Когда семилетнего александра биличенко привели в первый класс, учительница спросила: «ты сынок тани гончар? Будешь олесем, а то у нас уже есть саша… « — и записала мальчика… Под маминой девичьей фамилией
В его жизни самым причудливым образом переплелись счастливые и трагические случайности, странные совпадения и неожиданные повороты судьбы. Начиная с того, что отец, дважды георгиевский кавалер, солдат Первой мировой войны Терентий Биличенко назвал обоих своих детей — дочь и сына — одним именем. И хотя Александра и Александр были разлучены, когда брату едва минуло полтора годика, между ними существовала очень тесная духовная связь. 25 лет спустя он вернулся с войны к сестре Шурочке в поселок Ломовка (притулившийся на окраине Днепропетровска), а не к маминой родне на Полтавщину, где рос и воспитывался.
Небольшой домишко из двух крошечных комнатенок, отстроенный после освобождения на фундаменте старой хаты, разрушенной прямым попаданием немецкой авиабомбы, стоит здесь и по сей день. В меньшей комнате, которую многодетная Шурочкина семья уступила Олесю, он всего лишь за две недели написал первую часть своей трилогии «Прапороносцi» — «Альпы». «Словно не я его писал, а что-то водило моим пером, само писалось и клокотало в душе, какая-то высшая сила, любовь, жалость, боль, которая не умирала, когда вернулся из того ада», — рассказывал он позднее.
Шурочка не спускала братишку с рук, словно предчувствуя, что недолго им быть вместе
Наверное, природа отпустила ей талантов не меньше, чем знаменитому брату. Несмотря на то что в школу Александре ходить не довелось, она уже в зрелом возрасте сама научилась читать и писать. В свои 94 года врачует родных и знакомых травами, часто бывает в церкви Святого Покрова (построенной не так давно в конце их улицы Клубной). На подворье возвели новый дом, но Александра Терентьевна живет в старой покосившейся хатке. Крылечко под железным навесом, куст вьющихся роз и абрикос, посаженный сразу после войны — все это увидел, возвратившись в родную Ломовку, 27-летний Олесь Гончар.
Дома, где он родился, уже не существует (сразу за одноэтажной улицей Клубной начинается новый микрорайон Фрунзенский). Но тот день сестра помнит до мельчайших подробностей, хотя Шурочке едва исполнилось тогда четыре годика.
— Я гуляла во дворе, — рассказывает сестра писателя Александра Гончар, — а тут дедушка Сидор вышел на крыльцо и говорит: «Мы тебе братика нашли». Я спросила: «Где?» — «Да вон там, в капусте». И, увидев, как я побежала к густым капустным грядкам, засмеялся: «Да не ищи, там только один бегал»…
Судя по этим воспоминаниям, младший сын в семье Терентия Биличенко появился летом или даже осенью. Но, как это часто бывало в селе, за работой родителям некогда было его и зарегистрировать. Семья в тот год заканчивала строительство нового дома. И отец, очевидно, уже гораздо позднее, прихватив для верности метрику дочки, пошел в поселковый совет. Не исключено, что радостное событие отметили, поэтому в метрику сына просто переписали Шурочкины данные: у нее день рождения 3 апреля, а брату поставили 4-е. И имя записали то же самое. Чтобы как-то объяснить подобное совпадение, Терентий Сидорович всегда шутил: «Я их в цари готовлю», имея в виду, что имя Александр часто встречалось в династии Романовых.
Впрочем, особых сложностей в связи с этим не возникало: дочку называли Шурочкой, а сына — Сашком. Хотя нянчить его приехала с Полтавщины бабушка Прися, но старшая сестренка буквально не спускала малыша с рук — так его любила. Будто чувствовала, что недолго им быть вместе.
История этой семьи достойна пера классика — так замысловато и трагично переплелись здесь судьбы. Сам Олесь Терентьевич немало опубликовал воспоминаний юных лет, но у сестры свой взгляд, свое понимание тех событий, которое часто расходится с официальными датами и вехами жизни писателя.
Жила большая семья Биличенко вместе: родители, девять сводных братьев и сестер, жены и мужья уже взрослых детей. Глава этого семейства Сидор Филлипович остался в свое время вдовцом с шестью ребятишками на руках — Явдохой, Мокриной, Федором, Филлипом, Степаном и Терентием. А в жены взял соседскую вдовицу Палажку, тоже с тремя малышами — Гришей, Пилипком и Оляной. Чтобы прокормить такую ораву, пришлось старших отдавать в наймы. Так и попал Терентий в магазин. Как сам рассказывал, сначала «подмитайлом», а потом дослужился и до приказчика. Видно, башковитый был паренек, если без всякого образования сумел-таки в люди выбиться.
Здесь, в магазине, и увидел он впервые юную Таню Гончар. Девушка нянчила детей в зажиточной семье, живущей по соседству с магазином, и часто забегала за покупками. С дальнего полтавского хутора Сухого ее привезли в Екатеринослав еще девятилетним подростком. Таниному дедушке уплатили тогда за маленькую няньку шесть рублей авансом за весь год.
— Мама часто вспоминала, как несладко ей жилось в этой семье. Работала с утра до ночи, а кормили плохо, — качает головой Александра Терентьевна. — Хозяева варенички едят, а ей юшку. Сами — селедку, а няньке — голову. Папа очень ее жалел. В том же 1913 году, когда познакомились, они и поженились. В 1914-м, когда я уже родилась, отца забрали на Первую мировую. Вернувшись, он сразу стал строить собственную хату, — из отработанного заводского шлака, как и большинство домов в Ломовке.
Увидев муху, залетевшую в хату среди зимы, мама сказала: «То смерть моя… »
Таня уже ждала ребенка и муж всячески ограждал ее от работы. Родив сына, она с рвением кинулась помогать Терентию. Таскала ведра со шлаком. И, не рассчитав сил, подорвалась.
— Мне было пять с половиной лет, а Сашуне только полтора годика, когда мама слегла, — горестно вздыхает Александра Терентьевна. — Это было на рождество 1920 года. На улице мороз, а в хате, откуда ни возьмись, муха летает. Я маме показываю, а она говорит: «Это смерть за мной прилетела». В тот вечер меня впервые отпустили колядовать с соседскими ребятами. Вернулась такая гордая и счастливая — в одной хате дали бублик, а в другой — конфету. Забегаю в дом — все плачут: мамы уже нет.
На этом и закончилось для Шурочки детство. Перед Пасхой приехал с Полтавщины мамин отец и забрал с собой внучонка. А на Троицу в хате уже хозяйничала мамина двоюродная сестра Фрося Воронова. Бандиты зверски убили ее мужа. Фросе пришлось бежать из села с грудным ребенком на руках. Приютил женщину свояк Терентий Биличенко. А через год у них уже родился общий сын, и все заботы о Фросином Васе и новорожденном Коле легли на Шурочкины плечи. Она словно повторила судьбу своей мамы, но только в родном доме.
— В школу меня не пустили, — вспоминает Александра Терентьевна. — Мачеха сказала отцу: если отдашь ее в гимназистки, мне бери тогда наймичку — сама не справлюсь. Так и осталась я на хозяйстве: в девять лет уже корову доила, а в 13 хлеб научилась печь. Хорошо хоть Сашко остался жить у бабушки с дедушкой на хуторе Сухом. Они ему помогли выучиться.
Забота о новой семье, видно, притупила тоску о старшем сыне — за эти годы Терентий Сидорович его и не видел. Когда Саше пришла пора идти в школу, брат покойной Тани, Яков Гончар, приехал в Ломовку: «Или забирайте мальчонку, или давайте метрику, мы его сами в первый класс определим». После недолгого совета с женой отец отдал Сашины документы. И с первым снегом, когда парнишке уже не надо было пасти колхозное стадо, дядя Яков как-то вечером сказал: «Завтра поведу тебя в школу».
Дедушка достал из сундука карандаши, две тетрадки. Бабушка уложила все это в холщевую торбочку и перекрестила внука: «Иди с Богом». Уроки в школе уже начались. Открыв дверь класса, дядя Яков сказал учительнице: «Принимайте еще одного школяра». Зажав в руках торбочку, мальчик стоял на пороге, не в силах двинуться с места.
— Ты сынок Тани Гончар? — спросила учительница. — Тебя Саша зовут? Тогда будешь Олесем, а то у нас Саша уже есть.
И не спрашивая больше ничего записала в классном журнале: Олесь Гончар.
Бабушка Прися очень жалела сиротку, на ночь всегда рассказывала ему сказки
Бабушка Прися, хоть и была неграмотной, но много знала сказок, песен и на ночь всегда что-нибудь рассказывала внучонку. Да и работой не загружала, чтобы успевал делать уроки. Поэтому аттестат у него был один из лучших. Правда, когда пришла пора идти в армию, в военкомате досмотрелись: метрика-то на Биличенко, а аттестат — на Гончара. Однако, особого значения этому придавать не стали. Предложили выбрать любую! И Олесь взял… мамину фамилию. Скорее всего, на это повлияла первая после 15-летней разлуки встреча с отцом, которая оставила у паренька очень горький осадок.
Когда дядя Яков повез Олеся повидаться с родней, сестра Шура уже была замужем за местным парубком Гаврилой Совой и жила с его родителями.
— Отца дома не было, — вспоминает Александра Терентьевна, — а Фрося их даже в хату не пригласила. У Олеся очень разболелась голова. Тогда мачеха уложила его в клуне на солому, а сама побежала за мной. Я так летела к отцовскому дому, что ног под собой не чуяла — 15 лет брата не видала! Но сразу его узнала — на маму похож. Обнялись, расцеловались. У Сашка и боль прошла…
А вот отец сына не узнал. Придя вечером с работы, поздоровался со свояком, который ждал его во дворе. Поговорили, и только потом, увидев паренька, весело болтавшего со сводными братьями, присмотрелся: «А то не Сашко случайно?»
Теплой встречи между отцом и сыном не получилось. Поужинав вместе, он отправил мальчонку ночевать к сестре, а уже с нею Сашко проговорил до утра. Правда, в 1938 году, во второй свой приезд в Ломовку, Олесю удалось пообщаться с отцом дольше. На тот момент парень уже учился в Харьковском техникуме журналистики. Привез почитать свои публикации, что Терентию Сидоровичу очень польстило. Шура с Гаврилом тогда строили собственный домик, и брат подарил им «на обзаведение» 200 рублей, «Кобзарь» и старенькую «Библию», которые купил на харьковской барахолке. Видно, запомнил, как в прошлый раз по дороге домой она жаловалась: «Комбедовцы хотят церковь разрушить». «А ты веришь — и верь», — как-то очень по-взрослому сказал ей тогда младший братишка.
Всю войну они переписывались, и Шурочка знала, что Олесь будет возвращаться из Венгрии на Полтавщину через Днепропетровск. По несколько раз в день бегала на станцию встречать военные эшелоны — вдруг увидит брата? Но в тот холодный день, 26 ноября 1945 года, опять вернулась с вокзала ни с чем. Только сели обедать, как кто-то постучал в дверь, и на пороге появился старший сержант в расстегнутой шинели.
— Я так и бросилась к брату, а муж встретил его, словно собственного сына, — рассказывает Александра Терентьевна, утирая слезы кончиком косынки. — Принес корыто, согрел воды, сам его выкупал.
Старшая дочь Верочка побежала тем временем собирать родню. Отца в живых уже не было. Он умер, надорвавшись на рытье окопов еще 1941 году. Но пришла мачеха, собрались соседи. Кто картошки принес, кто хлеба, кто капусты. А вечером Саша стал делиться с сестрой планами: «Вернусь в Харьков, университет заканчивать». На что свояк предложил: «Учись здесь, живи у нас, хватит тебе между чужих людей скитаться».
Когда Олесь поступил на третий курс Днепропетровского университета, Гаврило и Шура выделили ему меньшую из двух комнатушек, а сами с детьми устроились в проходной. На бревна положили доски, набили соломой два тюфяка. Гаврило смастерил столик и выточил на заводе две лампы, работающие на карбиде, при тусклом свете которых студент все ночи что-то писал. Они даже не догадывались, что Олесь начал работу над своей трилогией «Прапороносцi». Узнали об этом только по приезде парня из Киева. Тогда Олесь вернулся домой счастливым. Закружив сестру по комнате, похвалился: «Меня в писатели приняли!» А она вдруг заплакала: «Ты теперь знаменитым будешь, обо мне, неграмотной, и не вспомнишь».
Впрочем, даже став известным писателем, он почти каждое лето приезжал в родную Ломовку… Жил то у Шуры, то у тещи по соседству. И всегда говорил, что самые лучшие строки родились у него именно здесь. Персонажей своего «Собора» Олесь списал тоже с жителей этого рабочего поселка. Хотя прототипом самого храма послужил Свято-Троицкий собор в Новомосковске.
В маленькой комнатке, где жил Гончар, его сестра оформила музей. Собрала портреты брата, вышитые мамины рушники, книги, афиши творческих вечеров. Все это Александра Терентьевна до недавнего времени по нескольку раз в день показывала экскурсантам, приезжавшим на Клубную, 25.
Хотя домик и признан памятником культуры (благодаря чему его не снесли), но статуса дома-музея он не имеет. Как и его хранительница — должности директора и экскурсовода. Впрочем, здоровье ей уже не позволяет вести эту работу — в апреле Александре Терентьевне исполнилось 94 года. Старушке предлагали перенести экспонаты в соседнюю 115-ю школу, где под музей выделена комната. Но она не хочет расставаться с дорогими ее сердцу реликвиями. Пока они здесь, ей кажется, что и любимый брат Олесь незримо присутствует рядом.
382Читайте нас у Facebook
