«В оккупации пекли хлеб из дерти и раздавали. По сто граммов, по двести — по сколько получалось», — мэр Бородянки Георгий Ерко
— Георгий Николаевич, 1 апреля официально объявили, что Бородянка освобождена. Как это было?
— 31 марта где-то в 11.00 орки покинули Бородянку. Через два часа первым туда заехал мой сын, а затем и наша команда. Мы сразу начали искать людей под завалами. Надеялись услышать хоть чей-то голос, но, к сожалению, никого уже не было слышно.
— Где вы были во время оккупации?
— Сначала наша команда пыталась продолжать работать. Когда 25 февраля вражеские колонны с танками, бронетранспортерами и другой техникой хотели пройти в Бородянку, они столкнулись с небольшим сопротивлением территориальной обороны, точнее, охраны. Орки немного прошли, расстреляли здания музыкальной школы, полиции, администрации поселкового совета, магазины «Фора», «АТБ» и аптеки. Вторую их колонну с горюче-смазочными материалами ребята остановили, выстрелив несколько раз из автоматов. Русские вернулись и не пошли в поселок.
Читайте также: «Трупы на деревьях и земле, куски человеческой плоти, братские могилы», — врач-интерн об аде в Мариуполе
Где-то так прошло два-три дня. Затем они уже двинулись колонной непосредственно в городок и начали стрелять по частным домам, многоэтажкам и дальше добивать всю инфраструктуру. Я в это время был в Бородянке и все это видел. Потом они стали нас окружать — колонны пошли по окружной дороге и вдоль аэродрома.
А мы тогда прилагали усилия, чтобы вывезти жителей. Разбились на группы и принимали звонки, а молодые ребята-спортсмены на машинах ехали по тем улицам, где можно было, и забирали людей.
— Жительница Бучи рассказала в интервью «ФАКТАМ», что в Бородянке люди поджигали коктейлями Молотовы танки. Якобы именно из-за этого сопротивления россияне очень сильно разозлились и затем, чтобы отомстить, начали стрелять по жилым домам и всему остальному. Это правда?
— Чтобы бросить бутылку с зажигательной смесью, нужно подойти к танку на расстояние 15−20 метров. Вот идет танк, сзади БРДМ (боевая разведывательно-дозорная машина. — Авт.), где сидит пехота. Как ты этот коктейль бросишь? То есть такого не было. А вот потом, может, когда ВСУ подбивали БРДМ и орки их бросали и убегали, технику действительно сжигали коктейлями Молотова, чтобы следующая колонна оккупантов не забрала эти машины.
У нас не было оружия против тяжелой техники. Они расстреливали Бородянку из танков, БРДМ, БТР, пулеметов, а у нас — только рота охраны, насчитывавшая всего 71 человек. Райвоенкомат начал ее вооружать автоматами накануне 24 февраля. Еще были добровольцы, которые также участвовали в боях, но у них опять же было или охотничье оружие, или оружие, которое хранилось дома. То есть совсем не то, какое может нанести вред танку.
— Бородянку быстро захватили. Почему так случилось? Как поселок готовился к войне, потому что, наверное, с октября все говорили, что она вот-вот начнется? Были ли продуманы, например, эвакуация населения, деятельность спасательных служб, врачей?
— Конечно, все говорили, что будет война. Но никто не верил и никто не готовился к этому. Страна не готовилась, к большому сожалению. Где были построены блокпосты и заградительные линии? Только когда объявили войну, мы начали что-то делать. Засыпали мостик в поселок. Хотели также заблокировать дороги, но поскольку делали это около полуночи, водитель испугался туда ехать, потому что вражеская техника продвигалась недалеко от нас.
— Вы общались с россиянами?
— Не с кем было общаться. Они на большой скорости пролетали мимо нас, стреляя. Они боялись. Даже памятник Шевченко был расстрелян. Я лично видел, как танк стрелял в глухую стену дома. Зачем? Что там может быть?
Читайте также: Глава Донецкой области Павел Кириленко: «Мы готовы к обострению и ухудшению ситуации«
— Правда ли, что тех, кто пытался разбирать завалы и вытаскивать пострадавших, расстреливали?
— После первого авиаудара я лично организовал работы по разборке завалов. Мы подъехали и начали работать. Правда, требовалась крупногабаритная техника, а у нас только один погрузчик. И сразу же начали кружить их самолеты. Но они нас не бомбили. А через десять минут пошла вражеская колонна. Когда она шла, то расстреливала все, что двигалось и не двигалось. Спрятать погрузчик, сами понимаете, нельзя. Мы его отогнали где-то километра на три, потом вернули, чтобы продолжить разбирать этот завал. Снова шла колонна, снова были выстрелы. Им без разницы, куда стрелять.
Мы смогли поработать только час. Хотя чтобы добраться до подвала и посмотреть, есть ли там люди, тем одним погрузчиком нужно было поработать хотя бы часа два-три. Вот мы сейчас разбирали завалы многоэтажек. На один завал тратили пять дней, работало 30 или 40 единиц техники.
— Весь мир теперь знает, что натворили оккупанты. Какие их поступки вас поразили?
— Однажды мне позвонила женщина. Она спрашивала, можно ли доехать до больницы Бородянки, поскольку ее дочери срочно потребовался врач-хирург. Но мы уже были отрезаны, потому что вокруг шли колонны. Эта женщина ехала с мужем и двумя детьми из Бучи. На блокпосту возле нас обеих девочек ранили. Они заехали в деревню Клавдиево, там была только медсестра. Она и еще кто-то пытались оказать ребенку помощь, но нужно было хирургическое вмешательство. В течение часа я звонил по телефону всем знакомым, чтобы найти хирурга, но они почти все либо уехали, либо их не было на месте. Этой семье нужно было ехать либо в Радомышль, либо в Киев. А как они могли поехать, когда счет шел на минуты? К большому сожалению, девочка умерла, а ее сестричка осталась жива, сейчас лечится где-то за границей. Вот эта беспомощность, что ты ничем не можешь помочь ребенку, — это ужас. И разве это не зверство — расстрелять на блокпосту мирный автомобиль? Это ведь не бронетранспортер, не военная техника.
— Как во время оккупации в Бородянке обстояло дело с продуктами, водой, лекарствами, электричеством, газом?
— Когда Бородянка была оккупирована орками, наш штаб переехал оттуда. В селе Загальцы мы получали гуманитарную помощь и развозили по тем селам, где не было врагов. Но в Бородянку пробраться не могли. Люди просто боялись заезжать из-за блокпостов и из-за постоянных расстрелов наших машин, которые пытались проехать.
После того, как в поселке исчез свет, пропала и связь. Телефоны разрядились. И ребята, которые завозили лекарства и продукты, не знали, куда и как поехать, потому что нельзя было их скоординировать, где расположен блокпост, куда поехали вражеская машина или танк, каким образом пробраться на ту или иную улицу.
Читайте также: Мэр Ахтырки Павел Кузьменко: «Совещания провожу на улице, потому что городской совет взорван»
Затем пропали вода и тепло. Только на некоторых улицах было газоснабжение. Но во время постоянных обстрелов многие населенные пункты остались без газа, потому что газопроводы были перебиты. Город жил в холоде и голоде.
Конечно, в оккупации люди объединялись и делились последним. В Филипповичах пекли хлеб из дерти и развозили по улицам. Что напекли, то и раздавали. По сто граммов, по двести — по сколько получалось.
Огромной проблемой была эвакуация людей. Оккупанты не разрешали организовать зеленые коридоры. Когда объявляли, что есть зеленый коридор на Бородянку и присылали автобусы, в это время на маршруте проходил бой, и водители не могли проехать. Мы воспользовались только тремя зелеными коридорами. И то благодаря тому, что умолили водителей остаться почти на сутки в селе Песковка, а затем отправляться уже в Бородянку. За три раза было вывезено около 800 человек.
Красноречивый пример. У нас есть дом-интернат с психоневрологическим отделением. То есть люди психически неуравновешенны. У них весной бывают обострения. И вот нам сказали, что с 9 до 15 часов будет эвакуация. Но когда приехали автобусы, то вместо тех шести часов, как заявили, нам дали на все час двадцать. Людям никто не сообщил, что можно будет уехать. Из-за отсутствия связи не было возможности известить население. Люди просто бежали по улицам и кричали: «Эвакуация». Как за это время собрать больных и престарелых? Однако из дома-интерната удалось эвакуировать около 400 человек.
— Сколько людей погибло, сколько тех, кого считают пропавшими без вести, судьба которых до сих пор остается неизвестной? Сколько тел уже достали из обломков?
— Под завалами мы нашли 41 тело. Что касается пропавших без вести, пока неизвестно, где они — или под завалами, или их расстреляли. Сейчас в морг завезли из всей нашей громады 112 тел. Кроме того, будут делать эксгумацию тех, кого похоронили на кладбище, кого закопали во дворах и огородах. Таких немало.
— Кошмар.
— Кошмар был тогда, когда по две недели нельзя было собрать тела расстрелянных орками. Они просто не давали это сделать.
Сейчас находят людей с признаками пыток — со связанными руками, ожогами, прострелами. В основном это мужчины. Но и расстрелянные женщины тоже есть. В селе Шибеное не видели двух женщин где-то две недели. Уже при освобождении обнаружили их тела. Они были расстреляны и забросаны в овражке хворостом.
— Сколько человек проживало в Бородянке до войны?
— До этих событий проживало 14 тысяч. После них осталось 1300−1400 человек. Люди начали постепенно возвращаться. Уже более трех тысяч.
— Им есть куда вернуться?
— Полностью разрушены девять многоэтажек, они не подлежат ремонту. 32 многоэтажных дома имеют разные повреждения, в том числе серьезные — там крыши нет, там все окна с дверью вылетели.
— Как сейчас пытаетесь наводить порядок?
— В течение месяца разобрали все завалы и вывезли крупногабаритный мусор. Частично восстановили связь, электро-, газо- и водоснабжение. Частично — потому что работы задерживаются прежде всего из-за разминирования. У нас в стране не так уж много пиротехников. Сейчас в Бородянке работают три подразделения.
То есть, когда восстанавливается линия электроснабжения, впереди идет бригада пиротехников. Когда люди возвращаются домой, они боятся туда заходить, потому что там есть неразорванные снаряды. Также идут с бригадой пиротехники. Перед тем как начать обрабатывать поля, их тоже нужно обследовать, потому что были случаи взрывов на снарядах наших сельскохозяйственных производителей. Нужно разминировать и леса. Однажды на заминированной дороге полесья взорвался автомобиль. Леса очень повреждены. Надо их восстанавливать, сажать новые деревья. А не дай Бог лесной пожар произойдет, как машина проедет, чтобы огонь потушить? То есть нужно приложить слишком много усилий, чтобы ликвидировать последствия этой оккупации.
— Какой день был за эти два месяца самый сложный для вас лично?
— Тогда, когда мы увидели, как после авиаудара от девятиэтажного дома осталась куча мусора. Также было тяжело терять друзей и знакомых. В селе Загальцы во время бомбардировки погибли три человека, с которыми мы работали, трое получили различные ранения. Они занимались развозом гуманитарки. Это произошло не на поле боя. Людей просто уничтожили. Во время первого обстрела Бородянки в одном доме погибли шесть человек, в том числе один ребенок.
Сейчас известно о гибели четырех детей. Но пока не всех погибших достали из-под завалов. Это у нас работы идут более-менее, а есть населенные пункты, куда не добрались, потому что не хватает техники. Там тоже есть разрушенные дома. Будем их расчищать и смотреть, были ли там люди.
— Верите в то, что мы преодолеем эти очень тяжелые испытания?
— Слова Шевченко пророческие. Украина будет свободной и богатой. У нас все будет хорошо. Тому, кто не верит в победу, не следует жить на этой земле.
— Те, кто пережил войну на Донбассе, теперь считают легкой прогулкой то, что было. Как ни цинично это звучит.
— Если не переживешь такое сам, трудно воспринять то, что тебе рассказывают о зверствах, обстрелах, ужасах оккупации. Однако когда ты увидел это все рядом, совсем другое отношение.
4114Читайте также: Сергей Гайдай: «Худший сценарий — это вывод российских войск и восстановление территории в границах, которые были до 24 февраля»
Читайте нас в Facebook
