Сцену встречи пархоменко со сталиным, в которой на вопрос вождя: «кто вы такой? « комдив отвечает: «а вы кто? «, девять раз вырезали и вклеивали обратно в киноленту
20 июля 1942 года считается днем завершения работы над легендарным фильмом, начатым в Киеве и законченным в Ташкенте, хотя практически лента была сдана Госкино еще зимой 42-го. Присутствующие на просмотре представители военного командования, одобрив картину, попросили подготовить вариант фильма на украинским языке, отпечатать несколько копий и передать их в Наркомат обороны для партизанских соединений, действующих в тылу гитлеровский армий. Это стало почти невыполнимой задачей в условиях узбекской студии -- не было людей, владеющих не только украинским языком, но и навыками дублирования. Тем не менее в июле оба варианта фильма начали экранную жизнь.
Рассказать, как проходили съемки, сегодня, к сожалению, некому -- в живых не осталось ни одного члена съемочной группы. В музее имени Довженко на киевской студии есть единственные свидетели тех событий: потрепанные серо-желтые монтажные листы. На одной стороне каждого листа монтажер Надежда Ратманская записывала, что снималось в этот день. А в письмах подруге в Ашхабад Надя размышляла, стремясь понять, прочувствовать и связать воедино весь процесс рождения фильма. Ведь «Александр Пархоменко» был ее первенцем…
«Фильм «Александр Пархоменко нужен, чтобы Сталинград не сдали!»
«Друг у друга мы спрашивали: почему наша картина -- о герое гражданской, а не отечественной войны? -- писала Надежда Ратманская. -- Ведь 42-й этого требует! В общежитии мне говорят: спроси у самого Лукова (режиссер «Александра Пархоменко». -- Авт. ). Когда после съемки Леонид Давыдович пришел в монтажную, я к нему с вопросом. А ответил он очень просто: «Ты же знаешь, что фашисты рвутся к Сталинграду, и поэтому я хочу связать с нашим фильмом похожую ситуацию 1918 года, когда надо было отстоять Царицын. Задача -- создать у зрителя ощущение в непобедимости нашего народа, в его героизме, чтобы картина вселяла уверенность в нашей победе. Понимаешь, Надя, Пархоменко нужен, чтобы Сталинград не сдали!».
Из редакторской аннотации на фильм: «1918 год. Захватив Украину, немецкие оккупанты стремятся использовать в своей борьбе бандитские шайки «зеленых», отряды гайдамаков и белогвардейцев. По приказу Ворошилова Александр Пархоменко должен пробраться в Царицын. По дорогам движутся белогвардейские отряды, они везут снаряжение и боеприпасы. Искусно маскируясь, Пархоменко с группой бойцов устраивает засаду. Отбив у врага богатые трофеи, он продолжает свой стремительный марш. Личным примером он поднимает батальоны. Храбрость в соединении с воинской хитростью позволяют ему успешно и быстро покончить с врагом».
«Снимали встречу Пархоменко со Сталиным, -- вспоминает в письме к подруге Надежда Исаевна. -- Я так и не узнала, действительно ли была такая встреча или это придумал сценарист Всеволод Иванов? Но снимали ее так: Пархоменко не узнает Сталина. Сталин внимательно смотрит на комдива и вдруг: «А вы кто такой?». Пархоменко в ответ: «А вы кто?» На монтажном столе мы эту сцену гоняли девять раз туда и обратно: то вырезали, то вставляли.
В последней редакции Пархоменко -- его играл Александр Хвыля -- «спохватился» и после вопроса «а вы кто?» бодрым голосом: «Здравствуйте, товарищ народный комиссар!». Но Сталин добивался своего: «Здравствуйте… кто вы такой?» Комдив: «Я -- Пархоменко, от армии Ворошилова».
Режиссер пытался в сцене второй встречи Пархоменко и Сталина подчеркнуть, что комдив осознает свою нечаянную бестактность и говорит вождю: «Виноват, что так получилось». Сталин ему в ответ: «Вы виноваты только в том, что все еще в погонах». Как не побоялся Луков оставить эту фразу? Как не придрался к ней Главк? Ведь получалось, что Сталин не простил Пархоменко дерзкого «А вы кто?»
«Сашко, возьми штурмом сцену, как штурмуют дзоты наши солдаты на переднем крае!»
Из записей Надежды Ратманской: «… Ташкентская погода не позволила снимать в 42-м суровую зиму 18-го. Пришлось делать это под Новосибирском, куда на несколько дней выезжала постановочная группа. И тут случилось ЧП -- сильно простудился Александр Хвыля, охрип так, что совершенно не мог говорить. А предстояла съемка очень сложной сцены, когда Пархоменко появляется в полку во время «бузы», затеянной провокаторами. Комдиву надо было срочно «отрезвить распоясавшуюся контру», а главное, показать: он не боится не только их угроз, но и самой смерти.
Собрали большую массовку, подтянули на площадку осветительные приборы со всей студии. Хвыля пытался «сказать речь», но хрипы превращали сцену в жалкое зрелище. Пахло пораженчеством, сцена проваливалась. Я думала: Луков вот-вот сорвется, начнет нервничать, размахивать руками, кричать. А он подходит к актеру и мягко так, задушевно говорит ему: «Понимаю, все понимаю, дорогой Сашко, но представь себе, что не ты, а Александр Пархоменко почувствовал себя так же плохо. Ангина, хрипота и тому подобное. Но полк почти разложился. Если ты не поднимешь дух бойцов, будет катастрофа! Сашко, возьми штурмом сцену, как штурмуют дзоты наши солдаты на переднем крае».
Луков говорил тихо, но в павильоне стояла такая тишина, что было слышно каждое его слово. И Хвыля вдруг начал говорит: «Пусть меня убивают десять раз, все равно десять раз поднимусь, а не отдам нашу Украину врагам. И никаким Деникиным, никаким махновцам меня не убить… » Произошло чудо! Хриплый голос звучал чисто, сочно, отчетливо, спокойно. Сцена была снята с первого дубля.
Когда же снимали сцену захвата Александром Пархоменко поезда с анархистами, произошло второе чудо. Надо было, чтобы зритель поверил: один человек может захватить целый бронепоезд, начиненный обозленными, неуправляемыми людьми. Все зависело от того, как поведет себя и что скажет этот человек. Ведь, несмотря на свой почти двухметровый рост и недюжинную физическую силу, Пархоменко не мог долго сопротивляться анархистам. Его начали провоцировать: дескать, вот теперь и агитируй за Советскую власть, ты же шел к нам парламентером…
Надо было слышать, какую «домашнюю» интонацию выбрал Хвыля для своей агитации. «75 человек, бронепоезд, снаряды, пушки, а везете одного меня, да и то связанного. Мне совестно за вас, -- произнес он лениво. -- Тьфу, не желаю с вами разговаривать. Стреляйте!»
И когда анархисты стали переходить на его сторону, а первым это сделал 18-летний Вася Гайворон (блистательно сыгранный Петром Алейниковым), сцена уже не казалась неправдоподобной.
Когда же монтировали эпизод встречи Пархоменко с махновским атаманом Максютой, я увидела Хвылю совершенно другим: жестким и неумолимым. Мне трудно было понять, почему Ворошилов назвал жизнь Пархоменко «прекрасной сказкой» и зачем надо было Лукову ставить эти слова эпиграфом к фильму. Что значит «прекрасная сказка» -- в прямом смысле слова или таким должно быть восприятие жизни героя? Где же тогда историческая правда?»
«В роли Махно снимался всеми любимый Борис Чирков»
«Второй режиссер картины Борис Каневский, перевернувший при подготовке к съемкам массу документов, рассказывал, что Всеволод Иванов погрешил против этой самой исторической правды и в сценарии, и в своем одноименном романе, -- из письма Надежды Ратманской. -- Его мучил образ Махно, в роли которого снимался всеми любимый артист Борис Чирков. Играл он так, что не оставлял зрителю никаких сомнений насчет предательской сущности своего героя.
А Боря Каневский утверждал: Махно совсем не такой, ведь его признавали как вождя революции в Приазовье известные революционеры Александра Коллонтай и матрос Дыбенко. Приезжая с Павлом на переговоры с «батькой» в Гуляй-Поле, Коллонтай махновцев сравнивала с казаками, а Гуляй-Поле называла Сечью. Борис еще напоминал: советская власть наградила ведь Махно одним из первых орденом Красного знамени, а все лихорадочные метания «батьки» от того, что его ненавидели Троцкий и Фрунзе… Да и много еще такого говорил, о чем страшно даже рассуждать.
И однажды, когда в монтажную зашел Борис Чирков посмотреть на монтажном столе сцену встречи Пархоменко с Максютой, он вдруг сказал мне с помощницей: «Девочки, я читал, что на самом деле все было иначе. Когда красные вступили в Екатеринослав, то Пархоменко, встретив на одной из улиц автомобиль Максюты, в лоб расстрелял его с дочерью, да и других пассажиров в живых не оставил. Узнав об этом, Махно разозлился так, что поклялся лично отомстить Пархоменко. И исполнил клятву -- Александр Яковлевич погиб от рук махновцев. Мне кажется, что Нестор Иванович был глубоко несчастным человеком, нес в себе не только ярость революции, но и большую человеческую трагедию».
«Леонид Давыдович получил письмо из Москвы, -- писала подруге Надежда Исаевна, -- подписанное Михаилом Роммом (он был тогда начальником Главка по производству фильмов): «На психику работников в Ташкенте давят 5 тысяч километров от Москвы. Они ощущают пресс оторванности от войны. «За кадром» остается внутренняя жизнь героев, их духовное созревание». Луков был безумно расстроен. Чтобы «утеплить» фильм, он позвал написать к нему музыку своего друга Никиту Богословского.
Первая совместная их работа в «Большой жизни» -- песня «Спят курганы темные» -- обошла всю страну. Луков чувствовал, что и здесь нужна такая песня. Богословский написал ее быстро. Сначала она была без названия, а потом мы все назвали ее -- «Лизавета». Эта песня стала нашими позывными. Все застолья заканчивались хоровым пением с поднятыми бокалами: «Ох, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы и обнять любимую свою!»
«Лизавета» проникла на радио, выплеснулась на улицы и стала всенародной. Мы получили огромное количество писем с фронта, где просили нас выслать текст песни, которую поют конники Пархоменко.
«Я счастлива, что причастна к рождению этого фильма, -- написано Ратманской на обороте монтажного листа. -- Знаю: забудутся холодные полутемные павильоны и обшарпанные коридоры ташкентской студии, неизвестно из чего сделанные декорации, вечная нехватка пленки, наши недоедание и недосыпание, туфли и кофты одни на двоих… Но не забудется предощущение победы, которой мы жили в самые трудные месяцы 42-го года! Мы знали, что каждый из нас доживет до своей свадьбы-женитьбы (победы) обязательно! И этот фильм останется с нами навсегда»…
793Читайте нас у Facebook
