Если бы меня не освободили, я могла лишиться обеих ног, — 70-летняя бывшая узница «ДНР»

«Мой младший сын достался мне нелегко. Максим — инвалид детства»

Зинаиду Николаевну я застала в больничной палате «Феофании» под капельницей — пребывание в застенках серьезно сказалось на здоровье. Напомним, ранее «ФАКТЫ» публиковали рассказ освобожденного узника боевиков физика-ядерщика Якова Кривошеева («Ты родился в Донецке, а выступаешь против „ДНР“? — заявил судья и отправил меня в психушку»), который, увидев в «Феофании» Зинаиду Мальцеву, не смог сдержать эмоций: «Это же какое звериное лицо у этой „республики“, которая отправила на подвал такого тяжелого инвалида?!»

Зинаида Николаевна охотно согласилась пообщаться с «ФАКТАМИ», так как знает цену гласности — когда Мальцеву арестовали в «ДНР», именно огласка спасла ей жизнь.

— Зинаида Николаевна, рады освобождению?

— Это радость со слезами на глазах. Мой сын Максим все еще остается в колонии № 32 в Макеевке. Это мой младший сын. Среднего я уже потеряла — он трагически погиб задолго до войны. Дочь живет за границей. С Максимом у нас были квартиры в Харцызске в соседних домах. Мой младший достался мне нелегко. Максим — инвалид детства.

— Что с ним произошло?

- Родовая травма. У меня были сложные роды. Ребенок пострадал. Врачи сначала никаких отклонений не заметили. А я обратила внимание на то, что, когда в первый раз после родов мне принесли ребенка на кормление, он спал. И на второй день спал. Я, уже мать троих детей, насторожилась — так не бывает, чтобы ребенок все время спал. Я прислушалась, а малыш стонет! Развернула пеленки и увидела, что ребенка сводит судорогами — его ручки и ножки вывернуты.

Последствия родовой травмы вызвали задержку роста. Максим вырос до 160 сантиметров только благодаря гормонам роста, которые мы получали в Киеве, куда обращались за медицинской помощью.

Читайте также: Брат освобожденного украинского пленника Валерия Романченко: «Я год не слышал голос брата»

Думаю, можно было бы сына и повыше «вытянуть», но в Украине начались проблемы с поставками этого дорогостоящего лекарства. В 1992-м году Харцызский горисполком выделил мне 400 тысяч тогда еще купонов (денежная единица в Украине с 1992 по 1996 годы до введения гривни. — Авт.), и мы смогли приобрести за эти средства гормоны роста еще на 3−4 месяца. Но затем пришлось прервать курс лечения. А когда препарат снова стал доступен, время было упущено — инъекции уже не давали должного эффекта. Сын остался инвалидом. Для поддержания здоровья ему ежедневно нужно принимать гормональные препараты. У меня сердце разрывается, как подумаю, что 28 месяцев Максим не показывался своему эндокринологу. Такой возможности в колонии нет. Я не знаю, в каком состоянии сейчас мой сын — после суда мы больше с ним не виделись и не разговаривали. Только от его бывшего сокамерника, которого освободили вместе с нами, я узнала, что мой Максим жив, — плачет мать узника.

— Вы заботились о Максиме, когда он был на свободе?

— Скорее, он обо мне. Сын стал моей опорой. Он трудяга, не пьет, не курит. У нас в Харцызске был небольшой бизнес — ролет (небольшой киоск. — Авт.), где Максим продавал горячие напитки — кофе, чай. Когда сына арестовали, я отдала ключи от ролета соседке — с надеждой на то, что она распродаст оставшийся товар.

«Услышав о том, что счет моего сына в банке заблокирован, „следователь“ заявил, что больше не хочет со мной общаться»

— Получал сын и пенсию по инвалидности, — продолжает собеседница. — Но, увы, выплаты прекратились после его ареста — срок идентификации в украинском банке он, находясь в неволе, пропустил. Впрочем, после ареста я тоже его пропустила. Поэтому наши счета банк заблокировал, и накопленные там средства стали нам недоступны. А мы специально копили свои пенсии, чтобы купить одежду на зиму — пообносились за пять лет войны. На счету у Максима было около 20 тысяч гривен. Узнав о том, что эти средства заблокированы, и «следователь военной прокуратуры ДНР», и адвокат, которого я наняла, потеряли к нам интерес.

— Какой такой интерес?

- Все нынешние «правоохранители ДНР» и бесполезные адвокаты, которые ведут дела политзаключенных в ОРДО, заняты только одним: как выражаются некоторые мои знакомые, «срубить капусты и вовремя смыться». То есть добыть побольше денег у фигурантов уголовного процесса и умыть руки.

Те, кто арестовал моего сына, просматривали sms-ки в его телефоне, поэтому знали об упомянутой сумме на счету и откровенно за ней охотились. Мне даже свидание с Максимом дали только ради того, чтобы я узнала пин-код его банковской карты. А пока я съездила к сыну в СИЗО, «следственная группа» произвела обыск в моей квартире. Явно искали деньги — даже заднюю стенку телевизора раскурочили. А то, как же получается? «Шпион», а денег нет?! Максима обвинили именно в «шпионаже в пользу Украины» и были уверены, что деньги он получает прямо из СБУ и это главная статья его доходов. Но при обысках ни в его, ни в моей квартире, ни даже в квартире моей старшей дочери, где после ее отъезда никто не проживал, ничего не нашли. Не оказалось у нас ни запрещенных предметов, ни денег.

Читайте также: «Боевики «МГБ ДНР» били меня по голове и с издевкой спрашивали: «Может, вам водички?»

Адвокат, которого я наняла, и «следователь» тоже жаждали денег. Поэтому, услышав о заблокированном банковском счете моего сына, «следователь» заявил: «Я больше не хочу с вами общаться». А адвокат, считаю, вообще работал против меня. Уговаривал, чтобы я согласилась с переквалификацией статьи обвинения. С «вербовщицы агентов для разведки иностранного государства» (то есть для Украины) я должна была согласиться стать «мошенницей».

«Объявив сухую голодовку, я не дала себе «пропасть без вести»

— Но за мошенничество ведь наказывают меньшим сроком лишения свободы, чем за шпионаж?

— Да. Но мошенничество — это уже не политическая, а уголовная статья, с которой я бы не могла претендовать на обмен. А если бы меня сейчас не освободили, то я могла лишиться обеих ног (Зинаида Мальцева передвигается на костылях или в инвалидном кресле. — Авт.). Меня как арестовали в летних босоножках прямо на допросе в «военной прокуратуре ДНР», так в них в колонию в октябре и привезли. Осень, холод, а я в босоножках! Для моих суставов — это погибель.

В результате болезнь поразила суставы на обеих ногах. Одна нога не сгибается в колене, на другой не работает тазобедренный сустав. Я давно нуждаюсь в эндопротезировании, но средств нет.

В общем, боролась я с «правоохранителями ДНР» за себя самостоятельно. Написала 13 ходатайств и жалобу на «следователя». А как только меня привезли в «Министерство госбезопасности ДНР», объявила сухую голодовку.

— Зачем вы пошли на такую смертельно опасную акцию протеста?

- Объявив в «МГБ» сухую голодовку, я не дала себе «пропасть без вести». Я уже была наслышана о том, что людей, которых забирают в «МГБ», часто объявляют «пропавшими без вести». Шансов выйти на свободу у такого заложника практически нет. Я лично видела в «МГБ ДНР» одну такую подругу по несчастью. Она там находится до сих пор… А со мной подобным образом поступить не смогли. Спустя 108 часов голодовки, мне стало плохо. Охранники вынуждены были вызвать врачей. А тем временем добрые люди сообщили о моем задержании представителям ООН в Донецке. Те дали запрос о месте нахождения Мальцевой. И «правоохранителям ДНР» пришлось держать ответ.

В итоге спустя неделю меня перевели в СИЗО. А после вынесения «приговора» отправили в женскую колонию в город Снежное Донецкой области.

Читайте также: Бывшие узники «ЛНР» 5 лет ждали суда над палачом и узнали, что он избежит наказания: как такое возможно

В СИЗО и в колонии тоже приходилось бороться — за свои права и просто за выживание. В местах лишения свободы власти ОРДО не просто поддерживают, а, я бы сказала, развивают старые блатные традиции. Сотрудники администраци учреждений вербуют отпетых уголовников, которые за небольшие поблажки в режиме их содержания «урабатывают» неугодных сокамерников — создают им невыносимые условия пребывания, даже бьют. Зная об этом, с первой минуты поставила себя так, что меня не трогали. В колонии, когда ко мне обращалось начальство, я представлялась не так, как там принято: называешь свои анкетные данные, время задержания, фабулу дела и статью (как бы вынужденно заучиваешь то, в чем тебя обвиняют, и, таким образом, постоянно признаешь свою вину). А я, представляясь, говорила: «Незаконно задержанная», «незаконно осужденная».

— Да вы закаленный боец!

— Жизнь закалила. Я росла в большой многодетной семье. Мой отец умер рано. И мы, дети, вынуждены были самостоятельно добывать себе кусок хлеба. У моих сверстников в мае начинались летние каникулы, а у меня — полевой сезон в колхозе. Первого сентября ровесники шли в школу, а я — на сбор помидоров в колхоз. Седьмой класс в школе я не закончила (в то время средним образованием считалась «семилетка». — Авт.). В 16 лет взяла направление на кирпичный завод и год отработала там, одновременно обучаясь в вечерней школе. Затем заочно поступила в техникум, получила профессию бухгалтера. Работала по специальности, доросла и до должности главбуха.

— Как будете устраиваться на мирной территории после того, как вас выпишут из больницы?

- К сожалению, у меня здесь нет близких, которые могли бы мне помочь. Представители Министерства по делам ветеранов, временно оккупированных территорий и внутренне перемещенных лиц Украины, посетив нас в «Феофании», раздали анкеты, в которых мы отразили наши насущные потребности. Для меня это, в первую очередь, операция по замене суставов и жилье. И, конечно, я буду продолжать бороться за освобождение своего сына. Надеюсь, что анкетировавшее нас Министерство, поможет бывшим узникам. Куда нам идти без копейки денег, не имея родни на мирной территории? А у многих освобожденных и документов нет!

Ранее «ФАКТЫ» публиковали фамилии украинцев, которые все еще находятся в заложниках у боевиков. Тем временем пресс-секретарь президента Владимира Зеленского Юлия Мендель сообщила, когда может состояться следующий обмен пленными.

Фото автора.

Читайте нас в Facebook

Сделайте «ФАКТЫ»
избранным источником
в Google News