Евгений Евтушенко: «Сейчас потихоньку привыкаю к протезу»
В конце августа в госпитале города Талса (штат Оклахома, США) известному советскому поэту Евгению Евтушенко провели серьезную операцию, ампутировав правую ногу. Проблемы с голеностопным суставом уже давно не давали покоя Евгению Александровичу. Несколько лет назад сустав заменили титановым, но улучшения так и не наступило. Более того, пошла инфекция и ампутация ноги оказалась неизбежной. Евгений Евтушенко пережил произошедшее с ним стойко. Рядом все это время находилась супруга Мария. «Я пережил это благодаря моей Маше», — признался Евгений Александрович.
Уже более 20 лет знаменитый поэт живет с семьей в Америке, где преподает в университете. Студенты с нетерпением ждали возобновления лекций своего учителя. 14 января Евгений Александрович вернулся к работе и провел первое после долгого перерыва занятие.
— Спасибо любимым украинцам за беспокойство обо мне, — с трепетом в голосе сказал поэт. — Слава Богу, здоровье мое приходит в норму. Во вторник даже провел свой первый урок в университете, оправившись после тяжелой операции. Правда, самостоятельно передвигаться пока не могу, поэтому приехал на лекцию в коляске. Ну, ничего, я не теряю бодрости духа. Сейчас вот говорю с вами и потихоньку хожу, привыкаю к протезу. Врачи говорят, я молодец. Буду делать специальную гимнастику, и все наладится.
— Все знают, что вы сильный мужчина.
— Да я и сам уже в это поверил. Ведь сколько всего пришлось в жизни пережить… Конечно, последняя ситуация, когда понял, что потеряю ногу, стала для меня тяжелейшим испытанием. Но я справился с этим. И даже поборол отчаяние. Наверное, половина заслуги в том, что сейчас разговариваю с вами и бодр, принадлежит моей замечательной супруге Марии. Если бы не она… Даже не хочу об этом думать. Вот Машенька сейчас собирается на работу в школу, только что меня поцеловала в щеку и пожелала удачного дня. Я спокоен и знаю, что все наладится. Ох, если бы так просто было решить все проблемы нашего мира. Не хотел говорить о том, что происходит и у вас в Украине в том числе, старался быть «над схваткой», но, видимо, не получится. Все равно мыслями возвращаюсь к вашему Майдану и анализирую. Даже находясь здесь, в Америке. Например, на своей первой после операции лекции я показывал студентам картину «Похороны Сталина».
— Ту самую, в которой вы сценарист, режиссер и даже актер?
— Именно. В ней, кстати, снялась половина моей семьи, включая мамочку. Так вот, иностранные студенты, особенно из Китая, смотрели фильм и слушали мои комментарии, открыв рот. Вы знаете, я понял, что картина с годами становится все более актуальной, она звучит как предупреждение. Ведь это история о том, что во время похорон Сталина из-за огромного столпотворения и полной парализованности отрядов милиции погибло большое количество людей. Говорят, около 600 человек. Чтобы спастись, люди просто ходили по головам друг друга. Я это сам видел.
— Вы тоже были там, на Трубной площади, в 1953 году?
— Да, вместе с поэтом Германом Плисецким. Знаете, что нас спасло? Мы и стоящие рядом взялись за руки, создавая цепочки, рассекавшие бушующую толпу. Милиция, которую просили убрать грузовики, чтобы людям было больше места, видя весь ужас, ничего не могла поделать и лишь говорила: «У нас нет такой инструкции». Вождь умер, а сами они действовать не могли. И вот тогда люди поняли, что спасение только в их руках. Сейчас мне кажется, что я говорю о ситуации, которая сложилась и у вас в стране. История повторяется. Мертвый порядок, насильственный, очень опасен. Толпа в этом случае может превратиться в монстра.
Кстати, мы с Германом так и не дошли до Колонного зала, где стоял гроб с телом Сталина. Помню, когда я вернулся домой с бахромой льда на брюках, мама спросила: «Ну, ты видел Сталина?» Я ответил: «Да, видел». Мне казалось, что дух его незримо витал над площадью, парализовав волю людей. Все это сейчас вспоминается как картинка из прошлой жизни. Таких эмоциональных потрясений у меня были сотни. Никогда не забуду, как 9-летним ребенком во время войны пять месяцев добирался сам из Москвы к бабушке на станцию Зима.
— Совершенно один?!
— Абсолютно! Моя мама уехала на фронт, а меня отправила к бабушке. Конечно, не предполагая, что путешествие займет столько времени. Но, знаете, в этом тоже был свой плюс. Именно тогда я полюбил выступать на людях. Чтобы не умереть с голоду во время переездов, выходил на станциях и пел тоненьким голоском, получая в награду кусок хлеба или сахара. В это время мама с концертной бригадой пела перед солдатами. Дошла, кстати, до Пруссии. С отцом к тому времени она была уже разведена, но их отношения всегда были очень интеллигентными. Они развелись без скандалов и меня никогда не делили. Мой папа был геологом, очень эрудированным человеком. Обожал поэзию, цитировал всех великих поэтов. Писал стихи и сам, при этом очень талантливые. На могиле отца мы с моими сводными братьями высекли его строчки: «Отстреливаясь от тоски, я убежать хотел куда-то. Но звезды слишком высоки и высока за звезды плата». Когда он написал эти строки, ему было всего 18 лет. Правда, потрясающе?
— Так вот в кого ваш талант!
— Папа с самого моего рождения читал мне стихи. Я впитывал их, как губка. Видимо, тогда у меня и самого стала зарождаться особая манера чтения. Моей любимой была книга о Тиле Уленшпигеле. Вообще, поэты моего поколения были менестрелями, каждый в своем стиле. Тогда я встретил Беллу Ахмадулину, ставшую моей второй женой. А как она читала свои стихи! Этого никто не мог повторить. То же касалось Булата Окуджавы, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского… Нас называли шестидесятниками, понятно, своими выступлениями мы не очень радовали власть. В конце концов она сделала все, чтобы умышленно рассорить нас друг с другом. Разошлись и мы с Беллой Ахмадулиной. Но наше расставание не было грязной ссорой. Жизнь просто разлучила нас.
— «Со мною вот что происходит: ко мне мой старый друг не ходит…» — без этих ваших стихов не обходится ни один Новый год.
— Вы имеете в виду песню в картине «Ирония судьбы…»? Я даже не представлял, какое значение эти стихи будут иметь в моей жизни. А знаете, как родились эти строки? Я встретил Беллу. Наша совместная жизнь была разной, мы, конечно, ссорились. Оба ведь были индивидуальностями. И потом, мне всегда казалось, что в ссорах есть определенная прелесть. И наступает она, когда идет примирение. Правда ведь? «Со мною вот что происходит…» было написано от большой любви. И Белла об этом знала.
— Евгений Александрович, вы помните свои первые опубликованные стихи?
— Конечно. Это произошло в 1949 году. Стихи очень плохие. Тогда у меня была одна страсть — футбол. Я был прекрасным вратарем, играл за московскую команду «Буревестник». Меня хотели взять и в дубль «Динамо». Совпало, что приглашение тренера московского «Динамо» Михаила Якушина поступило после того, как я взял в одном матче три пенальти и вышли мои первые стихи в газете «Советский спорт». Хотите, почитаю? Называлось «Два спорта», я противопоставлял спортсменов на Западе и в Советском Союзе:
…Спортсмену приходится там
тело свое до финиша тащить
в угоду дельцам.
А наш спорт вошел в будни.
Любят его везде.
Спорт — это верный спутник,
Лучший помощник в труде.
В этих стихах был уже хороший ритм и рифма. К 17 годам я немало в жизни испытал. В 15 меня выгнали из школы.
— За что?!
— По подозрению в краже. Кто-то украл и сжег классные журналы. А поскольку у меня были плохие отметки, да и поведение хромало, решили, что это сделал я. Школа располагалась в знаменитом хулиганском районе Москвы, в Марьиной роще. Из-за плохой учебы я два года сидел в восьмом классе. В общем, все, вплоть до директора, были уверенны, что это сделал я. Помню, меня поставили перед всем классом, рассказали о ситуации и предложили признать свою вину. Признаюсь, я мог, конечно, поджечь классные журналы. Но с этой историей был связан еще один неприятный инцидент — кто-то перед этим ударил по голове старика-сторожа. Вот этого я уже категорически сделать не мог. В общем, вину я не признал, мне не поверили, назвали трусом и исключили из школы. Сталинское время, а у меня на руках «волчий» паспорт. С этой бумагой не принимали никуда: ни в техникум, ни на работу. Тогда помог отец, отправив меня в геолого-разведывательную экспедицию на Алтай. Я был сначала разнорабочим, потом коллектором (собирал образцы минералов). Собственно, с этого и началась моя взрослая жизнь. Параллельно я печатался в газете «Советский спорт», при этом неплохо зарабатывая.
— И сколько вам платили за труды?
— Ну, считайте, моя мама получала зарплату в 700 рублей. Это был 1949 год. А мне за первое стихотворение в газете заплатили 350 рублей. Гигантские деньги! Я помню даже день, когда их получил — 2 июня. Вечером у меня была тренировка на стадионе. Но, получив свой первый гонорар, я понимал, что должен как-то это дело отметить. Вместе с другом — сыном дворника — пригласили двух девиц-белошвеек и отправились в ресторан. Причем, в подобном заведении все мы были в первый раз. В меню, которое я тщательно изучал, было написано: сухое вино. Я подумал, что его подают в таблетках, как тогда продавали лимонад, который растворяли в воде. И вот мы все заказали по сухому вину и были очень удивлены, увидев официанта с бутылкой. Я возмутился: «Мы же просили сухое вино!» Официант не растерялся и ответил: «Извините, сегодня только мокрое». Каким же я все-таки был тогда мальчишкой… На тренировку таки добрался, несмотря на ужасный шум в голове. Тренер, видя мое состояние, отправил меня домой, поинтересовавшись: «Чего это ты напился?» Я сказал ему про свой первый гонорар. «Так ты поэт? — удивился тренер. — Хотя, думаю, поэзия и будет твоей дорогой». Вот так в один вечер и решилась моя дальнейшая жизнь…
Все, пожалуй, я уже устал. А еще весь день впереди. Спасибо за разговор, пойду делать специальную гимнастику. Большой привет моей любимой Украине! А всем, кто помнит меня, так и передайте: «Я не теряю бодрости духа».
13095Читайте нас у Facebook
