"Сепаратисты используют психотропные вещества. Ты в него стреляешь — а он не понимает, что происходит"
Пять месяцев украинский актер и режиссер Андрей Шараскин на войне. Его позывной Богема, и он командует одной из рот боевого «Правого сектора», воюющей в донецком аэропорту. Он ни на минуту не расстается со своим талисманом — маленьким крестиком, подаренным сестрой. Пока талисман бережет его от пуль. Недавно Андрей был ранен осколком в колено, но на серьезное лечение у него нет времени. В короткую передышку Богема вместе с другими защитниками донецкого аэропорта, которых давно уже называют киборгами, приехал в Киев, чтобы принять участие в проекте «Храбрые сердца» («1+1») и получить именное оружие. Андрей признался, что оно стало первым официальным на вооружении бойцов его добровольческого отряда.
*Именное оружие Андрею Шараскину вручил председатель Верховной Рады Александр Турчинов
— Моя первая профессия актер, — признался Богема (настоящее имя Андрей Шараскин). — Потом я закончил режиссерское отделение Театрального университета имени Карпенко-Карого. Как режиссер-постановщик покатался по многим городам и театрам: Львов, Тернополь, Ужгород, Будапешт… Пару лет назад снимался в одной из серий «Женского доктора», работал с Анатолием Матешко в «Дне рождения Буржуя». На сцене Львовского театра для детей и юношества шел мой моноспектакль по Маяковскому «Облако в штанах». Но на самом деле актерская профессия меня не особо привлекала. Она, как говорится, по вызову. А вот режиссер — человек, который создает пространство вокруг себя, и мне это намного ближе. Несколько лет назад я вместе с сестрой, тоже актрисой, основал театральную компанию — сеть детских театров по всей Западной Украине. В этом году уже шли переговоры о нашем расширении в Центральной Украине. Если б не было войны…
— Вы были на Майдане?
— Я уехал в Киев из Тернополя 18 февраля. Хотя всегда считал себя достаточно аполитичным человеком и никогда не участвовал в массовых демонстрациях. Вопрос о евроинтеграции меня интересовал меньше всего. Но когда начали стрелять в мирных людей, я понял, что не могу оставаться дома. Мои друзья к тому времени уже были на Майдане. Я вошел в состав 15-й сотни, вместе с побратимами мы разместились в помещении КГГА. Контролировали определенный участок Майдана, выходили на патрулирование. На самом деле мое пребывание в столице было недолгим. Уже в начале весны началась агрессия со стороны России в Крыму, от Майдана осталась какая-то жалкая пародия. Я уехал домой, понимая, что надо собирать силы и готовиться к отражению атак внешнего врага. Вернулся в Тернополь, занялся своей театральной компанией, успел открыть еще несколько новых школ, провести детский творческий конкурс. Все это продолжалось до начала июня, причем основная работа занимала у меня два дня в неделю. В остальное время ездил в тренировочный лагерь, приводя в порядок свою физическую подготовку и военную форму.
— Вы в армии служили?
— Нет, но всегда интересовался оружием. Более того, как инструктор преподавал основы тактической стрельбы из пистолета. Я самоучка, но когда работал во Львове, открыл электронный тир, где тренировались студенты Института сухопутных войск. К сожалению, я так и не попал ни на одни международные соревнования по тактическому бою. Честно говоря, творческие планы для меня были до последнего времени на первом месте. Но весной нынешнего года я уже четко понимал, что придется воевать. Вопрос лишь был: когда? Один в поле не воин, мы готовились по группам. С нашей первой группы, в которой было восемь человек, двоих уже нет в живых. Мой побратим Орест Квач служил в «Айдаре». После его похорон я осознал, что пришло время начинать активные действия. У меня никогда не стоял вопрос о вступлении в Нацгвардию. Не собирался подписывать контракт с системой, которую хочу менять.
— Где вы впервые вступили в бой?
— Я сразу попал в Пески, поселок, находящийся в нескольких километрах от донецкого аэропорта. Это зона ответственности 5-го отдельного батальона добровольческого украинского корпуса «Правый сектор». В то время аэропорт был практически взят в кольцо. Мы добирались туда, как и по сей день, на транспорте, с которым нам помогают отряды волонтеров: джипы, автобусы без брони. Вернее, из ста процентов нашей техники лишь пять имеют надежную защиту. У нас много обыкновенных легковых машин, которые просто раскрашены специальными знаками, определяющими их принадлежность: две белые полосы, идущие вдоль корпуса машины. Хотя мы встречали и машины «сепаров», которые были раскрашены под украинские. Вся наша группа приехала полностью экипированная — сами себе купили снаряжение. У меня итальянский бронежилет самого высокого класса. В нем хорошо стоять на блокпосту, но вести активный бой сложно, поэтому одну пластину со спины я из него вытащил и отдал другому бойцу. Этот бронежилет обошелся мне в 12 тысяч гривен, четыре с половиной тысячи отдал за каску. После всех покупок вложился в 30 тысяч гривен. Без оружия.
— А оружие «отжали»?
— Все мои бойцы знают, что нельзя «отжимать», мародерствовать. За это у нас очень жестокое наказание, вплоть до карцера, а то и еще пострашнее. На войне должна быть жесткая дисциплина, что, к сожалению, как показывает опыт, соблюдается не всегда. Оружие можно лишь добыть в бою. Кстати, у нас мораторий и на спиртное. Если я застаю бойца в состоянии легкого алкогольного опьянения, ему грозят карцер и буки.
— Что это такое?
— Палки. В зависимости от тяжести вины выбирается место, по которому ими бьют: колени, спина, зад. Жестоко, но справедливо. Если же боец сильно пьян, командиры принимают общее решение о его дальнейшей судьбе. Кстати, командование у нас не назначается, а избирается. Наши правила больше похожи на казацкие. В моем подчинении на постоянном месте дислокации около 250 человек. Еще 400 — резерв, который может подъехать на протяжении 24 часов в расположение роты.
— Труппа хорошего национального театра.
— Меня не перестает радовать этот театр боевых действий. Ведь сценарии режиссерских постановок и того, что происходит сейчас на востоке, очень похожи. Игра — наш способ существования в обществе. И Шекспир был абсолютно прав. Я сейчас в своей стихии и понимаю, что происходит.
— Кто вам придумал позывной?
— Это уже казацкая традиция. Позывной — выбранное побратимами слово, которое больше остальных тебе подходит. Я с первых дней стал призывать бойцов соблюдать чистоту и порядок, гигиену, следить за своим здоровьем. Стараюсь не спать на земле, у меня всегда постель застелена чистым бельем. Более того, ни разу я еще не отменил свой утренний ритуал — выпить чашечку кофе. Даже в донецком аэропорту. Варю кофе на спиртовочке. К тому же люблю сигары и никогда не отказываю себе в удовольствии покурить. Недавно, на день рождения, мне в подарок передали несколько упаковок любимых сигар. А бойцы в аэропорту нашли где-то белый барный стул, на котором сбоку написали зеленкой: «Богема». Сказали, что каждый режиссер должен иметь свое кресло. Правда, оно слишком заметное, высокое, поэтому я сижу не на нем, а рядом.
— Даже не верится, что вы рассказываете о войне.
— Для бойца самое главное — научиться входить в состояние боя и выходить из него. Я очень стараюсь, но это не всегда получается. И тогда срываюсь, особенно в первые часы после выхода из красной, очень горячей, зоны противостояния. Просто когда заходишь в это состояние битвы, то мысленно должен себя похоронить, обрубить все ниточки, которые соединяют тебя с миром, иначе становишься очень уязвимым. И надеешься только на Бога.
— И сколько раз вы себя хоронили?
— За последний месяц, блин, очень много… Когда я первый раз увидел здание донецкого аэропорта, оно еще было практически целым. За последний месяц грандиозное сооружение превратилось в груду обломков и стекла. Все это произошло с приходом русских танков, которые работают прямой наводкой, просто вынося стены. Лупят и гаубицы. А к минометным обстрелам и залпам «Градов» мы уже привыкли. Считается, что они не несут серьезной опасности. В аэропорту постоянно находятся два взвода наших бойцов. Понятно, что периодически они проходят ротацию. Как и я, человек, который не является суперкиборгом. Нам всем нужен отдых. В аэропорту невозможно спать. Через две недели бойцы меняют друг друга. У военных ротация происходит через пять-шесть дней.
— Ребята не спят две недели?
— Несколько дней назад группа военных уснула, и к ним на второй этаж сумели пробраться боевики. Гранатами закидали место, где ребята отдыхали. В результате — четверо раненых, один очень тяжелый — парню оторвало обе руки. Там, в аэропорту, никогда не знаешь, где враг. Он может быть у тебя за спиной.
— Как получается, что уже пятый месяц хорошо подготовленный враг не может выбить из аэропорта небольшое количество наших военных?
— Это как в любом бое: победу одерживает тот, кто верит, что воюет за правое дело. Наш враг — наемник, он идет по приказу, это не его земля. По большому счету у них нет мотивации. Это миф, что мы воюем с украинцами. Против нас выставили хорошо обученных русских военных, подготовленных, с новым вооружением. Но если есть возможность отступить, они это делают. Им хочется жить. А мы — люди, которые уже хоронили себя и не собираются отступать. Признаюсь, я не получаю удовольствия от войны. Стреляю только тогда, когда понимаю, что нет иного выхода. Не скрываю, что мне страшно.
— Нравится, когда вас называют киборгами?
— Знаете, очень точное определение. Первый раз это слово мне сказал кто-то по телефону, я долго не мог понять, что имеется в виду. Думал, речь идет о технике. Потом решил, классное слово. Киборги воюют в том числе и против зомби-сепаратистов, которые, в отличие от русских кадровых военных, явно используют психотропные вещества. Ты в него стреляешь, а он не понимает, что происходит, начинает кричать, размахивать руками. Их тела даже вороны не клюют.
— Не боитесь открывать свое лицо, называть имя?
— У меня даже сохранилась страничка «ВКонтакте». Но после сотого сообщения с угрозами я просто перестал туда заходить. А чего мне бояться? Я не делаю ничего неправильного. Даже если смерть меня подстережет, знаю, это будет славная гибель. Моя девятилетняя дочь живет со своей мамой во Львове. Время от времени она мне звонит и каждый раз радостно: «Привiт, Богема!» Она знает, где ее папа, и, надеюсь, гордится мной.
— В донецком аэропорту есть связь?!
— Конечно. Когда я шел на зачистку со штурмовой группой, мне позвонил журналист «1+1», они хотели к нам подъехать. Ну что ж, пришлось остановиться и поговорить. Как это ни смешно, но когда идут бомбежки и обстрелы терминалов, мы включаем генератор, заряжаем батарейки, аккумуляторы на тепловизоры, рации, телефоны. Ведь тогда сепаратисты не слышат никаких звуков. Ночью соблюдаем режим тишины. Враг находится так близко, что иногда это расстояние составляет не больше десяти метров. Был случай, когда лейтенанта из 79-й бригады боевик зарезал ножом.
— Правда, что продовольствие для бойцов донецкого аэропорта завозит ваш добровольческий батальон?
— Все — от продуктов до батареек. Самая большая проблема — вода. В основном она попадает к нам в виде влажных салфеток. Были дни, когда ребятам пришлось в поисках воды даже слить систему отопления в батареях. Что касается еды, то в аэропорту нет времени на ее приготовление. Что успел, то перехватил. В особо напряженные периоды я мог питаться один день сухой «Мивиной», на второй съесть полплитки шоколада, на третий — полбанки сгущенки. Поэтому, когда ты выходишь из аэропорта, чувствуешь колоссальное истощение. Знаете, я всегда с восхищением смотрю на нашего легендарного комбата Черного. Он никогда не надевает бронежилет и каску. Говорит, что должно случиться, то и будет. Черный возле терминала средь бела дня под снайперским обстрелом снимал с танка пулемет «Утес». Мы наблюдали за ним, не веря своим глазам. Под обстрелом снайпера надо каждые три секунды менять свое месторасположение, тогда есть маленький шанс выжить. Судьба была на стороне Черного. В него стреляли двенадцать раз, и все мимо. Наверное, снайпер сошел с ума.
— Был бой, который запомнится вам на всю жизнь?
— Это не бой. А день рождения Путина. Появилась информация о том, что боевики хотят на день рождения подарить ему взятие донецкого аэропорта. Утром 7 октября были две атаки, которые мы успешно отбили при помощи артиллерии. А в шесть часов вечера военная разведка штаба АТО подтвердила информацию о возможном использовании российской установки «Буратино». Это очень мощные термобарические снаряды. Когда он разрывается, разряженный газ проникает во все щели и одномоментно подрывается. Но даже не это самое страшное. Весь кислород в радиусе нескольких километров выжигается и создается вакуум, в котором никто не выживает. Это был тот случай, когда мы мысленно не только похоронили друг друга, но и уже отпели. Все прощались. Знаете, как пишут в либретто: «Наступила гнетущая тишина»… В шесть утра, когда нас начали обстреливать «Градами» и танки целились прямой наводкой, мы друг друга поздравляли. Были счастливы увидеть, как бегут на нас «сепары», и с такой христианской любовью их отстреливали… Поняли, что никакой «Буратино» по нам работать не будет. Эту ночь я запомню на всю жизнь.
Фото в заголовке с «Фейсбука»
19020Читайте нас у Facebook
