Игорь Поклад: «Уверен, что и там, наверху, стоит гомерический хохот от шуток Тарапуньки»

«Здоровенькі були…»

Юрий Трофимович… У нас была большая разница в возрасте, но я никогда не ощущал ее! Искренний, честный, бескорыстный и бесконечно талантливый! Добряк и мастер на все руки. Артист и плотник. Шутник и энциклопедически образованный человек. Знаете избитую фразу «таких сейчас не делают»? Вот он и был таким. Их не выпускают на поток, это эксклюзив, штучный экземпляр. Без них на Земле серо и пусто. И какое же счастье пройти хоть часть жизненного пути рядом с таким человеком. И не просто пройти, а дружить! Это поистине подарок Бога!

Он ушел в 67 лет, хотя выглядел намного старше. Не хочу вспоминать сейчас об обстоятельствах, приведших к печальному исходу, плохо там все было, нечестно. Был декабрь, холод. Думаю, не ошибусь, если скажу, что мы тогда осиротели. Все. Или почти все.

Но есть память. И в моей памяти он живой, остроумный, веселый! Тот, ради которого все бросали домашние дела и мчались к телевизорам, чтобы услышать его фирменное «Здоровенькі були!»

Там, наверху, у него классная компания. Уверен, что и там стоит гомерический хохот от его шуток! И слава Богу! Вечная вам память, Мастер! И спасибо за дружбу!

«Це ж живе! Це ж ялинки!»

— Ти геть здурів? Я тобі викину! Де в тебе лопата? Неси! Викину, викину… Це ж живе! Це ж ялинки!

Я дал ему лопату. Юрий Трофимович удалялся, бурча что-то под нос, а я плелся за ним, понимая, что все, что он сейчас бормочет, относится ко мне, и это бормотание явно содержит много нецензурных слов.

Мы часто приезжали ко мне на дачу в Ворзель. На участке много мест, которые крепко-накрепко связаны с именами моих гостей. Вот те пенечки Тарапунькины, там мы часами просиживали за картами или шахматами, а вон там вдалеке — орех, посаженный Володей Дахно (художник-мультипликатор. — Ред.), а вот огромный можжевельник — подарок Миши Ткача (украинский поэт и сценарист. — Ред.), а эта туя, что возвышается над колодцем, — презент Коленьки Петрика. Сегодня в самом конце сада возвышаются семь елей. Это память о неповторимом Тарапуньке.

В тот день я устал неимоверно — из ботанического сада мне привезли целую машину хвойных растений: канадские ели, можжевельники, туи и 45 малюсеньких елочек. Привезли и… уехали. А я бросился все сажать. К концу дня не чувствовал ни ног, ни рук. Но высадил почти все, кроме семи елочек. Я стоял, смотрел по сторонам и не мог придумать, куда их впихнуть — такого количества саженцев сроду не видывал. И тут на пороге появился он, мой старый друг и потрясающий артист Юрий Трофимович Тимошенко.

— Хєллоу! Шо робимо? Працетерапія? Нічого собі! Коли ти все це вспів? А це шо? — он показал на кучку елочек.

— Та оце лишилися. Куди їх — не знаю. Мабуть, викину.

Ну, а дальше вы знаете. Он высадил их по кругу, полил и приказал мне следить за ними, как за малыми детьми. Я следил, не дал им погибнуть. Так Тарапунькины ели и растут до сих пор — величественные и гордые, возвышающиеся над всеми остальными деревьями. Все семь. Ни одна не погибла.

«Давай чесно. Вкрав? Вкрав»

— Ребята! Вы сошли с ума?! Меня Юрий Трофимович прибьет, с землей сравняет! О чем вы? Работайте с ним.

Мой ансамбль остро нуждался в хороших музыкантах. Вокалистки у меня были то что надо, а вот музыкантов хороших я найти не мог. Такой коллектив, о котором мог мечтать, был только у Тарапуньки и Штепселя.

Но где они и где я — молодой, неопытный, но жутко амбициозный руководитель девичьего вокального ансамбля? Тягаться с мастодонтами советской эстрады было не под силу. Но однажды весь тот ансамбль пришел ко мне на репетицию и… предложил свои услуги.

Читайте также: Александр Каневский: «На улице Ямской в Киеве Тарапунька на своем огромном „Додже“ сбил… трамвай»

Я обомлел. В мозгу проплывали картинки одна страшнее другой: вот Тарапунька ловит меня и бьет, вот он метлой разгоняет музыкантов. Короче, я ответил категорическим «нет». Однако через месяц они снова пришли: «Возьмите нас, нам скучно там». Признаюсь честно, о таком щедром подарке судьбы и мечтать не смел. Во мне боролись два чувства — страх и… восторг. И я сдался. Так в один день я лишил самую известную пару Советского Союза их музыкантов. Стоит ли говорить, как я удирал, завидев в коридоре «Укрконцерта» огромного Тимошенко?! Реально удирал. Но однажды он ухватил-таки меня за локоть.

— Ти довго ще бігатимеш від мене?! Ти шо — пацан? Давай чесно. Вкрав? Вкрав. Залишив мене без музикантів? Залишив. Але ж, Ігорю, я ж доросла і досвідчена людина. Хіба ж я не розумію, що їм краще з тобою і твоїм колективом? Звичайно, розумію. Хіба ж їм все життя Юльці акомпанувати?! Бережи їх. Таких хлопців пошукати ще треба.

С того момента и началась наша многолетняя дружба.

«До речі, міністр — теж іноземне слово»

Кто жил в те времена и имел дело с эстрадой, понимает и помнит те жуткие заседания под названием «худсовет». Чиновники из ЦК, Минкульта и прочих организаций, понимавшие в эстраде приблизительно столько же, сколько я в квантовой механике, с важными лицами рассказывали нам, профессионалам, как надо работать: танцевать, сочинять музыку, писать стихи.

В тот день в Минкульте принимали новую программу мюзик-холла, которую написал я. В огромном кабинете собралось много публики, причастной к ее созданию. Среди них со скучающим видом сидел Юрий Трофимович. Сколько таких «разборов полетов» он повидал на своем веку, можно было только представить. Ничего не менялось годами — одни и те же слова, фразы, уничижительное отношение к тем, на кого зрители ходили толпами. Так положено…

Читайте также: Александр Каневский: «Тарапунька перед каждой премьерой паниковал, а Штепсель всегда был уверен в успехе»

Мы готовились к худшему — программу могли закрыть прямо сейчас, не дав ей ни малейшего шанса. Побагровевший от переполнявших его эмоций заместитель министра культуры распалялся все сильнее и сильнее. Он долго рассказывал о том, как это все плохо, не по-советски, мол, тянем все плохое с Запада в советскую культуру. Даже название какое-то дурацкое.

— Що це за слово таке «мюзик-холллл»?! В нас що, своїх слів немає?! Нащо нам іноземщина?!

Собственно, после этого последнего его аргумента можно было расходиться. Все. Точка. Но тут в гробовой тишине раздался голос Тимошенко:

— До речі, міністр — теж іноземне слово…

Кабинет взорвался. Мы хохотали от души. Так припечатать бюрократа-чиновника мог позволить себе только артист уровня Тарапуньки. А с ним старались не спорить. Программу приняли-таки, не изменив в ней ничего.

«Це, Ігорьочку, не камін!»

Мы много катались по гастролям, пересекались на фестивалях и конкурсах, а дома становились просто друзьями.

— А ну, заціни, композитор! Давай по східцях нагору!

Они с женой жили недалеко от меня, в самом центре исторического Киева, на Рейтарской. Выбив разрешение у местных властей, Юрий Трофимович пристроил к квартире чердак. В это трудно поверить, но он все и всегда делал своими руками. И лестницу в том числе. Я встал на ступеньку, ведущую на второй этаж, и обомлел! Раздался звук! Вторая ступенька — звук, третья, четвертая… Я услышал мелодию «Вечерний звон!». Как он это сотворил? Сам! Рубанком, молотком и пилой. Невероятно!

Я почти закончил строительство дачи, когда ко мне заехал Юрий Трофимович.

— Ігорю. Це шо таке?!

— В якому сенсі — шо? Камін.

— Де камін?! Оце камін? Це, Ігорьочку, не камін! Це, як би тобі пом’якше сказати, гімно! Це «домєнная пєчь»! Ось як будеш в мене, я тобі покажу, як виглядає камін!

Читайте также: «Влюбившись в Пашковскую с первого взгляда, Тарапунька позвонил жене и сообщил о разводе»

А история была такой. Лозунг «Пятилетку в три года» и портреты советских вождей — непременные атрибуты кабинета любого чиновника времен СССР. Тимошенко сидел в кабинете секретаря райкома партии, слушал какие-то бредни и скучал. Его взгляд был прикован к лозунгу, висевшему не под потолком, а внизу, от середины стены и до самого пола. Поражали размеры полотнища. Когда партийный работник закончил свой доклад, обернулся к Юрию Трофимовичу, ожидая одобрения или хоть какой-то реакции. Но Тимошенко все разглядывал плакат.

— Я вибачаюся. А що це за дизайнерське рішення?! Нащо ви оце тут приліпили?! Іншого місця не знайшли?

Секретарь опешил. Тридцать минут «интереснейшего рассказа о планах партии» — мимо.

— Та розумієте, це ж будинок старовинний, якийсь палац був чи щось таке. І скрізь якісь буржуазні прибамбаси. Чи то люстри кришталеві, чи паркет унікальний, а тут — чиновник отодвинул плакат — взагалі жах! Камін! Справжній! Ну який камін в моєму кабінеті? Ось і повісили, аби його не видно було.

— То віддайте його мені. А я вам ремонт зроблю, стіни рівнесенькі будуть. І ніякої буржуазної естетики.

— Та заради Бога! Забирайте.

Так в квартире появился настоящий английский чугунный камин. Помните, в «Приключениях Шерлока Холмса» друзья сидят и жгут в камине белый ботинок Ватсона? Вот точно такой же. Бросаешь зажженную газету, а тепло на полкомнаты. Только увидев это чудо в его квартире, я понял потрясение артиста, увидевшего мой камин почти в человеческий рост!

Я никогда не любил фотографироваться, не мое это. Потому у нас не осталось ни одного совместного фото. Сожалею ли я? Конечно. Еще как. Но мне помогает моя память. Я помню всех, кто был в моей жизни. Особенно тех, кто промчался по ней, оставив глубокий и яркий свет.

Читайте также: Вдова Юрия Тимошенко Юлия Пашковская: «Во время войны будущие Тарапунька и Штепсель выступали в образах Галкина и Мочалкина»

Читайте нас в Facebook

Сделайте «ФАКТЫ»
избранным источником
в Google News