моей смерти. После заявления жестокости прекратились. Стали просто силой упаковывать в смирительную рубашку. Я сопротивлялся. Число наваливавшихся на меня с пяти в первый день возросло на 19 июня до двенадцати человек. Борьба продолжалась долго, и я обычно сваливался со страшными болями в груди. Но продолжал сопротивляться все настойчивее, надеясь, что сердце не выдержит. Измученный, я уже желал смерти, рассчитывая, что она поможет разоблачению произвола…»
*Генерал Петро Григоренко дважды прошел через пытки карательной психиатрии
В Ташкенте тюремные медики сначала признали опального генерала психически здоровым. Но позже диагноз подправили на нужный «светилам» из института имени Сербского в Москве. Власти хотели уверить всех, что бороться с советским режимом может только душевнобольной. Кстати, известный украинский психиатр, диссидент, правозащитник Семен Глузман, в то время еще молодой специалист, провел заочную психиатрическую экспертизу Петра Григоренко и доказал, что никакого «паранойяльного развития личности» у того нет. За это его позже отправили в лагеря.
«У меня ничего бы не получилось, если бы не Софья Васильевна Каллистратова, которая была адвокатом в процессе Григоренко, — рассказывал Семен Глузман в интервью „Фокусу“. — Поскольку его признали душевнобольным, она не могла его защищать, но, совершенно не понимая для чего, переписала все медицинские документы из этого дела. Там было несколько десятков очень серьезных документов — то, что чекисты хотели скрыть… Я попросил друга, чтобы он прочитал и показал этот текст (экспертное заключение Глузмана. — Ред.) отцу-профессионалу. Вдруг я что-то напортачил, а собираюсь передать это в Москву Сахарову. На следующее утро его папа позвонил мне и попросил срочно приехать. Я все понял. Приехал, он открыл дверь и, даже не пригласив меня, через порог передал мою папку. И когда я ее взял, увидел счастье на лице этого хорошего, мудрого, серьезного человека».
Время, проведенное в Черняховской специальной психиатрической больнице, куда Петра Григоренко перевели после суда в 1970 году, он называл «жизнью в царстве кагэбэизованных психиатров». Вспоминал, что самым «популярным» лекарством в лечебнице был аминазин, а тем, кто отказывался от таблеток, делали внутримышечные инъекции. «Когда я впервые увидел, какими могут быть последствия от этих инъекций, был потрясен. Мне неоднократно довелось видеть на фронте ранения в ягодицы. Но то, что я увидел в Черняховске, а затем и в 5-й Московской городской больнице, было страшнее виденного на фронте. Обе ягодицы почти сплошь исполосованы ножом хирурга…» — написал он в мемуарах.
*1978 год. Петро Григоренко с президентом США Джимми Картером
Кстати, уже в Америке, куда Петра Григоренко выдворили в 1977 году, опальный генерал добровольно прошел психиатрическую экспертизу, поставив медикам одно условие: опубликовать ее результаты, какими бы они ни были. Стоит ли говорить, что американские врачи опровергли заключение «спецов» из института имени Сербского?
«Петро Григоренко категорически настаивал на правильном произношении его имени на иностранных языках, включая русский»
Через десять лет после смерти Григоренко, в 1997 году, президент Украины (1994—2005 гг.) Леонид Кучма подписал указ о награждении генерала орденом «За мужество» I степени «за мужество и самопожертвование, за участие в правозащитном движении». Именем Петра Григоренко назван один из проспектов столицы, а в мае прошлого года в его честь переименовали проспект Маршала Жукова в Харькове. Чтут память генерала и крымские татары, считая, что для их народа мало кто сделал больше, чем украинец Григоренко. В 1999 году в Симферополе был установлен бюст с подписью: «Петру Григоренко — гуманисту, правозащитнику, верному другу крымских татар».
Накануне 30-й годовщины со дня смерти Петра Григоренко «ФАКТЫ» связались с его сыном, 72-летним Андреем Петровичем, живущим в Америке, и попросили поделиться воспоминаниями об отце.
— Андрей Петрович, как вы думаете, что сказал бы ваш отец о том, что происходит в Крыму сейчас?
— Я полагаю, что переносить чье-либо мнение на сегодняшнюю ситуацию с учетом высказываний этого человека в прошлом не совсем корректно. Единственное, что я могу смело утверждать: Петро Григоренко, без сомнения, осудил бы российскую агрессию и вступил бы в борьбу за освобождение незаконно аннексированного Крыма от российских оккупантов.
— Почему генерал настаивал, чтобы его даже по-русски звали Петро, а не Петр? Он всегда подчеркивал свою украинскую идентичность?
— Для меня, моей матери, родственников и друзей моих родителей он всегда был Петро. Отец никогда не отказывался от своего украинства. Мое собственное знание украинского языка и литературы тоже в большой степени пришло от него. Тем не менее за пределами близкого круга отец до поры до времени довольно спокойно относился к русифицированной версии своего имени. Позднее его отношение изменилось, и он категорически настаивал на правильном произношении на иностранных языках, включая русский.
— Когда вы впервые поняли, что ваш отец — не совсем обычный советский генерал?
— Обычным советским генералом он никогда не был. Осознавал ли я это? Думаю, вряд ли. Хотя мог бы заметить, что мы живем не в ведомственной генеральской квартире, что у нас нет персональной дачи, собственной машины, что с нами живут мои двоюродные братья, родители которых погибли в годы коммунистического террора. А возвращающиеся из советских концлагерей друзья родителей всегда подчеркивали, что мои родные ни на кого не клеветали и доносов не писали…
В подростковом возрасте у меня, как это бывает практически у всех, наступило некое отчуждение. В то время я со своими друзьями начал серьезно задумываться над творившимся вокруг беззаконием, но не спешил делиться с родителями своими сомнениями и планами, полагая, что не буду понят. Выступление отца на партийной конференции в 1961 году сыграло для меня роль отрезвляющего душа и положило начало взрослой дружбе, продолжавшейся до конца его жизни.
— Вы родились в конце Второй мировой, когда карьера отца шла в рост…
— Мы жили в Москве, отец очень много работал. Кроме того, он писал статьи для военных журналов, принося тем самым дополнительный доход в семью. А она была не маленькая: нас пятеро братьев, двоюродные, оставшиеся сиротами во время сталинского террора, бабушка и дедушка с материнской стороны, умирающая от рака первая жена отца… Послевоенные годы были нелегкими в материальном плане. Я хоть и был маленьким, но запомнил один страшный эпизод — настоящую трагедию. У бабушки в начале месяца украли продуктовые карточки на всю семью, а без них еду взять было негде. Купить — тоже не за что. До сих пор не могу понять, как мои родители тогда выкрутились, так как все, что могли, мы на тот момент уже продали, включая домашнюю библиотеку.
Можно догадаться, что у отца практически не было времени на меня. Но те моменты, что я проводил с ним, стоили многого. Замечательные лыжные походы, каток, плавание, но особенно я ценил время, когда мы оставались с ним вдвоем. Он любил ходить пешком и брал меня с собой на эти длившиеся часами прогулки. Я, разумеется, был не в состоянии одолеть весь маршрут самостоятельно и значительную часть пути ехал на отцовских плечах. Однако главная ценность была не в самой прогулке, а в разговорах с отцом. Впрочем, слово разговоры следовало бы взять в кавычки, так как сомневаюсь, что мог тогда сказать ему что-нибудь путное.
Тем не менее отец общался со мной как с взрослым и внимательно слушал все, что я говорил. Эти разговоры, точнее, отцовские монологи, я запомнил на всю жизнь. Именно они привили мне любовь к украинскому языку и литературе, украинской и русской поэзии, а также дали урок толерантного отношения к собеседнику, который я, к сожалению, не очень хорошо усвоил.
— Позже вы стали его соратником в правозащитном движении.
— До декабря 1965 года правозащитного движения в СССР, строго говоря, не существовало. Правда, это не означает, что не было отдельных выступлений в защиту несправедливо осужденных. Возникали (и разгонялись властями) различные тайные группы и организации, к одной из которых принадлежал и я. Своеобразным днем рождения правозащитного движения стало 5 декабря 1965 года — первая с двадцатых годов прошлого века гражданская демонстрация в Москве под лозунгом «Соблюдайте свои законы!». Авторство лозунга принадлежит Александру Есенину-Вольпину (философ, математик, поэт, один из лидеров диссидентского движения, сын поэта Сергея Есенина. — Ред.).
Те, кто вышел на Пушкинскую площадь (в том числе и мы с отцом), и их единомышленники стали тем ядром, вокруг которого формировалось правозащитное движение. Оно бы захлебнулось, если бы не опиралось на поддержку людей и опыт, в первую очередь, крымских татар. «Инициативная группа защиты прав человека» и «Хроника текущих событий» были в значительной степени смоделированы с организаций, уже существовавших у крымских татар. Я не без гордости могу сказать, что меня связывает с крымскотатарским народом более чем полувековая совместная борьба и дружба. У меня много друзей среди крымских татар, а с Мустафой Джемилевым мы — побратимы. Кстати, во время одного из обысков в доме моих родителей мы вместе с единомышленниками помогали Мустафе Джемилеву избежать ареста — спускали его с третьего этажа.
— В одной из своих статей Петро Григоренко написал, что вы эмигрировали из СССР по его инициативе: «Можете себе представить ужас царящего здесь произвола, если отец отправляет в эмиграцию любимого сына. Не просто сына — самого близкого друга. Расстается с ним не на день, не на месяц, даже не на годы — на всю жизнь, если порядки в нашей стране не переменятся». А он не ожидал, что сам окажется в эмиграции?
— Действительно, ситуация была непростой. На меня давили, грозились упрятать в психушку, так как я якобы страдаю тем же «психическим заболеванием», что и мой отец. Альтернативой была эмиграция. Об «успехах» карательной психиатрии я, увы, знал не понаслышке, а уж мой отец — тем более. Таким образом, эмиграция для меня стала единственным разумным решением. Что же касается отца, то он не хотел и никак не планировал уезжать. За него этот вопрос решили коммунисты, лишив его советского гражданства и превратив в единственного высокопоставленного советского офицера, когда-либо изгнанного из СССР.
2817Читайте нас у Facebook
