Борис хмельницкий: «пить меня научил юрий любимов, а деньги на выпивку я брал у константина симонова»
Его называли Робин Гудом кинематографа — не только благодаря звездной роли в кинохите «Стрелы Робин Гуда», но и потому, что он и в жизни был похож на экранный образ. Душа компании, «благородный разбойник» с неистребимым задорным блеском в глазах.
Шесть десятков кинолент с его участием посмотрело не одно поколение: «Князь Игорь», «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго», «Дикая охота короля Стаха», «Красная палатка», «Вечер накануне Ивана Купала»… Он не отзывался плохо ни о бывших женах, ни о друзьях и коллегах. За это врожденное миролюбие и доброжелательность в знаменитом Театре на Таганке его прозвали Бэмби. Сейчас образ маленького олененка мало вяжется с роскошным красавцем мужчиной, каким запомнился Борис Хмельницкий. Несмотря на тяжелую болезнь, о которой он знал давно, артист до последнего сохранял присутствие духа.
Предлагаем вниманию читателей эксклюзивное интервью, которое актер дал «ФАКТАМ» во время приезда в Одессу. За чашкой кофе в баре гостиницы «Валентина» Хмельницкий рассказал о многих ранее малоизвестных (либо неизвестных вовсе) моментах своей жизни.
«Ласты я себе мастерил из резиновых грелок»
- Вы что будете: кофе с коньяком или водочку? — начал беседу Борис Хмельницкий. А услыхав, что я — не пьющий, заметил: — Вам проще — завидую.
— Отчего вы полагаете, что журналисту проще?
— Актеры все пропускают через свою нервную систему. Живут и умирают на сцене, на съемках. Так ушли Миронов, Вертинский, Шукшин… Высоцкий тоже умирал на сцене — ему уколы делали за кулисами, когда он играл Гамлета. Многие играют на пределе: больной, не больной — нельзя не выйти на сцену.
К слову, я вообще не пил, когда пришел в театр. Там пристрастился к этому делу, а завязать — ох, как сложно!
— Почему?
— Как говаривал Штирлиц, привычка, выработанная годами. Пить меня научил Юрий Любимов. После первой премьеры зашел в гримерку: надо отметить! Я говорю: вы знаете, что я не пью и не курю, так нас с сестрой Луизой (композитор, аранжировщик, в частности, песен Владимира Высоцкого. — Авт. ) родители воспитали. А он в ответ: «Что же это за артист такой?!» Потом, когда он ругал Высоцкого за очередную пьянку, я напоминал ему, кто спаивает актеров в Театре на Таганке (смеется). Однако это еще не все. Деньги на выпивку мне давал сам Константин Симонов.
Нашу киногруппу пригласили на съемки в Италию. Размещение, питание, перелет и прочее за счет принимавшей стороны. В самолете компании «Транс Италия» разносили напитки. Спиртное, правда, за деньги. Думаю, возьму-ка я баночку пива. Олег Янковский говорит: «Боря, смотри, расплатиться нечем будет!» Я взял, уверяя коллегу, что это же не спиртное. Приземляемся, стюард обходит пассажиров в салоне, они расплачиваются. Подходит ко мне, у меня в карманах — пустота! Это означает, что из самолета не выпустят, сразу же отправят обратно. Главное — дела копеечные: каких-то 500 лир. Интересуюсь, а можно не лирами, а другой валютой расплатиться? Можно, отвечает, фунтами стерлингов, марками, долларами, только не рублями (во, какие гады!)
Недолго думая, иду в соседний салон — там летела официальная советская делегация, в их числе и Константин Симонов, с которым я накануне общался в Театре на Таганке. «Константин Михайлович, — говорю, — попал в глупую ситуацию: взял банку пива, нечем расплатиться». Он достал купюру (то ли 20, то ли 50 долларов) и протянул мне. Я вернулся. А стюард печально глядит на меня: «Не беспокойтесь, эта баночка — за счет нашей авиакомпании. Угощаем!»
Зато на обратном пути я оторвался: заказал всем спиртное, дамам — «Мартини». За все расплатился самостоятельно, словно крутой бизнесмен…
— Когда вы написали свою первую песню?
— В школе. Это был гимн нашего 9-В класса… Как-то на летние каникулы решил поехать с одноклассниками на Черное море. Сделал себе подводное ружье, ласты (которых тогда и в продаже еще не было) смастерил из резиновых грелок, а маску — из противогаза. Специальные приспособления придумал для отцовской гитары. Поскольку болели пальцы, а играть хотелось, то я надевал мамины кожаные перчатки, вставлял в них монетки-копейки и играл… На Черном море закончилось беззаботное детство. Затем — армия, попал на Байконур. Понял, почем…
— … Фунт изюма?
— Не фунт, а два… Позже я читал, что только в войсках СС могли солдат построить, приказать им вывернуть карманы и шмонать. Либо в лютый мороз старшина командовал: снять сапоги, развернуть портянки, показать, какие ногти… Хотя, с другой стороны, мы были причастны к большому делу: запуску космических кораблей.
Я там выступал в концертах перед генералитетом, космонавтами. Георгий Гречко — самый, на мой взгляд, веселый и улыбчивый советский космонавт, даже статью написал, в которой тепло отозвался о моем творчестве.
— Говорят, свое первое морское путешествие вы совершили на океанском лайнере «Тарас Шевченко»?
— Да. Для фестиваля авторской песни арендовали пароход — огромный, белый! Поездка в Одессу для меня была сродни путешествию в Рио-де-Жанейро. Я очень признателен Украине за то, что в далеком 1968 году, в издательстве «Музична Укращна» были изданы мои песни — стотысячным тиражом, в твердом переплете!
«От заикания меня лечил Вольф Мессинг»
— С Украиной меня связывает не только фамилия, — говорит Борис Хмельницкий. — Знаю украинскую культуру, хорошо знаю язык. Озвучивал фильмы укращнською мовою у Лени Осыки, которого, увы, уже нет в живых, а также Юры Ильенко — «Лiсову пiсню. Мавка» и другие ленты. Со второго по четвертый класс я жил в Житомире. Потом отца перевели во Львов, он был начальником окружного Дома офицеров. Там я закiнчив школу i музичне училище по класу баяна i диригента народних iнструментiв. Занимался спортом, что в дальнейшем пригодилось в кинематографе — большинство трюков выполнял самостоятельно.
Подумывал стать актером, но… Я был патологическим заикой. Чтобы избавиться от этого, учился даже у знаменитого Вольфа Мессинга, который был другом нашей семьи.
— Излечил?
— Нет, только начал этот курс. Помню, посадил меня рядом с собой, положил мою руку на свою шею и тихо сказал: «Ничего не бойся, Вольф Мессинг всегда с тобой»… Значительно больше помог киевский профессор Деражне. У него был свой метод, основанный на историческом опыте Демосфена — знаменитого древнегреческого оратора и государственного деятеля, тоже заики: тот выходил к морю, набирал в рот камни и, когда шум моря заглушал его собственный голос, начинал говорить. В школе над моим заиканием смеялись одноклассники. Ничего не оставалось, как… драться. Но я настойчиво ходил к знаменитому ученому, получал сеансы при помощи аппарата, имитировавшего шум моря.
От такого лечения в ужасе была семья, жившая в Киеве по улице Рейтарской, где меня поселили родители.
— Заикание прошло?
— Немного присутствует, как слышите. Но я набрался наглости и стал актером. Легкое заикание — моя визитка, шарм Хмельницкого. Я до слез благодарен Юрию Любимову за поддержку. Бывает, играю спектакль, где-то заикаюсь ровно, а иногда просто ступор. Любимов тогда сказал: пусть думают, будто я так поставил, я так придумал. Это очень мне помогало, избавило от психологической зависимости.
«Дедуля, — рыдал я у памятника Богдану Хмельницкому, — що ж ти наробив?»
— Выходит, связь с Украиной — это фамилия, заикание…
— И кино! Первые и лучшие мои фильмы сняты в Украине. На Киностудии имени Довженко в 1966 году состоялся мой дебют — в фильме Леонида Осыки «Кто вернется — долюбит». Потом я у него часто снимался: «Море», «Войдите, страждущие», «Этюды о Врубеле» (соавтором сценария в этой ленте был Сергей Параджанов). В 1994 году сыграл в последней картине Осыки — «Клейноды гетмана».
В киевский съемочный период вышел забавный случай. Ранним утром, после завершения работы над очередным эпизодом, идем-бредем по городу, неподалеку от Оперного театра, по улице Ленина (сейчас Хмельницкого. — Авт. )… Иван Миколайчук, Ваня Гаврилюк, Леня Быков и я (мне — чуть за тридцать). После съемок немного выпили, водочку с собой взяли. Кругом — красота, рассвет! Останавливаемся рядом с памятником Богдану Хмельницкому, возле клумбы с цветами, достаем бутылку и с горла — по глоточку, под закусочку. Я сдуру поперся к памятнику с бутылкой в руке. Вдруг — свисток, подходит милиционер: «Що це таке?» Дескать, центральная площадь, недалеко — Совет министров…
Ваня Миколайчук отводит его в сторонку и тихо говорит: «Понимаешь, это — прапрапраправнук Богдана Хмельницкого, из Канады приехал». У меня в кармане было служебное удостоверение, театральное. Достаю его, показываю милиционеру обычную ксиву на русском языке. Тот даже не врубается, увидел, что есть фото и фамилия — Хмельницкий, и вытянулся по стойке смирно. Я же стал ломать натуральную комедию. Упал на колени перед памятником: «Дедуля, що ж ти наробив? Я ось приiхав до тебе здалека. Звиняйте, дедулю… » Короче, мы спокойно допили водочку, милиционер стоял, уже охраняя нас. А затем друзья увели меня, рыдающего, под руки…
— Креста на вас нет…
— Ошибаетесь: я — человек верующий. К вере пришел случайно, хотя и вполне осознанно. Во второй половине 90-х годов возникла идея снять в Киеве фильм о святых Борисе и Глебе. У одной моей знакомой духовником был настоятель монастыря Китаевской пустыни отец Феофил. Когда я увидел отца Феофила, сразу понял: он божий человек. Красивый, светлый старец. Предложил мне пожить недельку с монахами в пещерах при монастыре. Там я осознал, что очень многое об этом мире мы не знаем.
Моя дочь Даша (совместный ребенок с известной актрисой Марианной Вертинской, после развода девочка осталась с отцом. — Авт. ) часто болела ангиной, медики настаивали на удалении гланд. За благословением на операцию мы приехали к отцу Феофилу. Выслушав, он достал из холодильника бутылку воды, налил в стакан и велел Даше: «Выпей залпом». Она выпила. С тех пор Даша забыла, что такое простуда и боль в горле.
— Борис, вы снимались в двух иностранных кинолентах…
— В итальянском фильме «Джонатан — друг медведей» и американском — «Бегущий по льду». Хотя предлагали сняться еще в двух. В 1984 году в Югославии на фестивале я познакомился с Кирком Дугласом — знаменитым Спартаком, обладателем Оскара. Он пригласил меня сняться в Голливуде в фильме «Скалолаз». Устроил по этому поводу фуршет, собрал нашу делегацию, сделал официальное заявление. Я поинтересовался, сколько составит гонорар. Он назвал сумму в полмиллиона долларов. Я остолбенел от изумления, слова вымолвить не мог. Он решил, что мало: ладно, говорит, 800 тысяч или миллион. Я сказал представителю Госкино: если отпустите, я согласен все «бабки» отдать, за суточные снимусь. И началось! Бумажки оттуда — сюда, отсюда — туда. Так и не отпустили.
Во время съемок американского фильма «Бегущий по льду» режиссер (а его заранее предупредили, что русским актерам можно платить по 100-200 долларов за съемочный день) спросил у меня, на какой гонорар я рассчитываю. Я ответил: «Семь тысяч долларов. Если для вас это дорого, то я снимусь у вас бесплатно за то, что ваша страна присылала нам во время войны тушенку и галеты. В газетах напечатают, что артист Хмельницкий оказал гуманитарную помощь Америке». Опешившие американцы с радостью согласились. Но когда отсняли последний дубль, раздались аплодисменты, режиссер подошел, обнял меня и молча выписал чек на 10 тысяч долларов!
— Почему вас, известного артиста, сейчас так мало снимают?
— Наверное, нет потребности. Зато я горжусь тем, что не снимался во всяком, извините, дерьме… Я готовлю вечера Высоцкого, выступаю с концертами, пишу музыку, выпустил компакт-диск, готовлю еще один…
1812
Читайте нас в Facebook
