В письмах Леся Украинка признавалась: отрывки будущих произведений словно диктуются ей свыше
Лариса Петровна Косач-Квитка вошла в мировую литературу как Леся Украинка. Этот псевдоним, который она выбрала еще девочкой, приучил читателей к тому, что слово «Украинка» пишется с большой буквы. Поэтесса с детства знала греческий и латынь, переводила мировую классику с немецкого, французского, английского… Но родным ее языком был и оставался украинский. «Почему это вы, Лариса Петровна, почти все время употребляете мужицкий язык?» — спросила ее как-то богатая волынская помещица. «А ось ви, графиня, — улыбнувшись, отвечала Леся Украинка, — не боїтесь уживати мужицький хліб, і цей хліб не отруює вас… »
«Такое ощущение, что в эту женщину просто нельзя не влюбиться»
При жизни поэтессы официальная критика не баловала ее похвалами. И единственной наградой Леси Украинки был «Золотой жетон» киевского Литературно-артистического общества. Ее новелле «Голосні струни» (о девушке-горбунье, талантливой пианистке, переживающей душевную драму) жюри присудило первое место. По условиям конкурса работы подписывались не именами, а паролями. Никто не знал, что у автора проблемы со здоровьем, и никаких поблажек не делалось.
Костным туберкулезом Леся Украинка заболела в 10 лет. Проходила мучительно болезненные курсы лечения, соглашалась на рискованные по тем временам операции за рубежом. «Якщо мене там на столі заріжуть, — однажды призналась она своему давнему приятелю, ученому-полиглоту Агатангелу Крымскому, — то перед смертю я собі скажу так: «Прийшов Прокіп — кипів окріп. Пішов Прокіп — кипців окріп. Українська література і без мене перебудеться». Самомнением поэтесса не страдала.
*»Я в серці маю те, що не вмирає!» — сказала Леся Украинка устами своей героини Мавки из поэмы «Лісова пісня»
— Но свою миссию Леся Украинка, безусловно, чувствовала, — говорит научный сотрудник Института литературы имени Т. Г. Шевченко Национальной Академии наук Украины Алла Дыба, с которой мы беседуем накануне юбилея поэтессы. — В письмах к очень близким людям, с которыми могла поделиться сокровенным, она признавалась: отрывки будущих произведений словно диктуются ей свыше. Божественное озарение… И не случайно памятные места, связанные с именем Леси Украинки, обладают сильнейшей энергетикой. В этом не раз убеждалась на личном опыте. Помню, как в Колодяжном (в этом селе на Волыни семья Косач жила 15 лет. — Авт. ) я, несмотря на перенесенный паралич, рискнула подняться на балкон, где Леся Украинка принимала солнечные ванны. И после этого… стала лучше ходить!
Будучи очень светлым человеком, Леся Украинка притягивала к себе окружающих. Представьте: идет по улице женщина-инвалид с палочкой (или костылем), лицо у нее бледное, а то и просто измученное после приступов болезни. Но что видит идущий мимо мужчина? В воспоминаниях он пишет о женщине с огромными, удивительно красивыми глазами, которая словно летит над землей. Такое ощущение, что в нее просто нельзя не влюбиться…
- Но и она влюблялась. И не всегда чувство было взаимным?
— Недаром говорят, что браки заключаются на небесах. В юности Леся была влюблена в студента Нестора Гамбарашвили. Но что-то у них не сложилось. Нашлась женщина, которая родила Нестору дочку Тамару. Уже совсем пожилым он приехал с дочерью в Киев, пришел на могилу Леси Украинки, встал на колени и, плача, просил у нее прощения…
Возможно, Леся была бы счастлива с Сергеем Мержинским. Но ее любимого забрала смертельная болезнь. Подруга Леси Украинки Вера Даниловна Александрова вспоминала, что в критический момент доктор сказал друзьям Сергея: «Пришло время вызывать невесту». Лесе послали телеграмму, и она отправилась в Минск — ухаживать за больным с открытой формой туберкулеза. Поездка, по сути, физически уничтожала поэтессу (именно после этого у нее начался туберкулезный процесс в легких). Но поступить иначе она просто не могла.
А супругом Леси Украинки, с которым она обвенчалась в Киеве в 1907 году, стал Климент Квитка. Знакомы они были давно, благодаря общему увлечению — фольклористике. И спустя годы все-таки нашли друг друга. Вместе воспитывали девочку-сироту Марусю Собиневскую (в замужестве Бешкурову).
- А как она появилась в их семье?
— Дело в том, что самого Климента Квитку воспитывали приемные родители — Александр Антонович Карпов, видный киевский чиновник, и его жена Феоктиста Семеновна. Они дали мальчику-сироте блестящее образование: Климент закончил музыкальное училище и юридический факультет университета. Квитка был уже взрослым человеком, когда его приемные родители взяли в семью маленькую Марусю — дочь их знакомой, попавшей в бедственное положение. Официально девочка считалась названной сестричкой Климента Квитки. Но, по сути, старенькие приемные родители были для нее бабушкой и дедушкой. А дядей и тетей Маруся стала называть Климента с Лесей, у которых жила постоянно. Леся занималась с девочкой, готовила ее к поступлению в киевскую гимназию. Спустя время семья выехала из Киева, где Климент Васильевич не мог найти подходящую работу. Жили в Ялте, в Грузии, там Квитка служил в судах. Кстати, в архивах сохранились материалы судебных дел, записанные рукой… Леси Украинки. Она помогала мужу на службе. А он, в свою очередь, переписывал от руки произведения Леси.
«Практически всю семью Косач репрессировали»
- Говорят, что перед смертью поэтесса попросила супруга уничтожить часть ее личного архива?
— Не могу этого утверждать, — говорит Алла Дыба. — Но известно, что Леся Украинка, бывая за рубежом, намеренно оставляла там некоторые тексты и документы — в связи с цензурой в Российской империи. На границе с Россией поэтессу часто подвергали унизительному личному досмотру — раздевали и обыскивали, словно она была уголовной преступницей. Могли отобрать ноты Бетховена и книжечку стихов на иностранном языке как «непозволительную литературу»… Кроме того, часть архива хранилась у близких Леси Украинки и при ее жизни не издавалась. Например, цикл интимной лирики, посвященной Сергею Мержинскому, был опубликован только в 1948 году (спустя 35 лет после смерти поэтессы) — с согласия сестры Леси Украинки Изидоры Петровны Косач-Борисовой, проживавшей в США.
В 1970 году в США «Вільна Українська академія наук» издала документальное хронологическое описание жизни Леси Украинки — многолетний уникальный труд сестры поэтессы Ольги Косач-Кривинюк. Книгу несколько раз передавали в Киев, в Музей Леси Украинки, но по дороге она… «терялась», оседая в спецхранах.
- Почему?
— В этой хронологии упоминались запрещенные в советское время темы, неугодные и «неудобные» имена. Правда, окольными путями книга все-таки попала к нам. Моя учительница Нина Петровна Борсук, работавшая смотрителем музея, упросила знакомую, ехавшую в Америку, привезти драгоценный экземпляр. Его передала Изидора Петровна Косач-Борисова. Мы хранили эту книгу в сейфе. Помню, в 70-е годы в наш музей регулярно приходил представитель органов госбезопасности. Просматривал книгу отзывов посетителей — нет ли там националистических лозунгов? Спрашивал у меня (в то время заведующей научно-исследовательским отделом музея): не встречается ли в «Хронологии», хранящейся в сейфе, изображение тризуба? Тризуб там был. Но я отвечала, что ничего подобного не видела. Сейчас это кажется смешным и даже диким. И тем не менее подобное происходило на каждом шагу. Позже, изучая документы в Архиве общественных объединений, мне довелось читать материалы дел, по которым проходили родные Леси Украинки в связи с так называемым процессом СВУ (под предлогом борьбы с контрреволюционной организацией «Спілка визволення України», которой на самом деле не существовало, в 1930 году массово репрессировали украинскую интеллигенцию. — Авт. ). Ощущения были такие тяжелые, что я даже заболела… Практически всю семью Косач (как и ближайших их друзей — членов семьи Старицких и других) репрессировали.
*Двадцатишестилетняя Леся с мамой Ольгой Петровной Косач на лечении в Крыму
- Маму Леси Украинки от ареста, кажется, спас ее преклонный возраст и болезнь?
— Да, Ольга Петровна Косач (Олена Пчилка) в 1930 году умерла своей смертью. Арестовывали же ее, и не раз, в 20-е годы, после прихода большевиков. От расстрела она спаслась случайно… А однажды подруга Леси Украинки, учительница Антонина Макарова, проведала Ольгу Петровну в тюрьме, принесла ей теплые вещи, написала записку. И услышала от охранников: мол, вы плохо сделали — если узнают, что к заключенной приходили, ее точно расстреляют. Макарова в ужасе вернулась домой и… повесилась. К счастью, из петли полуживую женщину вынула ее знакомая, случайно заглянувшая в гости.
В лагерях погиб муж Изидоры Косач агроном Юрий Борисов. Сама Изидора Петровна отбывала срок в лагере (о встрече с сестрой Леси Украинки рассказывал вышедший из заключения писатель Анатолий Ильич Костенко) и чудом выжила. Побывал в тюрьме и Михаил Кривинюк, муж Ольги Косач.
Климента Квитку стали вызывать на допросы в 1932 году, уже когда завершился процесс СВУ. Спрашивали: почему служил в правительстве Украинской Народной Республики? Квитка объяснял, что участвовал в создании Академии наук Украины как ученый-этнограф и фольклорист. Кроме того, будучи юристом по образованию, работал над словарем юридических терминов. «А почему вы не исповедовали ленинизм?» — допытывался следователь. «На территории, где я жил, ни о каком ленинизме никто не слышал», — отвечал Климент Васильевич. Добром все это вряд ли бы закончилось. Но, по счастливому стечению обстоятельств, Квитка уже имел на руках приглашение на работу в должности профессора Московской консерватории. Ему удалось уехать из Киева. Изредка потом бывал здесь в командировках. В один из его приездов к нему на консультацию зашла писательница Варвара Чередниченко, работавшая над повестью о Лесе Украинке. И обомлела: в гостиничном номере ученый быстро-быстро ел какую-то кашу прямо из кастрюли. «Вы себе не представляете, как я живу», — сказал он. Оказывается, по приезде в Москву его поселили в общежитии в комнате, разделенной занавеской на две половины. На одной половине, где стоит печка, живет… незнакомая женщина и варит еду, стирает, моется. На другой половине — койка для Квитки…
«Доносительство было несовместимо с духом этой семьи»
— И в по-настоящему страшной ситуации оказался племянник Леси Украинки (сын ее сестры Ольги) Михаил Кривинюк, — продолжает Алла Дыба. — Он как раз закончил Киевский политехнический институт, когда началась волна репрессий. Парня вызвали в «органы» и предложили стать сексотом. В противном случае, объяснили, ареста ему не избежать. На раздумье дали несколько дней. Дома Михаил рассказал об этом родным. На семейном совете решили: соглашаться на роль стукача ни в коем случае нельзя.
- Получается, юношу фактически обрекали на гибель.
— Да. Но доносительство было несовместимо с духом этой семьи, чтившей порядочность и благородство. Решились на риск. Михаил, выйдя из дому налегке, тихими киевскими улочками направился к вокзалу. С другого конца города на вокзал пришла родственница с чемоданом, оставила его в вагоне, и поезд тронулся. Вышел Михаил уже в Свердловске (в этом городе проходил преддипломную практику, сюда его приглашали на работу). И Кривинюка больше не разыскивали! Как позже выяснилось, следователь, допрашивавший Михаила, был… арестован и расстрелян. Вот такая мистика.
Не так давно в киевский Музей Леси Украинки приезжала из Свердловска дочь Михаила Кривинюка (внучка Ольги Косач) с сыном Михайликом — внешне он удивительно похож на своего родственника Роберто Гааба (внука другой сестры Леси Украинки Оксаны), тоже посещавшего музей. В самом же Киеве родных поэтессы не осталось. А ведь была когда-то большая семья…
- Скажите, а как сложилась судьба Маруси Собиневской — воспитанницы Леси Украинки?
— Я встретилась с ней, когда ей было уже под 90 лет. Жила она в Кисловодске. Когда отдыхающие спрашивали: «Вы местная? Не скажете, как пройти туда-то… » — отвечала: «Скажу. Но я киевлянка». Рассказывала, что свою дочь хотела назвать Ларисой. А муж запретил. Боялся, что она будет смотреть на девочку и плакать, вспоминая Лесю Украинку…
Читайте нас в Facebook
