Татьяна Соломатина: «В Одессе меня поселили в номере, где жил Леонид Утесов. Первое, что подумала тогда: «Вот, сбылась мечта идиотки»
Татьяна Соломатина — писательница, чьи книги «Большая собака», «Кафедра А&Г», «Психоз» и, конечно же, «Акушер-ХА!» не сходят с первых позиций в рейтингах русскоязычной прозы, — родилась 8 июля 1971 года в Одессе. Окончила Одесский медицинский институт, Московский университет имени Ломоносова. Кандидат медицинских и доктор философских наук. Работала акушером-гинекологом, заведующей отделением роддома. Была экспертом Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), сотрудником Детского фонда Организации Объединенных Наций. После нескольких лет работы за границей вернулась домой и решила в больницу больше не приходить.
«Никогда ни к чему не относилась слишком серьезно. Правда, стоя в операционной со скальпелем в руках, не хохотала»
— Татьяна, признайтесь, неужели забыли Одессу, став москвичкой?
— Что вы! Как можно забыть родной город, тем более, что у меня в Одессе остались папа с мамой. Хотя В Москве я живу уже 20 лет, там у меня семья. Муж Илья успешный архитектор. Дочери Маше 16 лет, она всерьез увлекается лошадьми.
— А вы?
— Я тоже люблю животных, природу. Сейчас живу за городом. Каждое утро наблюдаю рассвет, слушаю птиц и наслаждаюсь. Видимо, человек — животное, рожденное для простора. Никогда ничего не боялась, не думала о времени и ни к чему не относилась слишком серьезно. Естественно, когда стояла в операционной со скальпелем в руках, то не хохотала и степ не отбивала. Но в том, что касается непосредственно моей жизни, я как Иван-дурак из сказки. Этот персонаж отнюдь не глуп. Вот, пожалуй, и все. Можно завершать беседу…
— Сейчас, как говорят у нас в Одессе. Ведь вами написана книга, посвященная характерному для нашего города языку.
— Она начинается с рассказа-предисловия о том, как меня пригласили в книжный магазин «Москва» провести урок «Одесского языка» — в рамках программы «Литературные столицы мира». Урок удался, и возникло желание написать книгу «Мой одесский язык».
— Не первую в вашей творческой биографии.
— Нет. И, надеюсь, не последнюю. Очень не хотелось бы писать «в стол». Тем более, что такой опыт имеется, ведь писаниной увлекаюсь со студенческой скамьи. На четвертом курсе медицинского была сценаристкой и участницей институтской команды КВН.
— Вы как-то назвали себя графоманом…
— Каждый кактус суккулент (растение, имеющее специальные ткани для запаса воды. — Авт.). Но не каждый суккулент кактус. Любой писатель графоман, однако не всякий графоман писатель. Не так давно в романе Джона Ирвинга «Сын цирка» я вычитала такую фразу: «Каждый врач считает, что он гениальный писатель, просто ему некогда». Я вот решила время освободить. Поначалу писала для себя: в тетрадях, на белых ленточках газет, даже на обоях, чтобы мысль сохранить. Затем какой-то глянцевый журнал попросил прокомментировать что-то медицинское, после написать что-либо на эту же тему. Капельки падают на благодатную почву, и в один прекрасный день раздается телефонный звонок: «Мы читали ваши заметки, статейки, хотим предложить вам написать что-то солидное…» И появляется книга.
— Вы не первая из медиков, кто решился на подобное.
— Из Конан Дойла не вышел нормальный офтальмолог. Зато у него получился Шерлок Холмс. Список врачей-писателей впечатляет: Чехов, Булгаков, Вересаев, Аксенов, Горин, Корчак и даже Ибн Сина.
Думается, у медиков просто больше жизненного опыта. При обучении, а также в процессе последующей практики развивается наблюдательность. Поэтому лучше получается «препарировать» человеческую натуру, показать ее изнутри. Так, как это умел Чехов-писатель, не удавалось больше никому. Булгаков — мастер, хотя и не так много лет отдал медицине (»Записки молодого врача», «Морфий»). Что ж до Аксенова, то его медицинское (вернее санэпидврачебное) прошлое скоротечно. Лично я люблю Аксенова за харизму, превосходящую его огромное писательское мастерство.
«Врачи пересекаются с теми слоями населения, о которых творческая интеллигенция иногда только догадывается»
— Почему современные писатели излагают свои мысли на многочисленных страницах, а не пишут коротко, как Чехов или О'Генри? Торгуются за количество знаков?
— Длинно писал Лев Толстой, и ему как раз платили, исходя из количества знаков. О'Генри имел договор с издателем, при котором было неважно, пишет он длинно или коротко. А Антон Павлович, видимо, просто не любил больших произведений. О других писателях я не могу говорить. Скажу о себе. Первая моя книга, ставшая успешной (я уже начинаю ее ненавидеть, как Конан Дойл Шерлока Холмса), — «Акушер-ХА!». Авторский сборник. Это был прецедент — вышел даже не роман никому не известного писателя, а авторский сборник. И прогнозы делали плохие…
— А последние книги?
— Их несколько. В «Кафедре А&Г» нет душераздирающих подробностей новоиспеченных рожениц или курьезных случаев из жизни одного гинекологического кресла. В книге приводится история одной замечательной кафедры — акушерства и гинекологии, история судеб людей, эту кафедру составляющих. «Коммуна, или Студенческий роман» о «поколении подъездов», о поэзии дружбы и прозе любви. О мудрых котах и глупых людях. Ода юности. Поэма студенчеству. Конечно, все это «делалось в Одессе»!
Леонид Утесов в своей книге писал, что все хотели бы родиться в Одессе, но не всем это удалось. Мне повезло. В минувшем году, когда приезжала в Одессу, меня поселили в гостинице «Лондонская», на знаменитом Приморском бульваре. Возле номера табличка: «Здесь жил Леонид Утесов». Почему-то сразу вспомнились строки из незабвенного «Золотого теленка» Ильфа и Петрова: «Гомер, Мильтон и Паниковский». И я туда же… Вышла на балкон третьего этажа, курю и понимаю, что «сбылась мечта идиотки». Я одесситка, все детство и юность прожившая на углу Большой Арнаутской и Александровского проспекта, сейчас в «Лондонской».
Об Утесове вспомнила еще и потому, что была в моей жизни другая забавная история. Свои книги я отправляю близким людям по почте: подруге в Америку, отцу в Одессу. Сотрудница почты как-то говорит: «Вы все время отсылаете книги, принесите и мне что-нибудь почитать». Я вручила ей «Большую собаку». Спустя время пришла на почту с новой книгой, чтобы отправить подруге в Сиэтл. Та же работница говорит: «Как вы могли?!» — «Что? Я вроде ничего плохого не совершила, делаю кассу на почте». — «Из вашей книги я узнала, что Утесов еврей!» «М-да, это не Одесса», — подумала я.
— И не Рио-де-Жанейро, как говорил незабвенный Остап Бендер.
— Да, это Россия-мать. А Одесса — миф. Когда-то умерла Одесса Де Рибаса. Потом — Одесса Ришелье, Воронцова. Позже — Одесса моего детства. Однако при этом город живет и здравствует.
— Ваши романные персонажи списаны с конкретных людей?
— Годы, посвященные акушерству и гинекологии, даром не прошли. 14-летние цыганки, вздорные подружки «среднекрупных чиновников», юные наркоманки, под кайфом рожающие в канаве, оборванные крестьянки, производящие на свет восьмого по счету ребенка среди картофельных клубней. Врачам посчастливилось тесно пересекаться с теми слоями населения, о которых творческая интеллигенция иногда только догадывается. А уж если вспомнить про профессиональную этику и философию, замешанных на куда более прочном фундаменте, чем скороспелые «корпоративные принципы», то интересное чтение, кажется, обеспечено.
Мои книги выстроены, естественно, из личных наблюдений. В этом не отличаюсь от большинства коллег. К примеру, в «Войне и мире» Наташа Ростова — это Татьяна Берс, младшая сестра Софьи Толстой. Андрей Болконский — старший брат Толстого, умерший от туберкулеза. Толстой списал? Да. Но благодарные читатели простили ему это.
«Я способна писать по 12-14 часов в день, поэтому и прибавила в весе почти 20 килограммов»
— Вы покинули медицину, разочаровавшись в ней?
— Нет. Я десять лет работала в родильном доме, и мне нравилось. Просто в какой-то момент возникла возможность постажироваться в Бостоне. Потом я еще немного поработала во Всемирной организации здравоохранения, ООН… Там продолжились мои знакомства с огромным количеством женщин. Как выяснилось, даже преуспевающему менеджеру-женщине хотя бы иногда хочется спрятаться за надежную мужскую спину. Поэтому в моих произведениях много личного.
До 24-х лет я, стройная блондинка, полагала, что весь мир принадлежит мне. Но мир был с этим не согласен. Замуж я выходила, будучи интерном. Знала, что есть муж, который меня оденет и накормит, и работала только «из любви к искусству». Плюс опыт нестандартных ситуаций — в больницах же форменный дурдом! В книге «Девять месяцев» историю с заведованием отделением списала с самой себя. Как сейчас помню, в первый же день исполнения мною обязанностей заведующей одна пациентка снесла унитаз. Заместитель главврача заявил: «Ты теперь исполняющая обязанности, вот и делай». Я позвонила мужу. Он купил унитаз, пригнал лимитчиков, они все установили.
— Легко и просто. Татьяна, а вы человек легкий?
— Только прикидываюсь. На самом деле я человек очень тяжелый. Встаю в шесть утра, протираю глазки, выпиваю чего-то теплого и — за работу. Остальное — потом. Самоорганизация. Дома, понятно, можно скатиться: ах, полежу, подожду музу. Сегодня что-то не пишется, завтра наверняка придет вдохновение. Вот это «завтра» может отодвигаться бесконечно. Хочешь не хочешь, но как в родзале: встал и пошел. Покойный Василий Аксенов именно так работал. Сейчас в моде диагноз — синдром хронической усталости. Его придумали, чтобы «пациент» немедленно начинал глотать антидепрессанты. На меня накатывали такие состояния. Ложишься и понимаешь, что не хочешь ни есть, ни пить, ни курить. Но я всегда умела сказать себе: «Соберись, тряпка!» Самое лучшее средство от хандры — холодный душ.
— Сколько страничек в день пишете?
— Не ограничиваю себя страницами. Работаю каждый день без выходных, исключая поездки на радио, телевидение, в издательства. Обижаюсь на высказывание Станислава Говорухина о том, что женщина не может быть писателем, потому что не способна просидеть в кресле на пятой точке 12-14 часов. Так вот, я — способна. В результате прибавила почти 20 килограммов. Многие люди, став известными, начинают худеть, а я — наоборот. Но не расстраиваюсь. Ведь занимаюсь любимым делом.
Была удивлена, когда узнала, что книгу «Акушер-ХА!» с удовольствием читают не только женщины, но и мужчины. Думала, они хотят понять, как тяжело приходится их женам. Но, скорее всего, в моих читателях-мужчинах просыпаются маленькие мальчики из пионерского лагеря, которые любят подсматривать в замочную скважину. Сейчас никто не позвонит ночью и не сообщит, что у Ивановой разошелся шов. Я любила свою работу. Это был определенный драйв. Иногда приятный, но чаще похожий на удар молотком по голове. И я написала об этом в своих книгах. Акушер-гинеколог — хорошая специальность. Но нервная и тяжелая, к тому же в нашей стране плохо оплачиваемая. Я не жалею, что стала писателем. Вообще, ни о чем не жалею.
1725Читайте нас у Facebook
