«Мы сейчас воюем с биомусором», — киевлянин Константин Химчак
— Константин, чем вы занимаетесь в мирной жизни?
— Я парикмахер-колорист, плюс есть финансовое и психологическое образование. Обретенные знания и опыт пригодились и в армии. Стригу ребят, когда есть свободное время. Но все мужские стрижки примерно одинаковы, поэтому это не сложно. А психологическое образование помогает общаться с людьми и не сдуреть самому на войне. Официальная военно-учетная специальность — снайпер.
— Для вас все началось еще в 2014 году, когда вы решили пойти добровольцем на фронт. Чем был вызван такой поступок?
— Сам себе неоднократно задавал этот вопрос: какая у меня была мотивация? Признаюсь честно, никогда не считал себя большим патриотом Украины. Но это моя земля, моя страна мне дорога. Я знаю, что мне потом будут стыдно перед самим собой, стыдно смотреть в глаза ребятам, которые воевали. Не хотелось утратить самоуважение.
Могу сказать, что сейчас специфика боевых действий изменилась. Работать в поле очень сложно — ты практически открыт. К тому же снайперу в случае обнаружения после выстрела надо очень быстро скрыться с позиции. Часто приходится пробежать километров пять, поскольку рашисты накрывают всю площадь, где зафиксировали снайпера или «дронщика». По одному человеку могут выпустить одну-две кассеты «Града».
— При работе на больших дистанциях на точность выстрела влияет много факторов, которые нужно учитывать: влажность, направление ветра, освещенность.
— Зная вес пули, ты с помощью элементарных действий высчитываешь дистанцию. При боковом или встречном ветре со скоростью 0,5 метра в секунду пуля ведет себя очень предсказуемо. В XXI веке существуют специальные калькуляторы, которые позволяют значительно упростить работу снайпера. Хотя случаются ситуации, когда ты ими не воспользуешься, поэтому вся «математика» должна быть в голове.
Читайте также: Один батюшка нам сказал: «Ребята, если вы принесете по парочке москалей, Господь вас благословит», — актер Роман Мацюта
— Вы сказали, что нынешняя большая война, как ее называют, отличается от боевых действий 2014 года. Россияне ведут себя как-то иначе?
— Мы воюем против сильного противника. При этом россияне ведут себя как гопники из подворотни. Они не боятся, когда их много, когда их прикрывают танки, артиллерия, бронетехника. Но как только начинается контрнаступление ВСУ и рашисты несут потери, они бегут с поля боя или сдаются в плен. Наш взвод пару месяцев назад заходил под прикрытием интернационального легиона в село в Запорожской области. В плен сразу сдались, не оказав никакого сопротивления три россиянина, которые находились на наблюдательном пункте. Мне, к сожалению, пообщаться с ними не удалось — их сразу увезли.
Для меня попасть в плен самое страшное. А в украинский плен я и сам сдался бы на их месте. Условия содержания сильно отличаются от российских. В госпиталь, куда я попал после того штурма, привозили грязных до черноты раненых орков. Медсестры рассказывали, все что они молчали. Скорее всего, очень боялись того, что ожидает их дома.
В 2014-м я испытывал к ним ненависть. А сейчас нет никаких чувств. Они не стоят ни потраченных патронов, ни времени.
Видел, как в селах, где не было особых боев, все дома взломаны, все внутри раскурочено и испоганено. Мы сейчас фактически воюем с биомусором. В школе одного райцентра эти уроды сделали импровизированный тир. Использовали в качестве мишеней вышиванки, картины с украинской символикой, игрушки. Писали на стенах, что все украинцы нацисты. Вот как это? Ты же заходишь на территорию, где тебе вроде бы предстоит жить (их пропагандисты всегда это подчеркивают) и сразу устраиваешь там бедлам. Мы, например, всегда стараемся максимально обустроить свой быт, создать какой-то комфорт. У них такого нет. Там, где они побывали, все воняет помойкой.
Если говорить о наших проблемах, то это прежде всего бардак. Когда гламурные парни-парикмахеры записывались в тероборону, это был нормальный порыв. Но не было должной организации. Из-за бардака случилось много потерь. Не раз посты теробороны стреляли в нас, не разобравшись, кто мы.
Я еще с 2014 года знал, что рано или поздно вторжение будет. Но все оказалось не так, как я предполагал. Ведь несколько лет ничего не делалось, чтобы если не предотвратить, то хотя бы затруднить россиянам реализацию их планов. Ремонтировали и строили дороги, по которым они потом ехали к Киеву, но не строили укрепрайоны, не разрабатывали схемы эвакуации людей. А когда люди сами начали организовываться, не имея ни связи, ни должного опыта, ни командования, было очень много неразберихи.
Один из командиров теробороны погиб — в него на построении выстрелил боец, который побоялся выходить на задание. Если бы власти готовились к войне заранее, таких трагедий не было бы. Некоторые воинские части стояли закрытые. Поэтому первый удар на себя приняли добровольцы, тероборона, младший и средний офицерский состав, которые не стали ждать команд и сами начали действовать по обстановке. Вот этот бардак возмущал тогда больше всего.
— Вы сказали, что попали в госпиталь. Были ранены?
— Нет. Просто во время штурма из-за постоянного переохлаждения и физических нагрузок обострилась моя старая болячка. Скрутило так, что не мог ни ходить, ни стоять. Пришлось меня эвакуировать.
В самом начале вторжения мы с пацанами не раз рассуждали о том, что через три-четыре месяца на «передке» даже самые сильные, самые храбрые и самые здоровые начнут «сыпаться» и их нужно будет кем-то заменять. Потому что ты в сложных условиях, ты под нагрузками, ты на нервах. Но! Если ты идешь на войну и не сообщаешь о каких-то проблемах со здоровьем, ты тем самым можешь подставить своих сослуживцев. Ведь если вдруг с тобой что-то случится, то нужно четыре человека, чтобы тебя вынести. То есть вместе с тобой это минус пять боевых единиц. Поэтому я получил «по шапке», что не предупредил о своей болезни, хотя она меня долгое время особо не тревожила.
.jpg "«Каждый из нас здесь, на фронте, защищает свою семью. Это уже вопрос личный, шкурный, я сказал бы. И мы знаем, что врага нужно остановить любой ценой», - рассказал Константин Химчак")
— Как вас встречали на освобожденных территориях?
— 25 февраля мы с ребятами выезжали в район Бузовой, под Ирпень. Поразило, как вели себя люди. Они выходили к нам, несмотря на то, что по нам работали вражеская артиллерия и БМП. «Хлопцы? Чай будете?» — «Нет, не будем». — «А пироги будете?» И вроде грех отказываться, но и не до чаев с пирогами было. Местные нас очень сильно поддерживали. Никто не боялся, никто не уезжал. Люди организовали отряды самообороны и твердо решили бороться до конца.
В селе под Запорожьем русские расстреливали всех, кто выходил на улицы. Поэтому многие уехали. Осталось несколько стариков, хотя село немаленькое. Там мы познакомились с семьей — две женщины и мужчина. Они никуда не собирались уезжать, потому что в свое время бежали сюда с Кавказа от войны. Эти люди не то что испугались нас, скорее были удивлены, что мы зашли тихо. Они проявили традиционное гостеприимство: «У нас есть сыр, давайте мы вас быстренько угостим». — «Мы скоро вернемся, вот тогда и поедим».
Если на Донбассе в 2014—2015 годах жители были настроены в основном пророссийски, то сейчас люди ненавидят россиян, видя, что наделали эти твари.
— Вы занимаетесь хортинг фехтованием. Еще какими-то единоборствами увлекаетесь?
— С 10 лет занимался карате и кунг-фу. Потом увлекся тайским боксом и у меня были достаточно серьезные успехи, позже перешел на капоэйру. Оказалось, что у нас в Киеве довольно серьезная школа капоэйры. Но после 2014 года стало не до спорта. Уезжал на войну стройным 70-килограммовым парнем, а вернулся почти 100-килограммовым мужиком с поврежденной спиной, контузией и другими последствиями фронтовой жизни.
Пытался вернуться к капоэйре, но из-за того, что было много работы плюс семья появилась, времени на спорт не хватало. Но однажды президент Национальной федерации хортинг фехтования (это патриотический вид единоборств -казацкий бой на саблях) Роман Фалеев пригласил меня в секцию кендо. Посетил несколько занятий, мне очень понравилось, но опять же из-за отсутствия времени не мог заниматься там регулярно. Тем более, что уже увлекся страйкболом, который мне очень сильно помог как-то заглушить накопившиеся агрессию и ненависть. Потом Роман снова меня нашел и предложил участвовать в проекте по развитию хортинг фехтования. Приехал, попробовал, понравилось. Стал тренироваться. Очень пригодился предыдущий спортивный опыт. Да и в снайперской работе он тоже пригодился. Ведь когда собираешься на выход, берешь с собой четыре баула, чтобы потом не оказалось, что у тебя чего-то нет.
- Каким был для вас первый день полномасштабной войны?
— Ночью 24 февраля мы с семьей перебрались в безопасное место. Я был спокоен, потому что полагал, что война будет такой же, как в 2014—2015 годах: окопы, артиллерия, танки и так далее. Но когда над моим домом стали взрываться ракеты, немного запаниковал. Мне стало действительно страшно, потому что понял, что где бы ты ни был, в любую секунду может наступить конец.
Я очень боялся, что мы проиграем эту войну. Но старался держаться. Когда предыдущий президент накануне вторжения говорил, что российские ракеты будут прилетать с Каспийского моря в Киев, относился к этому очень скептически. Но оказалось, что все, к чему готовился, в один момент просто перечеркнулось. Пришлось себя настраивать заново.
25 февраля приехал к ребятам. Мы начали действовать и стало чуть легче. Когда ты в движении, некогда задумываться. А вскоре страх прошел совсем. Каждый из нас здесь, на фронте, защищает свою семью. Это уже вопрос личный, шкурный, я сказал бы. И мы знаем, что врага нужно остановить любой ценой.
— Сейчас в тылу очень активно обсуждается тема украинского языка. «Языковый» вопрос есть на фронте?
— Я разговариваю на русском. Да, были некоторые замечания от ребят. Но я им сказал: «Пацаны, закончится война, не будет россии, тогда будем переходить на украинский». Половина нашего батальона русскоязычные. Есть те, кто принципиально перешли на украинский язык. Но во время боя, когда счет идет на секунды, ты должен максимально быстро общаться, не подбирая слова. Главное, чтобы тебя поняли. Ситуаций «я с тобой не дружу, потому что ты русскоязычный» на «нуле» и на выездах нет. Там некогда об этом думать…
1956Читайте также: «Стрелять в человека очень сложно», — актер Александр Охрицкий об особенностях фронтовой жизни
Читайте нас в Facebook
