Марк Захаров: «Шура Ширвиндт ночью залез через окно к новобрачным — Голубкиной и Миронову — и… укусил невесту за пятку»
Марк Захаров по праву считается одним из самых талантливых режиссеров на постсоветском пространстве. На протяжении многих лет он возглавляет театр «Ленком», на его сцене поставил первую советскую рок-оперу «Юнона и Авось». Захаров снял целый ряд фильмов, которые стали явлением в нашей культуре: «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен», «Убить дракона», «Формула любви».
«Какой-то дурной романтизм, он же оптимизм, помог мне выскользнуть из-под тяжелого пресса цензурного аппарата»
— Марк Анатольевич, это правда, что вас в театре часто называют Мрак Анатольевич? Это потому что вы тиран?
— Нет. Потому что я часто придумываю смешные вещи с мрачной физиономией. Но на самом деле я постоянно живу надеждами на лучшее будущее.
— Скажите, как вам удается столько времени остро чувствовать перемены, говорить о них силами искусства и при этом не выглядеть смешным и глупым?
— Знаете, новое чаще всего пугает только стариков. А старость наступает тогда, когда человек так много говорит и не может при этом остановиться, и в итоге забывает, с чего начал свою речь. Это уже признак некоторого увядания. Поэтому я очень слежу за собой, особенно когда общаюсь с артистами — стараюсь недолго, по-деловому и четко.
— А как вам в 1988 году удалось в фильме «Убить дракона» с такой точностью предсказать, что произойдет с нашей страной ровно через три года?
— Заслуга, скорее, не моя. Мне помог гений Евгения Шварца. Изначально это его пьеса. Вот в ком поражает дар предвидения. Не забывайте, это было написано в 1942 году!
— Но вы же сняли фильм, имея в виду нашу страну образца 1980-х, а не сталинской эпохи.
— Иногда сочинители, а я себя к таковым причисляю, что-то угадывают. Это очень ответственно и опасно. Я тоже чего-то угадывал.
— Тогда, может, сейчас угадаете, что будет с нами через 20 лет?
— Хотите, чтобы я спрогнозировал вам, что будет в стране в 2025 году? Сейчас, кажется, все прогнозы делаются до этой даты. Вот Владимир Ильич Ленин, не мною будь помянут, когда-то сказал Герберту Уэллсу: «А вы приезжайте к нам, батенька, через 10 лет!» Я считаю, когда возникают какие-то затруднения, нужно так и говорить: а вы подождите 10 лет, тогда и посмотрим! И увидим, как мы расцветем и решим все проблемы, которых, как я думаю, не уменьшится, а напротив, увеличится. И по линии новых микроорганизмов, и цунами, и других катаклизмов.
Но все равно во мне сидит какой-то дурной романтизм, он же оптимизм. Кстати, именно он помог мне выскользнуть из-под очень тяжелого пресса цензурного аппарата. Меня несколько раз снимали с работы, но все само собой утрясалось, потому что в стране в эти моменты был какой-то большой непорядок. То в Белом доме, то в министерстве или главке. Иногда, правда, я еще умел ссорить между собой начальство. Его всегда в Москве было много. И все занимались идеологией, культурой.
— Критики только и говорят сейчас о вашей новой постановке — «Пер Гюнт».
— Это одна из вершин мировой литературы. Генрик Ибсен в своем произведении подталкивает нас к тому, чтобы задуматься над очень неприятными вопросами. А неприятны они потому, что мы не можем на них ответить. Кто мы, зачем мы здесь? И мне было интересно и важно взяться именно за такое произведение. Ведь «Ленком» остался без своих ведущих актеров. Абдулов, Янковский, которых уже нет с нами. Караченцов, который не может играть по состоянию здоровья. А еще раньше ушли Евгений Павлович Леонов, Татьяна Пельтцер. И я уповал на то, что русский репертуарный театр — это очаг для воспроизводства талантов.
«Саше Абдулову можно было простить все»
— И все же, Марк Анатольевич, вы сами только что назвали имена, которые говорят сами за себя. Этих актеров нет нужды представлять и напоминать, кто в чем играл. Целая плеяда! А нынешние? Хоть пять имен назовите!
— Есть очень талантливые ребята. А то, что вы сейчас сказали, это же обычное ворчание: «Вот раньше было…
— Подождите, видимо, одной техники и способностей все же мало. У Абдулова, Янковского было что-то еще, что-то очень важное.
— Это были феномены. Взять Абдулова. В школе почти не учился — он же жил в Фергане. Школьников заставляли: сдашь несколько килограммов хлопка, засчитаем физику. И он потом восполнил недостаток своего образования следующим удивительным образом. Саша раньше всех купил себе хорошую аппаратуру и посмотрел все знаковые фильмы со всего мира. У меня порой появлялось ощущение, что он видел вообще все фильмы. И если у меня возникал какой-нибудь вопрос, когда я снимал, я обращался к Саше — как к энциклопедии.
— А вам не кажется, что репертуарный театр устарел? Сейчас зритель охотнее идет на антрепризу, поскольку жаждет развлечений, а не раздумий?
— Нет, я так не думаю. Безусловно, театр стал многообразнее. Но посмотрите, в антрепризу идут актеры, ставшие мастерами в репертуарном театре! Скажу честно, у меня к антрепризе холодное отношение. Куда лучше отношусь к кино. Я понимаю, что именно там актеры могут заработать, и иду им навстречу. Отпускаю с репетиций, иногда даже перекраиваю репертуар. И не только теперь — так было и со старой гвардией.
Конечно, и в этом вопросе Абдулову не было равных. Он умел так преподнести необходимость своего отсутствия, что мысль о деньгах даже не возникала. Иногда опаздывал. Приходил ко мне в кабинет с заплаканными глазами: «Марк Анатольевич, простите, но я не мог. Всю ночь сидел у постели умирающей девушки! А утром потерял сознание». Кончилось тем, что мы оба плакали, обнимались, целовались. И только когда через три дня Саша попытался повторить этот же рассказ, я понял: он цитирует «Капитанскую дочку»!
Но Саше можно было простить все. Когда Михаил Глузский потерял ногу, из всей актерской братии только Абдулов действительно дневал и ночевал у его постели. Абдулов относился к тем людям, у которых где-то в подкорке сидит мощный импульс, толкающий их на помощь другому человеку. Леонид Ярмольник такой же. Ему только нужно сказать, что ты попал в трудную ситуацию, — и он обязательно найдет способ помочь.
— Ведь у ваших актеров это от вас, Марк Анатольевич! От ваших фильмов. Взять то же «Обыкновенное чудо». Даже песенка «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк…», если вслушаться…
— А знаете, что она осталась в картине только благодаря личному обаянию Андрюши Миронова? Мне из-за этого «бяк-бяк» такое дело шили на «Мосфильме»! У меня же во время работы над фильмом было два руководства — телевидение и «Мосфильм». На телевидении к песенке отнеслись спокойно. Что с бабочки взять, она же дура! А воробышек молодец — прыг-прыг-прыг. Но начальство на «Мосфильме» вдруг сказало: «Марк Анатольевич, вы своим воробушком призываете нас к… сексуальной революции!»
Я всячески старался обелить воробушка, говорил, что у него гастрономический интерес к бабочке, не больше. Но они не соглашались. И лишь блестящее исполнение Миронова спасло и меня, и песню. Вообще, порой мне кажется, что есть актеры, чье влияние гораздо сильнее влияния режиссера.
Такое влияние было у Евгения Леонова, но он им никогда не пользовался. Между прочим, я еле уговорил Евгения Павловича сниматься в «Обыкновенном чуде». «Маркуша, это же сказка про волшебника, так?» — спросил он меня. А я ему начал рассказывать, что это притча о муках творчества.
— Слушайте, а правда, что Леонов отказался сниматься в «Мюнхгаузене», и роль бургомистра досталась Леониду Броневому, который блестяще ее сыграл?
— Не совсем так. Евгений Павлович не отказывался. Проблема заключалась в том, что я хотел снимать в фильмах своих актеров из «Ленкома», но одновременно нельзя было совсем оголять театр. Кто-то же должен в лавке остаться! Вот я и пригласил Броневого. Кстати, я тогда уже уговорил его перейти ко мне из Театра на Малой Бронной.
«Помню соблазн, перед которым устоял — не взял на работу в театр мою жену»
— Скажите, а кто придумывал все эти невероятно смешные и точные штрихи, которые столь характерны для ваших фильмов — вы или Григорий Горин?
— Очень многое мы придумывали вместе. В «Мюнхгаузене», например, Янковский стрелял вишневой косточкой в оленя, а у того вырастали рога. И мы решили, что в конце у него должно все же вырасти вишневое дерево. Поехали в охотничье хозяйство и подписали договор с егерем. Заплатили ему аванс. Но второй режиссер был человек ушлый. Взял потом две бутылки водки и пришел к этому егерю. Они выпили, и мой помощник спрашивает: «Как же мы будем оленю на лоб вишню привязывать?» А егерь, который, повторяю, уже взял аванс, отвечает: «Какую вишню! Да олень нас близко к себе не подпустит!» Аванс пришлось списать на непредусмотренные расходы.
— А почему вы больше не работаете в кино?
— Время меняется. У меня было множество предложений: «Обыкновенное чудо-2», «Обыкновенное чудо-3», «Тот самый Мюнхгаузен-4». Хорошо еще, что не предлагали «12 стульев-13»! А если серьезно, была возможность снять «Золотой теленок», но я отказался. К этому времени я прочитал много книг, документов о том, что на самом деле творили большевики. И уже не мог смеяться над тем временем.
Есть и еще одна причина — боюсь. Знаете, очень многие известные, отличные режиссеры в последние годы отвечали на мой вопрос «Чем сейчас занимаешься?» страшной для меня фразой: «Я в простое». Она означает, что у продюсеров закончились деньги на съемки, и проект завис. Для меня это предынфарктное состояние. Или инфаркт. Начать работу над фильмом, жить им, и вдруг — стоп! Нужно ждать год или два, пока снова появятся деньги.
— Марк Анатольевич, не сочтите за грубость, но все же… Выражение вашего лица никогда не меняется? Неужели вы с таким же унылым лицом в молодости хулиганили в центре Москвы с тем же Ширвиндтом или Мироновым?
— Хулиганили. Но только по отношению к нашим общим друзьям.
— Говорят, вы волками выли под окнами Ларисы Голубкиной?
— Выли. Причем в ее первую брачную ночь с Мироновым. Мы с Ширвиндтом решили следовать традициям американских индейцев, которые почему-то считали крайне важным мешать новобрачным. И мы выли волками, изображали из себя привидения, но это не производило на невесту никакого впечатления до тех пор, пока Ширвиндт не совершил свой самый героический поступок в жизни. Он залез через окно к новобрачным и укусил Ларочку за пятку…
— Ужас какой!
— Нет, ужас был в том, что ей это не понравилось! Считается, что лучшее остроумие я проявил именно в компании и в то время.
— А как люди реагировали на ваши розыгрыши?
— Восторженно! Правда, не все. Особенно недовольны были жены друзей. Так, Миронову мы подложили в чемодан два кирпича и огромный портрет Ленина. А он с Голубкиной как раз ехал в Питер. Это у них было свадебное путешествие. Новобрачная все удивлялась, почему чемодан такой тяжелый? Когда они его наконец открыли в купе, Ларочка сказала Андрею: «С этими друзьями надо кончать!» Чего ей сделать не удалось.
— Скажите, а вы себя сами каким представляете? Этаким рыцарем печального образа?
— Нет, что вы! Я представляю себя человеком веселым, легкомысленным и склонным к дурацким поступкам. Правда, сейчас я уже не позволяю себе ничего подобного. Самодисциплина во мне срабатывает.
— Вы помните соблазн, перед которым не смогли устоять?
— Нет, скорее, помню соблазн, перед которым устоял. Я не взял на работу в театр мою жену.
— Слушайте, вы единственный режиссер, про которого неизвестен ни один театральный роман.
— Потому что существует огромный недостаток информации вокруг меня. Мне несколько раз говорили, что я, видимо, сменил сексуальную ориентацию.
— Сколько лет вы с женой уже вместе живете?
— Это провокационный вопрос, потому что у нас могут быть с ней разночтения. А можно не отвечать? Нет? Ладно, сначала был гражданский брак, причем с давнишних пор. А государство мы поставили в известность в 1956 году.
— У вас такой богатый опыт. Что, по-вашему, самое главное в браке?
— Умение прощать. Умение сдавать немножко назад. А еще понимать: для женщины покупка новой кофточки в магазине, которая с твоей точки зрения ей абсолютно не нужна, потому что в шкафу висит похожая, — очень радостное событие! Именно акт покупки, а не дальнейшее употребление купленной вещи по назначению.
Подготовила Наталия ТЕРЕХ, «ФАКТЫ»
1428Читайте нас у Facebook
