Сергей юрский: «на фестивале «золотой остап» двум тысячам зрителей были розданы бумажные фуражечки и шарфики. Для меня это -- оскорбление. Бендер -- один!.. »
«Перед спектаклем мне обязательно нужно полежать»
-- Добрый день, Сергей Юрьевич! Олег Гаврильченко. Мы в 1990 году познакомились с вами в Киеве, тогда я был студентом факультета журналистики… Вы стояли на Крещатике, а мы с приятелем к вам подошли… Как раз была премьера фильма «Чернов». Я знаю, что у вас завтра день рождения, и хочу, воспользовавшись случаем, поздравить и пожелать вам здоровья, творческих успехов и всего самого лучшего…
-- Спасибо большое вам за память добрую… Даже помню наш разговор. Спасибо вам за память и за такую осведомленность.
-- Добрый день, Сергей Юрьевич! Я актер, работаю в Киеве. Хочу вас спросить вот о чем. Вы часто бываете на гастролях. Допустим, приезжаете в чужой город, незнакомая атмосфера… Как вы обвыкаетесь на новом месте -- ведь вечером спектакль, нужно собраться с силами, сосредоточиться… Чувствуете заранее, как пройдет спектакль?
-- Несомненно. Но складывается это ощущение все-таки примерно за полчаса до спектакля. Бывает, конечно, что -- вдруг! -- с утра чувствуешь: все будет хорошо. Очень важно, как в спорте, так и в искусстве, сделать так, чтобы центр энергии, центр покоя -- ПОКОЯ обязательно! -- пришелся на вечерние часы. Нельзя растерять себя. Дать себя растерзать. Дать себе измелочиться… И вместе с тем -- не лежать! Но тут уж у каждого свой метод…
-- А у вас?
-- Я, например, люблю перед спектаклем полежать. Обязательно! Мне это необходимо. Другому, наоборот, нужно гнать куда-то, бежать… Это индивидуально. Частая смена городов -- это, конечно, очень большая нагрузка! Сцена… Я всегда стараюсь, чтобы артисты увидели сцену до спектакля, походили по ней днем, привыкли к новому месту. Чтобы внутри что-то отложилось, чтобы ты начал дышать в одном ритме с городом, с твоими будущими зрителями…
-- Вы человек суеверный?
-- Нет, стараюсь не быть суеверным. Но невольно обращаешь внимание на какие-то вещи… Стараюсь с этим бороться!
-- Здравствуйте, Сергей Юрьевич! Знаю, что у вас завтра день рождения. Получается, придется отмечать в дороге? Где вообще предпочитаете отмечать?
-- Предпочитаю не в поезде! (Смеясь. ) Но что делать? Я думаю, мне помогут жена и дочь -- они приехали вместе со мной. Завтра мы с актерами в поезде как-то отметим это дело. Слегка. А, может быть, пойдем… просто в кино -- завтра в Москве премьера сокуровского фильма «Телец».
«Я не кричу вообще -- ни на дочь, ни на жену, ни на актеров. Кричат только плохие режиссеры»
-- Здравствуйте, Сергей Юрский! Меня зовут Вадим. Актеру, помимо таланта, нужна хорошая память… Вы бы могли, например, сейчас на память сказать свой текст из «Золотого теленка»?
-- Не-ет! Но мог бы вспомнить, если понадобится. Кстати, я с завтрашнего дня буду старше Бендера ровно в два раза. И ровно в два раза старше самого себя в роли Бендера! Так что даже не в отцы ему гожусь, а побольше… Вы знаете, сейчас очень много спекулируют на этом образе -- растащили его, распылили, разменяли по рублю… Памятник Паниковскому на Прорезной мне очень нравится -- он стоит на месте! А вот памятник Бендеру в Петербурге на площади Искусств, который собираются поставить, кажется мне странным… Это, скорее, фигура при ресторане, чем… Ну просто не идет он Питеру! И ему Питер не идет. Я обожаю Бендера, считаю его замечательным героем! Но это слишком легкий подход к столь замечательному образу, созданному выдающимися писателями. На фестивале «Золотой Остап» двум тысячам зрителей были розданы белые бумажные фуражечки и шарфики. То есть, как бы две тысячи бендеров получилось… Для меня лично это -- оскорбление! Бендер -- один! (Накаляясь. ) И нечего рядиться в костюмы! Мне это не нравится.
-- Сергей Юрьевич, я так понимаю, что Юрский -- ваш псевдоним, да?
-- Ну-у… Это псевдоним еще моего отца. Отец был и режиссером, и актером. Он умер давно -- в 1957 году. Родился он в городе Стародубе, который когда-то был в Черниговской губернии… И отец мой -- настоящая его фамилия Жихарев -- был из хорошей, добропорядочной, религиозной семьи. В те времена профессия актера считалась непрестижной, и отцу было неловко выступать под своей фамилией… А он был большим любителем театра! Поэтому и взял себе распространенную украинскую театральную фамилию… Мне эта фамилия досталась уже на законных основаниях. И теперь вот уже дочь моя -- Юрская. Считай, третье поколение.
-- Вам нравится, как играет дочь? Не тяжело играть с родственниками?
-- Не-ет, не тяжело. (Улыбаясь. ) Сегодня в спектакле можно посмотреть.
-- Кричите, если она что-то не так делает?
-- Не-ет, я вообще не кричу!
-- На жену тоже не кричите?
-- Н-нет… И на актеров не кричу. Я ведь и сам актер уже много лет, и крикливых режиссеров видел… Они никогда не были особенно хорошими. И поэтому, став режиссером, я стараюсь подражать ХОРОШИМ режиссерам. Товстоногов не был криклив! Никогда. И Швейцер, который снимал «Золотого теленка», не был криклив. А крикливых я со стороны наблюдал -- и меня это не восхищало!
-- Сергей Юрьевич, наверное, трудно было слышать в начале своей творческой биографии от отца, что вы не состоитесь как актер…
-- Отец, действительно, меня остерегал -- и не просто остерегал, а убеждал -- активно убеждал! -- не заниматься этой профессией.
-- Почему?
-- Он не верил в меня! Но потом, увидев меня в роли Хлестакова, поверил… И сказал: «Раз уж ты так идешь, -- то мой тебе совет: никогда не бросай актерскую профессию. Ты, может быть, займешься режиссурой, литературой, но никогда не оставляй актерскую профессию!» Вот поэтому я и сейчас еще, даже ставя спектакль, играю почти во всех своих постановках! И пока что, как видите, тяну лямку. Может быть, потому и тяну! Может, потому и жив!
«Все, что пишут сейчас о Раневской, полный бред!.. Она не была ни матерщинницей, ни грубой»
-- Сергей Юрьевич! Здравствуйте! Это Алевтина вас беспокоит… Я живу в маленьком городке, и мне очень часто приходится слышать: «Зачем нужен театр -- я в нем ничего не понимаю!» Как бы вы ответили на такое?
-- Я мог бы сказать одно: они относятся к большинству! Большинство людей не понимает театра и обходится без него. Это естественно! Так же естественно, как другому человеку хочется понять другого, перевоплотиться в другого… Сейчас существует театр двух видов. Один -- это надевание маски, прятание себя под чужой личиной. Это маскарад! Карнавал! Надел -- и ты другой! Так под Новый год все наши певцы переодеваются в разные костюмы: «Я оденусь милиционером, а я оденусь… проституткой! А я оденусь царем! Это -- детство, балаган, грубый театр, про который Копелян говорил горьковскую фразу, народную такую: «А чем занимаются господа? -- Да, загримируются, и ходят, как гавны… » Да, есть такой театр! А есть другой театр -- традиционное явление как в России, так и в Украине… Театр со-чув-ствия -- театр попытки стать другим человеком, чтобы его понять! А поняв другого, снова задуматься о себе. Сопереживание -- для того, чтобы понять и покаяться в конечном счете самому. Это явление благородное, очищающее и совершенно не развлекательное. Это явление духовного, душевного характера, и чтобы его понять, нужно, прежде всего, разбудить свою душу… Но такие зрители тоже существует! И 250 театров в Москве каждый день набирают своего зрителя! В Киеве таких людей тоже много! Надо помнить, что город, в котором хотя бы пять процентов жителей являются театральными зрителями, может называться ОЧЕНЬ театральным городом. А требовать, чтобы все стали театралами, и насильственно их гнать в театр совсем не обязательно. То, что телевидение в своей агрессии не убило театр, -- уже это доказательство того, что театр все-таки до сих пор нужен людям.
-- Здравствуйте, это Юрский? Это Строганов Николай, из Донецка. Вы сыграли с огромным количеством замечательных актеров. Были ли актеры, работа с которыми на всю жизнь вам запомнились? Было ли с ними трудно?
-- Трудности -- бывали! Очень трудной партнершей была Фаина Георгиевна Раневская. Но «трудная» -- одно, а радость от пребывания с ней на сцене и общения с ней, от совместных действий на сцене -- это другое. Это несравненная радость!
-- Сейчас принято считать, что Раневская была эдакой пожилой дамой, которая сыпала афоризмами. Насколько расходится этот образ с действительностью?
-- Абсолютно! Этот образ -- снимание пенок. Сам состав, само молоко не предлагается -- только пенки снимаются. В этих собраниях острот она предстает женщиной очень грубой… Она была остроумным человеком, но прежде всего, она была очень глубоким человеком. В свои пожилые годы она -- в силу, конечно, склероза -- частенько повторялась. Я думаю, что ее одинокое сидение в последние годы дома -- она очень плохо ходила, -- и ее ГРОМАДНЫЙ актерский талант превратили ее общение с людьми в театр. Она РАЗЫГРЫВАЛА свои остроты! Она многократно разыгрывала одни и те же ее истории, но они всегда были непохожи -- это было ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ исполнение острот! И никогда в ней не было грубости.
-- А матерщинницей она была?
-- Да вы что?! Конечно же, нет! Это нарочитое употребление грубого слова, чтобы не слишком высоко занестись, для контраста, гротеска! А в этих книжечках, которые выходят, она предстает просто какой-то старой матерщинницей, грубо унижающей окружающих, чего не бы-ло! Она была очень уязвимой, очень ранимой, исполненной нежности, жалости, сострадания ко всему живому, начиная от птиц, которых она бесконечно кормила, и кончая муравьями, которым -- она предполагала! -- холодно, потому что замерзает земля!
-- Так же хорошо она относилась и к людям? Или хуже?
-- К людям и следует относиться хуже! Они защищены, а животные, насекомые беззащитны. Она была резка, но это резкость касалась важных вещей -- когда она оскорблена художественной неполноценностью, притворством, пошлостью… Ее резкость всегда была ответной. Но никогда она не была грубой -- это была элегантная женщина! И мне очень бы не хотелось, чтобы эти книжечки затемнили образ выдающегося человека и превратили ее в такую… Клару Новикову, но постарше! Раневская не была такой! Это другой жанр.
-- Она к вам хорошо относилась?
-- Она ко мне относилась хорошо-о-о… Но у нас были сложные отношения, потому что я был последним ее режиссером. И партнером. Мы с ней сыграли последние ее спектакли, играли два года Островского «Счастье хорошо, а правда лучше». Я это описал в своей книжечке. Не только ее остроты -- диалоги, репетиции, как дело шло, как все это развивалось… Она была ко мне строга, иногда она очень ругала меня, да и мне приходилось на нее наступать, потому что она была трудным человеком! Мы долго притирались. Но НИКОГДА в нашем общении не было налета казармы.
Точно то же я могу сказать и о других больших актерах… Я переиграл со всей плеядой моих старших товарищей по БДТ -- с Копеляном, Стржельчиком, с Мишей Даниловым… С Эммой Поповой -- великой, которая жива, слава Богу, но очень больна! На сцене Театра имени Франко мы играли с ней «Беспокойную старость»… Это незабываемо! Очень разные люди, очень разные характеры, но ни об одном я не могу сказать: ой, я с ним просто не мог играть! Если же такие и были, с кем не ОЧЕНЬ приятно было играть, я не буду их называть… И их никак нельзя назвать большими актерами. Талант -- настоящий, большой талант! -- делает человека притягательным во всех смыслах: и как партнера, и как сотоварища по путешествиям, и во всем остальном.
«В месте встречи… » я старался играть не обаятельно -- не положительного героя, а человека, раздавленного страхом»
-- А как складывались ваши отношения с Высоцким, Конкиным во время съемок «Места встречи… »? Говорят, они не очень ладили?
-- Очень по-деловому, нормально… Мы работали очень быстро! Мои сцены снимались подряд. Режиссером был Высоцкий, потому что Говорухин уехал и поручил Володе заменить его. Атмосфера была очень рабочая -- это мне нравилось… Что касается взаимоотношений Конкина и Высоцкого -- я смутно слышал об этом, но на съемках этого не замечал. Но там была другая проблема -- в произведении Вайнеров, которое первоначально называлась «Эра милосердия», Жеглов был герой далеко не положительный. Но обаяние Володи совершило вещь потрясающую -- он сделал образ Жеглова если и не положительным, то очень притягательным!
-- Когда видишь вашего Груздева, кажется, что вы добавили в этот образ и чуть-чуть от себя…
-- Вы угадали! Это было очень тяжелое время для меня… Но все равно это не должно влиять: актер может, конечно, опираться на свой личный опыт, но все-таки искусство есть искусство! Я ценю в актерстве, прежде всего, искусство перевоплощения, а не прямую зарисовку с натуры. Мне кажется, что этот сгусток нервов в фильме, как вы говорите, есть некоторое достижение, исходящее из авторского замысла. Я не хочу сказать, что там все плохие, а Груздев -- положительный. Я играю скорее человека измученного, уже ни на что не пригодного…
-- Почему?
-- Потому, что он раздавлен страхом! Риск был большой, но мне кажется, что он был оправдан: я старался играть не обаятельно! В театре требуется -- кого бы ты ни играл, хоть самого кошмарного героя, -- обаяние. Но кино -- другое искусство! И только тогда, в сцене прощания с женой и внезапного освобождения, в Груздеве вдруг проявляется интеллигентское, очень благородное чувство, он говорит Шарапову: «Не я один, мы все раздавлены страхом, мы все живем под прессом, любого из нас могут в любой момент обвинить в чем угодно, мы не свободны… » Он этих слов не говорит, но он живет этим ужасным состоянием… А ведь Жеглов -- как раз носитель, олицетворение этого террора, этой вседозволенности -- «плохих задавим, хороших расселим по коммунальным квартирам… » Для достижения справедливости все средства хороши! Помните, он говорит: «Просто так никого не сажают»?.. «Ничего страшного, потерпит! Грешен!» -- В чем грешен? -- «Сам разберется! Подержи его подольше в комнате запертой, сам разберется, в чем грешен». (Вздохнув. ) Довольно страшная позиция! И вот это произведение Вайнеров, «Эра милосердия», первоначально ставило перед читателями другой вопрос: «А помилосердствовать нельзя, чтобы человека в такое положение не ставить?» Этот вопрос, к сожалению, из фильма ушел…
Прямую линию подготовили Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ и Светлана ОЛЕФИР, «ФАКТЫ»
Читайте нас в Facebook
