«В камерах находили тексты „Катюши“, которую заключенных заставляли петь»: репортер Виктория Стрельцова о работе в прифронтовом Харькове

— Вика, какие у вас сейчас ощущения, когда большая война идет уже тринадцать месяцев?

— Сейчас ощущения несколько отличаются от тех, что были в феврале 2022 года. Как ни страшно звучит, но война стала почти рутиной. Это такие новые реалии жизни. Когда слышу взрывы, у меня уже ничего не дергается. Конечно, это плохо, но многие уже привыкли жить под обстрелами.

— Хотя сами военные говорят, что никогда нельзя терять страх.

— Это правда. И когда опасность в Харькове была очень близка, начиная с мая прошлого года, я для себя взяла за правило: если перестаю «дергаться» от взрывов, нужно хотя бы на пару дней уехать в более спокойное место. Чтобы почувствовать, что есть другая жизнь и именно она нормальная. А когда возвращалась, то и страх возвращался. Это, по-видимому, спасало мне жизнь во многих случаях.

— Не было мыслей вообще уехать из Харькова?

— Я уехала из Харькова 24 февраля 2022 года, но не очень далеко. Вернулась в мае, когда русню отогнали на километров 20 от города.

— Каким было ваше 24 февраля?

— Мы с мужем тогда жили на Северной Салтовке. Конечно, до этого я снимала сюжеты о том, как нужно готовиться к войне, что делать. Но относилась к этому, будто подобное не может случиться со мной. И когда это действительно произошло, то оказалось шоком! Мы жили на девятом этаже, и ночью я проснулась от взрывов. Окна дрожали, а за окном было зарево. Первое чувство — паника. Я даже не сразу поняла, что произошло. Была мысль, что кто-то запустил салют. Потянулась к телефону и увидела там кучу сообщений о том, что началась война. Разбудила мужа со словами: «Просыпайся, началось…» Очень сложно было привести в порядок мысли. Я не знала, что собирать. «Спас» звонок редактора с канала. Говорю: «Нас бомбят, я не знаю, что делать!» — и начинаю реветь взахлеб. Редактор спокойным голосом отвечает: «Возьми себя в руки, началась война. Надо работать…» И, знаете, эта фраза как-то на меня сразу повлияла. Я успокоилась и за эти 13 месяцев у меня не было ни слезинки.

Читайте также: «Вытащил бойца с линии огня за бронежилет»: в Бахмуте погиб телеоператор, который пошел добровольцем на войну

РЕКЛАМА

— Куда вы поехали в тот день?

— Мы с мужем собрали документы, взяли ноутбуки, кота, сели в машину и поехали в центр города. Никаких вещей не брали, потому что решили, что скоро вернемся. По городу уже были первые прилеты, я начала работать. До вечера включалась в «Марафон», время от времени прячась в метро, потому что все время бахало. А вечером решили поехать к родителям мужа в поселок Золочев. Это было не очень удачное решение. Две недели мы просидели спокойно, а потом начался настоящий ад. День рождения мужа мы праздновали в погребе. У нас тогда уже было мало еды — начался острый дефицит продуктов, гигиенических товаров. Но даже тогда мы считали, что все вот-вот стихнет. Мои родители настояли, чтобы мы переехали в Днепропетровскую область. Я провела там два месяца, но не могла сидеть без дела. К концу мая мы вернулись в Харьков.

— Что произошло с вашей квартирой?

— Мы понимали, что туда уже не стоит возвращаться. Это была арендованная квартира. В доме уже были выбиты окна, в нашу квартиру залетел камень. Мы зашли только собрать вещи и переехали в другой район. Но безопасных районов в Харькове нет. Помню, как попали под массированный артиллерийский обстрел «Пионами». Был прилет в наш дом, но в другой подъезд. Мы с мужем сидели в ванне, а снаружи все бухало, свет мигал. Это продолжалось довольно долго. Кстати, это был единственный раз, когда я не пошла снимать последствия прилета. Было очень страшно.

— Когда вы вернулись в мае, как изменился город?

— Я въезжала в Харьков с «открытым ртом». Город был разбит. Я видела происходящее на видео, но это совсем другое, когда все видишь своими глазами. Кофейни, куда я ходила почти каждый день, уже не было. Обладминистрация разрушена. На улице было очень мало людей. Какой-то вымерший город. Сейчас ситуация совсем другая: люди вернулись, пробки на дорогах. Очень много тех, кто в общении перешел на украинский язык. Хотя до этого Харьков в большинстве своем разговаривал по-русски.

— Вы часто выезжаете работать очень близко к линии фронта…

— Недавно были в Купянском районе на эвакуации мирного населения. Нам повезло — прилеты в тот день были довольно далеко. Мы были с волонтерами в селе Петропавловка. Ехали по адресу, где жила пожилая женщина с матерью, но она не согласилась на выезд. Сказала: «Я никуда не поеду. Это моя хата…» Долго ее уговаривали. Волонтеры собираются снова за ними ехать.

— Какая история в последнее время поразила вас больше всего?

— Это было в Купянске. Мы приехали снимать пыточную, которую россияне устроили в помещении полиции. То, что увидели внутри, поразило противогазы, провода, следы жизнедеятельности людей. Людей там удерживали достаточно долго за их проукраинскую позицию. В камерах мы обнаружили листовки с текстом песни «Катюша», которую заключенных заставляли учить. К сожалению, таких пыточных много в освобожденных городах. Помню, мы были в сентябре в освобожденной Балаклее. Познакомились с мужчиной, который был брошен в подвал, его пытали током. Спрашиваем: «Что они от вас хотели?» Никто толком не знает. Их просто пытали.

Читайте также: «Выводили мужчин на улицу, раздевали и смотрели татуировки»: военкор Ольга Калиновская о переживших оккупацию

— Война изменила вас?

— Возможно, я стала циничной и безэмоциональной. Видя трагедии людей, трудно не переживать их самой. Первые сюжеты, которые я снимала о «прилетах», были со слезами, горем людей. Это, конечно, эмоционально влияет. Первый месяц я думала только о своих героях. Постоянно была в себе, очень замкнута. Коллега однажды мне сказала: «Радуйся тому, что имеешь». Тогда прибавился цинизм. Потому что иначе я просто не смогла бы дальше работать.

Читайте также: «Пожилые люди умирали в подвале от удушья»: военкор Алла Хоцяновская об ужасах оккупации

— Помните дни в прошлом году, когда начали освобождать от врага Харьковщину?

— Знаете, я тогда «боялась моргнуть», чтобы не пропустить следующее село. Действительно, это была эйфория. Помню утро, когда читаю, что освободили село Казачья Лопань. Потом Циркуны… Я сразу позвонила маме. Такие эмоции! Несколько недель в то время я с коллегами с других каналов выезжала из Харькова в шесть утра и возвращалась в десять вечера. Мне хотелось отснять каждый кусочек местности, которую освободили наши воины.

— Какие сейчас настроения у ребят на фронте?

— Мы недавно общались с военными. Никто из них не говорит, что устал. Даже те, кто был в Бахмуте. Шутят: «Ну шо, дали им прикурить…» Никто про «ад» не говорит. Да и вообще, за время большой войны я ни разу не видела у военных упадочного настроения.

— Уже решили, что будете делать, когда настанет наша Победа?

— До войны мы хотели купить домик в селе Циркуны, которое россияне разбомбили. Теперь думаем, где будем покупать. Хочется иметь что-то свое. И только в Харьковской области. Моему папе пообещали внуков. Он сейчас служит на фронте, на Запорожском направлении, и это его главная мотивация. Я говорю: «Папа, с тебя Победа, с нас — внуки!»

Проект «Репортеры на войне» создан при участии CFI, Французского агентства по развитию СМИ, в рамках проекта Hub Bucharest при поддержке Министерства иностранных дел Франции.

Ранее военный корреспондент «5 канала» Евгения Китаева рассказала «ФАКТАМ» о работе на фронте.

На фото в заголовке: Вид на Салтовку, больше всего пострадавшую от российских обстрелов

1362

Читайте нас в Facebook