«По дороге на передовую наш автобус новобранцев накрыло минометным огнем. Потеряли треть личного состава»: Филипп Духлий о войне «на нуле»

«В „учебке“ нас обучали бесшумно ходить по лесу»

— Филипп, как адаптируетесь к другим реалиям после увольнения в запас?

— Пока это дается тяжело. Но я стараюсь.

— Война снится по ночам?

— Мне ничего не снится. У меня часто бывает бессонница. Часов до трех ночи, бывает, просто лежу без сна, а в шесть утра уже на ногах. Заметил за собой, что стал более агрессивным, чем до того, как пошел на фронт. Иногда делаю такие вещи, которые не хотел бы делать.

— Не спрашиваю, почему вы, не имея боевого опыта, пошли добровольцем на войну. Это и так понятно: вы патриот. Но скажите честно, вам было страшно, что в вашей жизни все изменится и вы вскоре окажетесь на передовой?

— По дороге на передовую произошло нечто, что мы даже не успели испугаться. Мы, новобранцы, не доехали до позиций, когда наш автобус накрыло минометным огнем. Тогда мы потеряли треть личного состава нашего подразделения убитыми и ранеными. Вот таким было боевое крещение. Ты лежишь под минометным огнем, слышишь, как кричат от боли раненые ребята, считаешь, сколько было выпущено мин, и думаешь, когда одна из них долетит до тебя.

Вы знаете, большинство ребят, которые ехали тогда со мной в одном автобусе, были необстрелянными, даже срочную службу в армии не проходили…

— Перед поездкой на передовую вы были в «учебке»?

— У меня было две «учебки» — в Старычах и уже в бригаде, куда потом меня направили. По две недели там и там. В Старычах мы в основном получали обмундирование и учились тому, как ходить бесшумно по лесу. У нас даже стрельб не было. В бригаде на полигоне выстрелили один рожок, получили основы тактической медицины, немного потренировались на минометах и поехали на Донбасс.

— Вы знали, куда именно вас отправляют?

— Нет. Нам этого не говорили. Конечно, мы были в некотором шоке от того, что в первые дни оказались на передовой. Но мы в любом случае знали, что едем не на прогулку, а на войну.

«Во время вражеских обстрелов я читал книги»

— Сложной была на тот момент обстановка в том районе, куда вас отправили?

— Все эти три месяца мы находились под постоянными обстрелами в режиме 24/7. Рашисты лишь однажды дали нам передышку — на Пасху. А так обстреливали постоянно. Причем снаряды ложились все ближе и ближе к нам.

— Стреляли без остановки? То есть у вас не было времени на какой-то быт?

— Я был командиром отделения связи. Лично у меня огневого контакта как такового не было. Потому было иногда свободное время. Взял с собой несколько книг и читал их в блиндаже под звуки обстрелов.

— Что именно читали?

— Я брал с собой книжку Отто Кернберга по психоанализу. Она считается одной из самых сложных для прочтения. Но я ее грыз. Когда закончились печатные книжки, начал читать электронные в телефоне. Фильмы тоже смотрели. Волонтеры передали на флешке. В основном наши, украинские, патриотичные картины.

— Фильмы, наверное, приходилось смотреть с большими перерывами на время активизации обстрелов?

— Ну почему? Бывало, очень часто так и смотрели кино во время обстрелов. Или музыку слушали. Они стреляют, а ты — одеваешь наушники и слушаешь музыку.

— Просто не представляю, как в такой ситуации можно отключиться, чтобы во время обстрела смотреть кино или слушать музыку в наушниках…

— А что мы лично можем изменить в данный момент в конкретной ситуации? Можем прекратить обстрелы? Нет. Летит снаряд или мина. Куда он прилетит — это дело случая. От того, что ты будешь слышать, что снаряд летит прямо на тебя, что изменится? Отпрыгнуть в сторону или выбежать из блиндажа все равно не успеешь.

— Правда, что на войне привыкаешь к войне?

— Приходится привыкать. Но ночью я спал чутко и всегда просыпался после первых «приходов». А побратимы, бывало, во время обстрелов продолжали спокойно спать.

— В чем заключалась задача вашего подразделения?

— Удерживать наши позиции. Мы не шли в атаку и не отступали. Хотя силы были неравными. На один наш выстрел россияне отвечали десятью. В самом начале у нас и мин не хватало, и данных о том, куда стрелять, не было.

«Случаи, когда с одним автоматом и четырьмя рожками воины встречали танк, — были реально»

— Как вы думаете, российские солдаты могли не знать, что они едут убивать граждан чужой страны, которая им ничем не угрожала?

— Да все они знали. Как этого можно не знать? Они все видят, все знают, все понимают. Байку про защиту россии от «украинских нацистов» можно было еще рассказывать 25-го или 26 февраля. А с марта рассказывать, что ты не знал, куда шел… Они уже прекрасно понимали, что они выполняют преступные приказы, убивают мирное население, обстреливают жилые дома, школы… Они прекрасно знают, куда стреляют и зачем.

— Откуда у них такая ненависть к украинцам? Или им абсолютно все равно, что они делают?

— Скорее всего, все равно. Они и свои-то жизни не очень ценят… Я взрослым никогда не был в россии. Но мне кажется, что сейчас у них в стране происходит какая-то дегуманизация населения. У них нет эмпатии (способности сочувствовать другому человеку. — Авт.). Такое впечатление, что население в россии просто деградирует.

— Я знаю, что вы не очень любите говорить о проблемах в воинских частях. Но иногда читаю в соцсети комментарии «очевидцев» о том, что на передовой солдаты «голые и босые», с одним автоматом. Может быть такое?

— Вначале реально были случаи, когда воины с одним автоматом и четырьмя рожками встречали танки. Это уже потом появились «Джавелины». Но и ситуации, когда ребят вывозили на позиции и не объясняли им, что делать, увы, были.

— А вы были хорошо экипированы?

— Да, у нашего подразделения проблем с экипировкой не было. И к концу весны склады с боеприпасами были заполнены.

— В начале марта, когда вы попали на передовую, я помню, было очень холодно. Как вы выживали?

— Мерзли, болели. Буржуйку разжигать нельзя, потому что выдаст дым. Хорошо, что у нас были очень теплые армейские спальники. Но ночные наряды — это был ужас. Прокладки засовывали в берцы…

— Что за прокладки?

— Женские гигиенические прокладки. Это был необходимый атрибут для ночного дежурства на морозе: чтобы убирать влагу с ног.

— Кто вас ждал дома?

— Дети, близкие.

— Как часто вам с ними удавалось пообщаться?

- Связь была очень плохой. Иногда ради интернета и телефонной связи приходилось выходить на не очень приятные места — под потенциальный обстрел.

— Дети вдохновляли вас на войне, когда вы с ними общались?

- Боюсь, что наоборот. Признаюсь честно, мне лично было очень тяжело общаться с детьми: появляется страх смерти. Начинаешь понимать, что ты можешь потерять, и больше боишься смерти. Когда нет привязки к тылу, тогда не так страшно умирать. На войне многие становятся циничнее, чем в мирной жизни. Мне сейчас говорят, что после фронта я стал более отстраненным.

«Один из моих побратимов был практически глухой. Когда начинался обстрел, я его толкал в плечо, привлекая внимание к грозящей опасности»

— Как вы получили ранение?

— Это случилось ночью. Я спал, когда к нам в здание прилетела ракета. Контузию получил во сне. Скорее всего, терял сознание. Пришел в себя, когда уже лежал под завалами.

— Кто-то погиб из ваших побратимов?

— Да, пятеро погибли в самом начале, когда мы еще только ехали на передовую, о чем я вам рассказывал. Но за три месяца, пока мы были на передовой, у нас в подразделении не то что погибших, но и раненых не было. У пехоты были и погибшие, и раненые, особенно вначале. А у нас было много мужиков с хроническими заболеваниями. Причем с очень серьезными. Например, один из моих побратимов был практически глухой. Я не думаю, если честно, что это нормальная ситуация. Когда начинался обстрел, он ничего не слышал, и я его толкал в плечо, привлекая внимание к грозящей опасности.

Вместе со мной воевали и те, кто до войны перенес инфаркт, были инвалиды второй группы, некоторые не могли пробежать и ста метров. Были и те, у кого давление подскакивало до двухсот…

Они воевали вместе со мной. В первые дни военно-медицинская комиссия была условной. «Как себя чувствуете?» — «Нормально». — «Годен». Эти ребята добровольно шли защищать Украину. Для них не было вопроса — служить или не служить. И о своих болячках на медкомиссии попросту не упоминали. А на войне из-за постоянного стресса все хронические заболевания начали вылезать наружу. У меня, кстати, возобновились старые проблемы с сердцем.

— На фронте сейчас воюет немало ребят, которые разговаривают на русском языке. Не было в связи с этим конфликтов в подразделении?

— На передовой я ни разу не слышал о каких-либо конфликтах на тему языка. Каждый разговаривал на том языке, на котором ему удобно.

— На войне всегда есть место подвигу…

— Может быть, именно в нашем подразделении все было как-то рутинно. А в соседнем батальоне был такой случай. Пришлось отступать, и один парень сам вызвался прикрыть побратимов. Встал за пулемет и занял настолько удачную позицию, что в одиночку отбил атаку противника и выжил. А вообще на этой войне каждый все-таки пытается обеспечить свою безопасность и выжить, чем принесет больше пользы своим побратимам.

— Как вы думаете, как закончится эта война?

— Нашей победой. Думаю, до нового года все закончится.

Ранее «ФАКТЫ» писали о героическом поступке старшего лейтенанта Михаила Богачука, который во время обстрела прикрыл своим телом солдата.

4965

Читайте нас в Facebook