Внучка профессора Войно-Ясенецкого: «В 1946 году дедушка пожертвовал 130 тысяч рублей детям-сиротам войны»
В миру архиепископа Луку звали Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий. Он был доктором медицины, выдающимся хирургом, лауреатом Сталинской премии, духовным писателем. Но став жертвой политических репрессий, в общей сложности провел в тюрьмах и ссылках 11 лет. И за все это время ни разу не отказался от своих убеждений. «Я всегда был прогрессистом, очень далеким не только от черносотенства и монархизма, но и консерватизма. К фашизму отношусь особенно отрицательно. Чистые идеи коммунизма и социализма — близки к евангельскому учению, были всегда мне родственными и дорогими. Но методов революционного действия я, как христианин, никогда не разделял. А революция ужаснула меня жесткостью этих методов», — писал он.
Будучи врачом от Бога, Валентин Феликсович исцелял самых тяжелых больных. Даже в ссылках он продолжал лечить людей и занимался научной деятельностью. А еще был бесстрашным человеком. В годы оголтелого атеизма в рясе и с крестом читал лекции студентам университета. В его операционной висела икона, и он никому не позволял ее снимать. Однажды на допросе чекист Петерс, выступавший обвинителем на революционном суде, спросил врача: «Скажите, поп и профессор, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?» На что Войно-Ясенецкий ответил: «Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, гражданин обвинитель?»
«Во время работы над фильмом произошло немало чудес»
…Осенью 1943 года Валентин Войно-Ясенецкий издал монографию «Очерки гнойной хирургии», которая приобрела мировую известность. В то время доктор возглавлял главную операционную в Институте неотложной помощи Ташкента. Он мечтал об основании института гнойной хирургии, чтобы передать громадный врачебный опыт. Вскоре на Памире во время альпинистского похода тяжело заболел бывший личный секретарь Ленина Николай Горбунов. Из Москвы о здоровье больного лично запрашивал нарком иностранных дел Вячеслав Молотов. Для спасения Горбунова в Сталинабад (ныне Душанбе) был вызван Войно-Ясенецкий. После успешной операции Валентину Феликсовичу было предложено возглавить Сталинабадский научно-исследовательский институт. Он ответил, что согласится только в случае восстановления городского храма. Хирургу отказали…
Валентин Феликсович тяжело пережил кончину свой супруги — сестры милосердия Анны Васильевны Ланской. Но его религиозные взгляды лишь укрепились. Как-то на правительственном приеме Сталин спросил Войно-Ясенецкого: «Ну, что, хирург, ты много операций сделал, а видел ли ты когда-нибудь человеческую душу?» — «Мне много раз приходилось делать операции на голове и вскрывать черепную коробку, но я никогда не видел ума. А мы знаем, что ум существует», — ответил священник.
На днях в Симферополе прошла презентация биографического фильма «Лука». Работа над картиной заняла четыре года. За это время, по словам создателей киноленты, произошло немало чудес.
— В ходе работы над проектом исцелились люди, которые долго болели, — рассказывает генеральный продюсер фильма Олег Сытник. — Происходили мистические истории. И это объединяло наш коллектив.
Сейчас паломники, приезжающие в Симферополь из разных стран, выстраиваются в очередь к раке с мощами святителя Луки, которые находятся в Свято-Троицком храме Симферополя. Ему молятся об исцелении и перед операциями…
На показе фильма присутствовала родственница Войно-Ясенецкого 83-летняя крымчанка Майя Прозоровская. Мама Майи Дмитриевны Вера Прозоровская (родная племянница Войно-Ясенецкого) 15 лет заботилась о быте хирурга, имевшего сан архиепископа.
— Помню, как в 1946 году (мне было 16 лет) мы с мамой впервые приехали к нему в Симферополь, на улицу Госпитальную (сейчас Курчатова) и вошли в, условно говоря, кабинет владыки, — рассказывает «ФАКТАМ» Майя Прозоровская (на фото). — Комната эта служила еще и столовой, и приемной. Вторая комната — крошечная спальня, в которой стояла железная кровать, фанерные шкаф, тумбочка и умывальник в углу. Очевидно, перед этим дедушка сидел за письменным столом. А когда мы с мамой пришли, поднялся. Он стоял спиной к окну, освещаемый лучами заходящего солнца. И такое было впечатление, что вокруг него — лучистый нимб. Он был в белом подряснике. Светлые волосы, белая борода. Стоял такой статный, величественный…
— Вы приезжали к владыке в гости?
— Нет, мы перебрались к нему жить из Полтавской области. В письме к моей маме дедушка сообщил: «Дорогая Вера! Я получил перевод в Симферополь. Весь Крым — моя епархия». И пригласил нас к себе. Мама посвятила ему жизнь. Полностью взяла на себя организацию его быта. Была и служанкой, и экономкой, и кухаркой, и медсестрой — по вечерам делала уколы, так как он страдал сахарным диабетом. Владыка жил в жэковском многоквартирном доме (сейчас на нем висит мемориальная доска). Туалет, вода — на улице. Уже потом мама добилась, чтобы обустроили канализацию, водопровод, сделали дровяную колонку, ванну. Я помогала маме. Мы жили с дедушкой в его доме 15 лет.
— Что особенно запомнилось вам за это время?
— Я не переставала удивляться работоспособности владыки. Он ни минуты не проводил в праздности. Утром направлялся в Свято-Троицкий собор, где совершал богослужение и читал проповедь. Затем — скромный завтрак, прием священнослужителей, решение многочисленных церковных дел. После — молитва в течение часа, просмотр прессы. На дверях его квартиры висела табличка: «Прием больных каждый день, с четырех до пяти, кроме субботы и воскресенья. Для всех бесплатный». Его рабочий день заканчивался после десяти вечера молитвой перед сном. На престольные праздники владыка выезжал в другие города Крыма, где в местных храмах совершал богослужения и проповедовал. Такая нагрузка не каждому молодому человеку по силам, а дедушка тогда разменял уже восьмой десяток.
Мало кто знает, что сложнейшие хирургические вмешательства Войно-Ясенецкий проводил, видя только одним глазом. Еще до войны ему сделали операцию на глазу. Однако, получив известие о том, что сын попал в железнодорожную катастрофу, врач прямо с больничной койки поехал к нему. И глаз потерял. В последние годы за архиепископа читала и писала его личный секретарь Евгения Павловна Лейкфельд.
Каждое лето моя мама снимала для владыки две маленькие комнаты в небольшом домике у слепого старичка Захара в Алуште. Во дворике под деревьями был навес и стол, за которым дедушка проводил целые дни. Принимал больных, которые находили его и на отдыхе, а по субботам и воскресеньям ездил в церковь.
— Скажите, а как сложилась судьба его детей?
— У дедушки было трое сыновей — Михаил, Валентин, Алексей — и дочь Елена. Все четверо стали известными врачами, докторами наук, с которыми он на равных общался, до конца своих дней интересуясь новинками в медицине. Каждое лето дети приезжали к нему на дачу в Алушту. По вечерам мы все собирались, и владыка диктовал секретарю свои мемуары (они сейчас опубликованы в книге «Я полюбил страдания»). А мы, затаив дыхание, слушали рассказы о его скитаниях по ссылкам и тюрьмам. О перенесенных пытках. Об изнурительных допросах, которые «конвейером» проводили сменявшие друг друга следователи, и он был лишен сна на две недели. Рассказывал о том, как отказывался сознаваться в выдуманных обвинениях, после чего объявил 18-дневную голодовку. И как его на сутки помещали в деревянный ящик, в котором можно было только стоять. А когда заключенный терял сознание, его вели на очередной допрос, требуя отказа от веры, признания в том, что он — немецкий шпион. И что характерно: о пережитых ужасах дедушка говорил совершенно спокойно, без злости и ненависти.
«В голодном 1946-м в доме владыки кормили стариков и детей»
— Живя в Алуште, Валентин Феликсович часто бывал на море?
— Он очень любил море, — говорит Майя Дмитриевна. — Хорошо плавал. Но со временем стал ограничиваться лишь прогулками вдоль берега. Когда сильно штормило, дедушка предлагал мне: «Пойдем посмотрим на волны». И мы с ним шли к морю. Он — в светлом подряснике, с посохом, я рядышком. Отдыхающие, видя нас, шарахались от священника — в середине 1950-х все считали себя атеистами.
— Как владыка реагировал на такую реакцию людей?
— Он ни на кого не смотрел, был весь в своих мыслях. Ездили мы с ним и на Симферопольское водохранилище, в район села Лозовое. Там была красивая излучина. Дедушка очень любил природу, цветы. Но не пышные букеты, а скромные ландыши, анютины глазки. А еще он очень трепетно относился к детям, давал им ласковые прозвища. Внучатого племянника Юру называл «комариком». А моего сына-малыша «чижиком» и, улыбаясь, добавлял: «Самый главный пришел». Он заразительно смеялся, особенно если слышал смешную историю о детях или животных.
— Но судя по фотографиям, архиепископ Лука был суровым человеком.
— Нет, он был светлым, добрым, располагающим к себе. К нам домой часто приходили известные в Крыму люди — врачи, музыканты. Его дом был открыт для всех. Помню, как в голодном 1946-м мы с мамой, по благословению владыки, варили огромную кастрюлю каши, заправляли ее постным маслом и кормили детей и стариков, которые с раннего утра занимали очередь. А получив Сталинскую премию за книгу «Очерки гнойной хирургии», владыка пожертвовал на детей-сирот войны 130 тысяч рублей. Каждый месяц дедушка отправлял десятки денежных переводов всем, кто обращался к нему за помощью. Доходило до курьезов. Однажды он получил письмо из Узбекистана, в котором женщина просила прислать ей… нитки для вышивания, «так как в Ташкенте нет хороших».
22 ноября 1995 года Валентин Войно-Ясенецкий был канонизирован православной церковью в сонме новомучеников и исповедников. Его мощи перенесли в Свято-Троицкий собор Симферополя. По иронии судьбы, лишь спустя пять лет — в апреле 2000 года — гражданин Войно-Ясенецкий Валентин Феликсович был полностью реабилитирован.
А скончался преосвященный Лука 11 июня 1961 года (в День всех святых, в земле Российской просиявших). Этот год был ознаменован первым полетом человека в космос и… ужесточением гонений на церковь. Секретарь архиепископа Евгения Лейкфельд вспоминала: «Панихиды следовали одна за другой, дом до отказа наполнился народом… Сменяли друг друга священники, а люди все шли и шли непрерывной вереницей поклониться владыке. Были приехавшие из разных далеких мест: из Мелитополя, Геническа, Херсона. Поток стихал часа на четыре, а затем снова одни люди сменялись другими, снова лились тихие слезы… И тут же вспоминали о том, что сказал владыка, как вылечил, как утешил… По всему городу, по всему Крыму говорили о кончине архиепископа. Передавали подробности о строгой его жизни, о добрых его делах, о высоких нравственных требованиях его к верующим и духовенству.
Загадочная и противоречивая судьба мученика и героя вызывала почтительные толки. Даже люди, далекие от церкви, понимали: ушла из жизни личность незаурядная. Понимали это и в Крымском обкоме партии, и в областном управлении КГБ, и в облисполкоме. Понимали и нервничали. Там всегда нервничают, когда где-то возникает неконтролируемое, сверху несанкционированное общественное мнение. Это не значит, что люди в обкоме и облисполкоме лишены эмоций, глупы или бесчувственны. Понимают: народ может гневаться, радоваться, печалиться. Плохи не сами эмоции, опасен самотек. Общественные чувства следует предварительно согласовать с Москвой. А тут — отсебятина какая-то. Отсебятины терпеть нельзя, с отсебятиной надо бороться».
«Как только отец умер, меня и брата Алексея пригласили в горисполком, — вспоминал сын владыки Михаил Войно-Ясенецкий. — Нам объяснили, что везти тело по главной улице Симферополя никак нельзя. Хотя путь от собора по главной магистрали близок, но похоронная процессия затруднит городское движение. Поэтому маршрут для нее проложили по окраинным улицам. Руководство города не пожалело автобусов — предложили тридцать машин! Только бы не возникло пешей процессии, только бы мы поскорее доставили отца на кладбище. Мы согласились, и не наша вина, что вышло все иначе».
Чиновникам так и не удалось остановить душевный порыв людей и многотысячную процессию…
24452Читайте нас в Facebook
