«Вот тебе Святое Причастие», — смеялись энкавэдисты, вливая матери-игуменье в рот мочу
Что случилось с Галичиной, с национально и европейски ориентированным Львовом? Громят кафе, запрещают языки, никто не убирает с улиц призывов к очищению города «от жидов и москалей». Так и кажется, что где-то в густой тени сидит, злорадно потирая ручки и ухмыляясь, мужичонка, заваривший эту кашу с густой пеной… Где вы, интеллигенты, почему на улицах вашего родного города хозяйничают наследники шариковых и швондеров?
Но этот материал -- об игуменье Йосифе Витер, украинки, ради веры и Украины, безропотно перенесшей пытки и сталинские лагеря. К моему великому сожалению, я пишу об игуменье не впервые. Полгода назад «ФАКТЫ» уже публиковали статью о перипетиях судебного процесса над Йосифой Витер и некоей львовской студенткой (ее настоящее имя Инна Даниленко), написанной по воспоминаниям одного из участников процесса. В той публикации утверждалось, что игуменья готовила теракты над Ярославом Галаном и двумя чинами министерства госбезопасности, и якобы ее орудием была Инна Даниленко. Как оказалось, в 1946 году они действительно были осуждены за эти преступления, но после смерти Сталина обвинение в подготовке теракта с обеих было снято, и наказание Йосифы Витер было уменьшено до 10 лет (в 1946 году ее приговорили к 20 годам каторги, а не к расстрелу, как писалось в статье).
Приношу свои извинения всем, кто знал эту неординарную личность, и преклоняюсь перед ее памятью.
Духовный пастырь униатов назначил наставницей новопосвященных 20-летнюю монахиню
Как значится в датированной 1945-м годом анкете арестованного, Елена Витер родилась в 1904 году в селе Микишев Львовского района в семье интеллигентов Марии и Василия Реплинских. Отец, профессор гимназии, в январе 1918 не бросил своих учеников и погиб вместе с ними в бою под Крутами. 14 лет -- время активнейшей духовной жизни, поисков своего пути. Вся дальнейшая жизнь Лены подтвердила: в том бою под Крутами Украина не погибла, возродившись в ее душе. В 1917 году семья переехала во Львов, где девушка закончила гимназию, а затем полтора года отучилась в мединституте.
Произошло ли что с очаровательной черноглазой студенткой или принятое решение стало логическим завершением ее духовного развития, но, недоучившись в институте, она принимает постриг в монастыре сестер-василианок и новое имя -- Йосифа. Даже те, кто знал ее в старости, говорят о том, что она была необыкновенно хороша собой. В молодости же стройная фигура и огненные очи на нежном лице невольно останавливали на себе взгляды всех, кто встречался с сестрой Йосифой. Не оставили они равнодушными и митрополита Андрея Шептицкого, в 1921 году для возобновления женского монашества восточного обряда основавшего обитель монахинь студитского устава. Энергичная образованная монахиня приглянулась духовному пастырю униатов, и он назначил 20-летнюю Йосифу Витер магистрой новеньких в монастыре в селе Якторове Перемышлянского района на Львовщине.
Студитский устав, духовным проводником которого стал родной брат митрополита Шептицкого Климентий, предусматривает тяжкий «мозольный» труд, постоянные молитвы, опеку над больными и сиротами, обучение последних. В 1932 году Йосифа Витер стала игуменьей Якторовского монастыря, который к 1938 году ее стараниями значительно расширился. Митрополит Шептицкий подарил сестрам дом в Брюховичах подо Львовом, где игуменья организовала приют для сирот.
Монахиня Свято-Покровского монастыря ордена Теодора-студита сестра Хризантия (в миру Мария Гнатив), которая познакомилась с Йосифой Витер как раз в те годы, вспоминает:
-- Это была очень энергичная, красивая, волевая женщина с яркими черными лучистыми глазами! Чрезвычайно добрая сердцем, она обнимала сразу всех, всем давая утешение. Монастырь в Якторове предназначался для бедных поселянок, харизмой которых была наука. Сестра Йосифа замечала способных девушек и отправляла их на учебу. Учили девушек педагогике, медицине, музыке. До 39-го года уже 15 наших сестер работали медсестрами в мединституте, очень квалифицированными операционными и старшими сестрами. Врачи им чрезвычайно доверяли, почитали их.
В двух детских приютах в Якторове и Брюховичах воспитывались по 25 детей. Среди них и я, потому что в 1928 году, когда заболела моя мама, отец обратился за помощью в монастырь. День и ночь сидела сестра Йосифа возле мамы, но спасти ее не удалось. В ту страшную, тяжелую весну до города было не добраться, а маме требовалась срочная операция -- у нее был перитонит. Когда мама умерла от заражения крови, нас у отца осталось трое: старший брат, я -- средняя и младшая, четырехмесячная, сестра. Сестра Йосифа успокоила впавшего в отчаяние отца, взяла сестру на руки, меня за руку и повела в приют для сирот, брат воспитывался в приюте в Годыве, а через несколько месяцев монашеский сан принял и отец, который почти до самой смерти работал в монастыре в Униве экономом.
Сестра Йосифа, несмотря на свою занятость, каждый день находила время, чтобы поиграть с детьми, поговорить с ними, ставила с ними спектакли с поучительным содержанием, устраивала концерты. Она сочиняла стихи, обучала детей. Я, например, всегда выступала в ее спектаклях. В годовщину боя под Крутами, в январе, в читальне «Просвiти» она устраивала концерты. Помню, я стояла в калине, в украинском уборе, с руками, обвитыми цепями -- живой образ Украины. А на полу лежали парни, побитые саблями. Я ходила между теми трупами и говорила «Спiть, хлопцi, спiть. Про волю, долю тихо снiть. Про волю, долю Вiтчизни. Чи ж може бути кращий свiт? За рiдний край, за край святий вiддали вiк ви молодий. Вiддали ви юнацькi сни, рожевий цвiт життя весни. Спiть, хлопцi, спiть. Про волю, долю тихо снiть». Эти стихи написала мать-игуменья, которая свято чтила память отца.
Мы ездили со спектаклями по селам, а за вырученные деньги она покупала книжки для библиотеки «Просвiти». А более способных девчат, хлопцев готовила и посылала в школу, в гимназии. Я тоже ходила в гимназию в Тернополе до самой войны 1939 года, когда ее ликвидировали. Позже, окончив школу общественной опеки, я работала заведующей детским садом.
Не добившись от монахини «компромата», энкавэдисты натравили на нее заключенного уголовника
… В 1939 году, когда я возвратилась из школы на улицу Убочи, где жила при монастыре, мне открыли двери… солдаты, -- продолжает сестра Хризантия. -- Взяли мою сумку, стали ее проверять. От них я узнала, что игуменью и двух сестер арестовали. Она сидела до июня 1941 года. Что было в тюрьме, я не знаю. Передачи от сестер не принимали, где она -- мы не знали. Думали, может, ее вывезли или она умерла. Позже она рассказывала, что ту камеру, где она сидела, разбил поляк, у которого там же сидела дочь. Забрал он дочку и говорит: «Что вы вытаращили глаза? Бегите. Война!». Более смелые начали убегать, и игуменья вместе с сестрами тоже. Она убежала, как-то добралась до Святогорской горы, несколько дней пряталась в соборе Святого Юра, ее там держали в пивной. Не знали, что будет дальше -- бои шли уже во Львове. А через неделю мы узнали, что она жива, вернулась на Убочь, болела, потом пришла в себя и сразу взялась за работу по восстановлению Якторова.
В 1939 году, когда присоединили Западную Украину, ее жители радовались: «Теперь все украинцы будут вместе». Увы, советская власть не имела «нi часу, нi натхнення» постепенно интегрировать свободных галичан в свою вотчину. В изданном в Нью-Йорке сборнике под редакцией Милены Рудницкой «Захiдна Україна пiд бiльшовиками» (1958 г. ) были опубликованы воспоминания игуменьи, записанные с ее слов.
«Меня арестовали 11 июня 1940 года. В наш монастырь влетели с револьверами агенты НКВД: восемь человек, среди них одна женщина. Я вышла им навстречу и в первую минута подумала, что это бандиты. Спросила: «Что это такое?» -- «Мы ищем Елену Витер», -- ответили энкавэдисты. У них была моя фотография, и они узнали меня. Я была в монашеской одежде. Агенты кинулись на меня, начали дергать, сдирать с меня рясу и ругаться: «Сбрось это, ты, сволочь митрополитова, сволочь петлюровская». Я пошла в свою комнату и переоделась в черное платье. Они заявили мне, что я поеду с ними, но не позволили ничего с собой взять, даже плащ. «Мы тебя переоденем и переосвятим», -- пообещали… Пока меня выпроваживали из дома, агентка (ее называли Зина) пошла в часовню, обесчестила ее и украла с престола литургическую золотую ложечку. Мне приказали садиться в авто. Возле меня села Зина, держа все время нацеленный на меня револьвер. Я сказала: «Спрячьте револьвер, я не убегу». -- «Молчи, еще одно слово -- посчитаешь все зубы», -- услышала я в ответ».
В комнату в НКВД, куда доставили Йосифу Витер, заходили какие-то люди, смеялись над ней, а среди ночи повели на допрос. Трижды сменялись следователи, каждый из которых требовал признания, в чем игуменья провинилась против советской власти, с какого времени она принадлежит к Организации украинских националистов и где она спрятала оружие… Не добившись ничего, заставили снять верхнюю одежду, а когда монахиня осталась в одном белье, начали тянуть ее за волосы, бить головой о стену, кулаками в лицо. Потом один энкавэдист схватил ее за руки, второй -- за волосы, третий -- за нос и ей в рот влили два стакана мочи. «Вот тебе твое Святое Причастие!» -- смеялись они. Утром ее отвезли в тюрьму на Замарстиновской улице. В малюсенькой камере лежали, плотно сбившись в кучу, измученные женщины, на удивление спокойные и благородные. Они приняли игуменью, утешили ее. Так началась ее тюремная жизнь. Следователи пытались получить от нее «компромат» на митрополита Шептицкого и его брата, игумена студитов, а не дождавшись, натравили на нее заключенного уголовника, который избил Йосифу. Энкавэдисты добавили еще резиновыми палками, выдирали ее волосы, выкручивали руки, вешали на крюк.
Как-то во время побоев у монахини хлынула из рта кровь. Следователь схватил с пола грязную тряпицу и запихнул ей в рот. А в другой раз, когда игуменья, отказавшись признать, что высшая власть принадлежит НКВД, ответила: «Для меня высшая власть -- Бог и Святая Церковь», следователь силой открыл ей рот и плюнул в него. Следствие продолжалось до осени, «злых» следователей сменяли «добрые», ее несколько раз «выводили на расстрел», помещали в погреб, кишащий крысами, пытали током, вербовали в НКВД. 29 июня 1941 года должен был состояться суд над игуменьей, но 22 июня началась война, а 26 она и еще несколько узников бежали из тюрьмы.
Роза и крест
Митрополит Шептицкий послал измученную пытками игуменью подлечиться в один из карпатских санаториев. Там ее и увидел выдающийся поэт Тодось Осьмачка, тончайший лирик и очень привлекательный мужчина. Тонкие черты лица, огненные глаза, стройный стан монахини произвели на него сильное впечатление. Светский человек, он не понимал самой сути монашества и мечтал заменить в ее сердце Его. «Ты отдала свое сердце Богу, и я подарил тебе цветок, чтобы ты вложила его в грудь, но ты повесила мой цветок на крест», -- писал Тодось Осьмачка. Он посвятил сборник стихов Елене Васильевне Витер, страдал, но Йосифа Витер осталась безучастной. Вернувшись во Львов, она исповедовалась митрополиту, рассказав ему о любви поэта. Тот лишь сказал: «Он хоть и светский человек, но великий поэт… »
«Наверное, в небе ангелы такие»
В селе Перемышляны, что на Львовщине, на одной из тихих улочек стоит двухэтажный, утопающий в зелени домик -- дочерний дом Свято-Покровского монастыря студиток. Пять женщин самого разного возраста живут здесь, молясь за весь мир. Самая старшая из них, сестра Мария, и в свои 80 необыкновенно красива -- лучистая и светлая. Она еврейка (мирское имя сестры Марии Фаина Ляхер), но с детства живя здесь, в Перемышлянах, дружила с украинцами, закончила гимназию, консерваторию, пела, играла на фортепиано. Как у всякой хорошенькой девушки, были у нее и поклонники. А потом пришли немцы, объявили о «юденфрай» -- времени, когда должны были быть уничтожены все евреи. В концлагере погиб брат Фаины, умерла мать, а сама девушка вместе с отцом пряталась под печкой у своих друзей -- там, в выкопанном убежище -- метр на метр -- они вдвоем провели полгода, лишь ночью выходя размять ноги. Потом отец сказал: «Уходи, дочь, так ты вернее спасешься и мне сможешь помочь». И Фаинка ушла, отец же ее вскоре был убит фашистами. Фаину Ляхер приютили в монастыре студиток.
-- Они меня приняли, -- рассказывает сестра Мария. -- А тут как раз немецкая жандармерия, мы видели, как евреев искали. Меня сразу переодели в монахиню, дали очки, рукоделие, а сами горячо молились, чтобы проверка нас миновала. И я с ними. Целый день молились -- и все обошлось. Я тогда подумала: неужели Господь Бог настолько добр, что есть такие люди? Раньше я думала, что в монастырь идут какие-то несчастные, обиженные судьбой, из-за несчастной любви… Оказалось, это далеко не так. И когда я молилась вместе с ними, я поняла, что это люди не этого мира. Наверное, в небе ангелы такие. И когда я услышала голос с неба: «Здесь твое место», -- для меня перестал существовать мир. Это было в 43-м году. А позже я познакомилась и с матерью-игуменьей.
Она мне очень понравилась -- красивая очень женщина, прекрасно пела, милая, приветливая, интеллигентная. Я знала, что она помогает митрополиту Шептицкому спасать евреев. Женщины шли к ней, мужчины -- к нему. Она часто подвергала себя опасности. Взяла беременную жену раввина Кагана, и та родила в монастыре. Было много людей, которые были спасены благодаря матери-игуменье.
Сестра Хризантия тоже вспомнила, как Йосифа Витер прятала в сиротском приюте, что по Глинянскому тракту во Львове, десять девочек-евреек да еще три семьи на Убочи. Дочку раввина Кагана, шестилетнюю Рому, которую тоже поместили поначалу в приют, пришлось перепрятать в монастыре. Очень волевая, самостоятельная малышка, и в приюте она всем с гордостью сообщала: «Я жидовка. Немцы всех жидов перебьют, а я останусь одна, нарожаю много детей, а мои дети -- еще детей, и жидовский род не закончится». (В слово «жидовка» в то время не вкладывалось ничего обидного, в разряд оскорбительных его перевели значительно позже. -- Авт. ). Конечно, такие разговоры были опасны, и девочку перепрятали поближе к игуменье. Позже все дети, которых она прятала, нашли своих родных и выехали в Израиль.
А митрополит Шептицкий лично спас всю семью раввина Кагана и старшего сына главного раввина Левина -- спасаться сам тот не захотел. Он сказал: «Где мой народ, там и я буду». И погиб вместе с женой и маленьким ребенком, которого мать не хотела отдать. Потому что, как сказала она, из-за маленького ребенка могут пострадать все. Сейчас Ицхак Левин живет в Нью-Йорке, у него двое сыновей -- Андрей и Климентий. В честь митрополита и игумена студитов.
В Иерусалиме на Аллее праведников растет ель, под елью -- табличка с именами благочестивых людей мира, где среди имен еще двух монахов значится и имя Йосифы Витер. Этого наивысшего звания народа израилева украинская монахиня была удостоена в 1976 году. А дерево в ее и еще двух монахов греко-католической церкви честь было посажено в 1985 году -- на основании свидетельств Ицхака Левина и со слов раввина Кагана на заседании Комитета по отмечанию Праведников народов мира.
Во время войны члены ОУН, всегда боровшиеся с «советами», воевали и с немцами. Украина должна была принадлежать только украинцам. Раненые бойцы УПА находили приют в монастырях, и монахини, посвященные, как мы помним, в тонкости медицинского ухода, лечили и досматривали их. То же продолжалось и после второго прихода «советов» в 1944 году. Не стоит, наверное, объяснять, что делалось это не только из любви к Божьим творениям. Греко-католическая церковь оттого и преследовалась советскими карательными службами, что была истинно народной украинской Церковью, отвергавшей любые попытки внедрить в нее агентов спецслужб.
«Я их знала как плохих людей, как националистов»
Передо мной в читальном зале архива СБУ лежит четвертый (последний) том уголовного дела Инны Даниленко и Елены Витер, в котором разгадка так называемого дела о подготовке терактов против Ярослава Галана и двух чиновников министерства госбезопасности. Студентке Инне Даниленко, арестованной в сентябре 1945 года вслед за своей приемной матерью, врачом и активным членом ОУН Марией Ясинецкой, следователь Константин Бриккер предложил во всем сознаться -- как, впрочем, и всем, попадавшим в застенки. Сознаваться девушке, судя по всему, было не в чем, разве что в недоносительстве на националистов, с которыми она, благодаря Ясинецкой, была знакома. «Я знала их как плохих людей, как националистов», -- пишет из лагеря в Коми АССР через восемь лет после суда и приговора Инна Даниленко, ставя знак равенства между националистами и плохими людьми.
Но плохие люди должны были делать плохие дела. Добыть доказательства тому и старался следователь Бриккер, объяснивший Инне, что для того, чтобы ее освободили, она должна написать, что игуменья монастыря студиток поручила ей совершить теракт над Галаном. Искренне желая помочь следствию, она написала. Но… мышеловка захлопнулась, прищемив и ее. Следователь не отпустил ее, как обещал, а радостно начал раскручивать сфальсифицированное дело. Конечно, Йосифа Витер, Мария Ясинецкая и другие его фигуранты действительно сочувствовали национально-освободительному движению -- в вину игуменье, кроме подготовки терактов, вменялись и членство в ОУН, связь с Андреем Мельником, организация и руководство деятельностью обществ «Просвiта» и «Рiдна школа». Но этого было явно недостаточно для разоблачения ставшей после смерти митрополита Шептицкого одним из символов Церкви харизматической игуменьи.
Подготовка терактов -- несомненно, впечатляло больше. Еще бы! Деятель Церкви, монахиня, замахнулась на жизнь творения Божьего. Инна же пошла по делу как одураченная соучастница. В том же письме из лагеря с просьбой о пересмотре дела она объясняет, что подтвердила свои клеветнические измышления на суде потому, что «считала неправильным сорвать суд». Правильная девочка получила свои 10 лет в исправительно-трудовом лагере, а невиновную игуменью приговорили к 20 годам каторги.
На суде Йосифа Витер сказала: «В 1939 году наш монастырь был разгромлен Красной армией… Агитация за советскую власть велась настолько грубо и возмутительно, что я никому не верила. Поняла, что советская власть сделала страну некультурной, уничтожила цивилизацию».
«Я хочу быть в честных рядах строителей коммунизма», -- писала Инна уже после смерти Сталина в 1955 году. Пересмотрев их дело, военный прокурор не нашел доказанной вину Елены Витер и Инны Даниленко в подготовке терактов. Наказание первой было снижено до 10 лет, второй -- до семи.
О втором аресте и лагерях Йосифы Витер известно совсем немного. Известно лишь, что, как и в первый раз, она оставалась тем маяком, к которому стремились все зэчки. Она не любила вспоминать о своих страданиях -- что они по сравнению с крестными муками! «Там все страдали, и я не меньше, чем русские патриотки», -- говорила она позже. Зато рассказывала, что и в тюремной камере, и в лагере они отмечали церковные праздники, пели, организовывали на Рождество вертеп, радовали друг друга как могли. И помогали. В те годы мать-игуменья уже не могла работать, как все, -- она тяжело болела. В советские праздники ее сажали в карцер, чтобы она ничего не сделала. Но что она могла сделать, кроме того, что поддержать силой своего духа более слабых! Ей кланялись издалека зэчки из Прибалтики, украинским же женщинам она не давала забыть, откуда они -- вместе отмечали все памятные для народа даты.
Выйдя на свободу, Инна затерялась среди прочих честных строителей коммунизма, а мать-игуменья поселилась в местечке Скалат -- прописка во Львове ей была запрещена. В Скалате Йосифа Витер собрала девушек, основала там монастырь. При помощи людей, которым она в свое время помогла, приобрела дом, который и стал одним из первых подпольных монастырей УГКЦ.
В катакомбах
Когда советская власть пришла в Галичину окончательно, она начала готовить разгром Церкви. И смерть Шептицкого фактически стала сигналом к тому, что это уже возможно. Андрей Шептицкий умер в ноябре 44-го, и те, кто видел похороны митрополита, не забудут их никогда -- на них собрались люди со всей Западной Украины, из Польши. Митрополита похоронили в соборе Святого Юра, а уже в апреле 1945 начались разгром Церкви, массовые аресты священнослужителей. В стране, декларирующей свободу совести, нельзя было признать, что Церковь громится из-за религиозной деятельности и популярности. Потому арестованным «шили» дела, как это было сделано и в отношении Йосифы Витер. Свято-Покровский монастырь просуществовал до 50-го года, когда были окончательно ликвидированы все монастыри. Монахи и монахини разошлись на государственную работу.
Сестра Хризантия вспоминает, как она работала в Перемышлянах корректором в газете «Червоний прапор», носила сигнальные номера на подпись в райком партии и все время волновалась: а ну, как узнают, что она монахиня? Ведь у редактора, который так радушно принял ее, будут неприятности. И она уволилась из газеты. Ушла работать в банк, потом, закончив двухгодичную школу медсестер, стала работать в школе-интернате, в медпункте. И все это время, нося светскую одежду и хорошо исполняя свои трудовые обязанности, она приходила во львовскую квартиру на улице Успенского, где жили две сестры-студитки, дававшие приют матери-игуменье, когда та приезжала из Скалата во Львов.
По воскресеньям в просторной 20-метровой комнате собирались до 30 монахинь. Веселились, пели, приходил и священник, правил службу. Позже, когда спасенные игуменьей евреи, проживавшие в Израиле и Англии, узнали этот адрес, стали приходить посылки. Йосифа Витер их реализовывала, а на вырученные деньги покупала сестрам дома. Так постепенно расширялся подпольный монастырь. Была организована общая касса, в которую сдавались деньги из зарплат и пенсий. Они шли на помощь старшим и больным сестрам. Конечно, вся эта подпольная деятельность преследовалась.
«О наших собраниях узнали. Однажды ночью окружили дом и забрали в милицию всех, кого там застали. А в 1982 году, на Рождество, которое совпадало с именинами матери-игуменьи, съехались сестры. Нас было больше 30 человек. Организовали вертеп, пели себе за столом -- и вдруг милиция! Думали сначала, что шутка. Они нам: «Здрасьте», мы им: «Христос рождается!» А они как рявкнут: «Документы!» На второй день с утра директор интерната вызвал меня и, помявшись, спрашивает: «Что вы за человек?» Я сначала скрывала от него, что я монахиня, а потом взяла да и рассказала всю историю своей жизни. Я, говорю, ничего плохого не делаю, а молюсь за вас и за всех и работаю. Ну ладно, говорит, не подведите меня. И позже, когда болел, он не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме меня, за ним ухаживал.
Но с того времени меня стали регулярно вызывать в КГБ, проводить у нас дома ревизию. А однажды все забрали подчистую: и пенсию нашу, и молитвенники, и спрятанную на смерть монашескую одежду. Директор договорился со следователем, и нам все вернули, а потом, проводив меня до дверей, следователь тихо попросил: «Молитесь, пусть Бог мир бережет!»
Йосифа Витер не дожила до возрождения своей Церкви, она умерла от тяжелой болезни и старости 15 ноября 1988 года, до последних дней поддерживая своих сестер. Похоронили мать-игуменью на Брюховецком кладбище под Львовом.
Божьи невесты
Недавно поэт Лесь Подеревянский, известный своей ненормативной лексикой, сказал, что единственное, о чем он не смог бы писать, употребляя такую лексику, -- это жизнь греко-католических священников. «Потому что я о ней ничего не знаю», -- добавил он. А кто может похвастаться, что знает? Нам совсем немного известно о внешней жизни братьев и сестер. Духовный мир монастыря скрыт от глаз.
Рано или поздно, в минуты потрясений или на гребне славы и успеха мы задумываемся о вечном. Но кто из нас ради этого вечного пожертвует соблазнами земной жизни!
-- Я тоже была молодой, ходила в гимназию, общалась с парнями. Но мне всегда хотелось, чтобы мы с моим избранником на все смотрели одними глазами, полностью понимая друг друга. Я не встретила такого человека, а со временем поняла, что таких и не бывает вовсе. Зато с Богом мне всегда хорошо! Я молюсь за всех! И за вас, -- объясняет свой уход в монастырь сестра Хризантия.
Можно сказать, что это просто максимализм и бескомпромиссность, можно вспомнить рассказы о народном митрополите Андрее Шептицком в штопанной-перештопанной рясе, пана, ходившего пешком, чтобы не утруждать лошадь, и питавшегося самой простой пищей. Но это все внешнее. А что происходит внутри, когда эти светлые души остаются в своих кельях, вход в которые закрыт для всех, наедине со своим Богом? Кто знает!
В Украине сейчас 6 миллионов греко-католиков. И это сила, с которой нельзя не считаться!
4283Читайте нас у Facebook
