Генерал Борис Борчаковский: «Мне повезло: за полтора года пребывания „за речкой“ я не потерял ни одного солдата...»
«Только двое на сегодняшний день нас осталось в живых, — говорит Борис Григорьевич, глядя на висящее в его рабочем кабинете пожелтевшее черно-белое фото, на котором запечатлены несколько молодых военных в полевой форме. — Вот этот, прапорщик Миша, фамилии уже не помню, выехал из части на грузовике. А моджахеды ночью установили на дороге мину... Мы никогда не знали, где подстерегает опасность. Многие мои боевые товарищи умерли от болезней, вызванных стрессами, инфекцией. Мне же повезло: в Афганистане ни разу не ранило и не болел ничем. Правда, вернувшись, два года провел в госпиталях. Увы, благосклонной судьба была далеко не ко многим. Только за десять лет пребывания советских войск, с
«После одного-двух выстрелов из огнеметов внутри помещений или укреплений выгорало все живое»
— Что в Афганистане делали химвойска: травили душманов химикатами, как американцы — вьетнамских партизан?
— Боже упаси! Задачи, стоящие перед войсками радиационной, химической и биологической защиты, звучат довольно грозно, но, к счастью, мы занимались в основном доставкой и обслуживанием боеприпасов, сигнальных ракет, средств постановки маскировочных дымовых завес, а также огнеметов. Очень серьезное оружие! Бывало, артиллерия долбит снарядами дувал либо крепость — моджахедам хоть бы хны. Или из пещеры, где прячутся, ничем их не выковыряешь... А стоило из огнемета жахнуть один-два раза, выгорало все живое и в помещениях, и в укреплениях. 
Иногда нам приходилось иметь дело с зажигательными фосфорными снарядами и различными иностранными минами, начиненными невесть чем. Но, слава Богу, оружия массового поражения в Афганистане не было.
*Под генеральским мундиром на груди у Бориса Борчаковского как памятьоб Афгане осталась татуировка с группой крови — на случай ранения
Я служил в звании майора начальником химической службы
— Помогало?
— Еще как! За 18 месяцев моего пребывания «за речкой» (граница с Афганистаном проходила по реке Амударья. — Авт.) я не потерял ни одного солдата, ни одной машины. И это при том, что водил колонны из сорока(!) «Уралов» и КамАЗов.
— Действительно, редкая удача для командира...
— Да. Меня многие офицеры и солдаты считали везунчиком. Если колонну на Шинданд возглавляет Борчаковский — значит, можно спокойно ехать. Конечно, в этом была не только моя заслуга: транспортные колонны обычно хорошо охранялись. На каждом опасном участке дороги стояли танки и БМП (боевые машины пехоты), державшие под прицелом все места, где душманы могли занять позиции. В небе барражировали боевые вертолеты. С нами нередко ездили грузовики со скорострельными зенитными установками, замаскированными брезентом и мешками с песком.
В нашей бригаде потерь было меньше, чем в других частях. Спецназовцы участвовали в боевых операциях не реже, чем десантники, мотострелки или авиаторы, но гибли реже, поскольку были очень хорошо подготовлены. Они постоянно ходили небольшими группами и в разведку, и в длительные походы на перехват следующих из Пакистана караванов с оружием.
«Едва ли не до конца 1960-х афганские военные щеголяли в форме вермахта, только знаки отличия были другие»
— Случалось, например, дырчит по горной дороге небольшой тракторец с прицепом, похожий на наш «Беларусь», — продолжает свой рассказ Борис Борчаковский. — За ним — грузовички. А в кузовах — гранатометы, автоматы пакистанского, китайского, американского производства, «Стингеры». Это переносной ракетно-зенитный комплекс, который можно положить на плечо и... сбить самолет. Помню, как 14 апреля, в день афганской революции, мы наблюдали за возвращением с задания двух вертолетов Ми-8 со спецназом. Прямо на наших глазах в один из них попала ракета. Вспышка — хвост отрубило, и вертолет стал, вращаясь, падать. Высота была небольшая, ребята выпрыгивали без парашютов и разбивались. Мы их потом собирали. Когда нашли «черный ящик», вместе с вертолетчиками прослушали запись последнего разговора экипажа с землей. Руководитель полетов кричал по радио: «Прыгайте! Прыгайте! Прыгайте!» На что командир ответил: «Не могу. У меня спецназ за спиной, бля...» Летчики, хоть у них и были парашюты, разделили судьбу своих пассажиров...
Или другой случай. Ребята рассказывали, как афганский мальчик попал на минное поле. Советский солдат — водитель «Урала» крикнул пацану, чтобы тот спрятался за камень и не двигался. Сам соорудил из пустых бочек некое подобие танкового трала, прицепил его впереди к своей машине и двинулся к мальчишке. В конце концов от разрывов мин бочки просто разбросало. Но машина и шофер уцелели. Он забрал мальчика в кабину и задним ходом по своей колее благополучно вернулся в безопасное место. У водителя из ушей текла кровь: его контузило и оглушило. Зато ребенок был спасен.
*В многодневных поездках за топливом и боеприпасами солдаты и офицеры (слева — начальник разведки бригады майор Константин Пятаков, справа — майор Борис Борчаковский) обедали, как правило, на бамперах грузовиков (фото из семейного альбома)
Я вам скажу: такой мужской дружбы, взаимовыручки, жестких, но честных и чистых отношений, какие наблюдались между нашими военными в Афганистане, я нигде больше не встречал. Вспоминаю первые дни своего пребывания в бригаде. Иду к складу, а там боец-часовой меня не пускает: мол, извините, не могу, вас не знаю, удостоверению вашему не верю. Так и не пропустил! Вскоре я заметил, что и другие солдаты, офицеры выполняют мои команды и поручения как-то без особого рвения. И только после того как я прыгнул с парашютом из самолета, армейский коллектив меня принял. Появилось и уважение, и понимание...
— Хоть как-то отдыхать удавалось?
— На досуге я очень любил играть в волейбол со старшим лейтенантом из десантного батальона. Красивый рослый парень, девчата на него заглядывались. Увы... Во время боя, прикрывая отход своих солдат, он взял в руки пулемет, встал в полный рост, начал поливать душманов и погиб.
— Жаль, не уберегли хорошего офицера...
— Вообще-то, у боевых офицеров имелись негласные ординарцы. Их главной задачей в бою было прикрывать командиров. Нередко такие солдаты спасали своих подопечных ценой собственной жизни. Да и вообще, атмосфера в Афгане была особенная. Там никто не хитрил, не отлынивал, старшие берегли молодых. К сожалению, часто болели различными инфекционными болезнями, в основном желтухой. Иногда сразу по 30 человек из роты, в которой около сотни бойцов. Известную песню переделали на свой лад: «Лица желтые над городом кружатся...» Болезни — малярия, гепатит, дизентерия — цеплялись в основном к чужеземцам. Даже Александр Македонский, когда завоевывал эти земли, болел. И никакие меры предосторожности и сангигиены не помогали.
Любая война — это потери и горе. Поэтому, занимаясь в Союзе солдатским пополнением части, я внимательно просматривал личные дела молодых бойцов. Если видел, что мальчик один у мамы, пусть даже в семье, кроме него, десять девочек, в Афганистан я его, единственного сына, не брал: не дай Бог беда — не останется помощника у родителей.
Иногда мучили мысли: зачем, во имя чего гибнут наши дети? И тем не менее мы были убеждены, что помогаем законной, избранной народом афганской власти наводить в стране порядок. Хотя тот же народ — вроде бы мирные бедные крестьяне — днем работал с мотыгой, а ночью брал оружие и шел нас убивать...
«Скумбрию в томатном соусе, которой часто приходилось питаться, мы называли «красной рыбой»
— Борис Григорьевич, а почему вы выбрали профессию военного?
— Мой отец во время войны партизанил в соединении дважды Героя Советского Союза Алексея Федорова, затем воевал на фронте. И после войны до самой пенсии служил в армии. Один дядя был офицером-десантником, другой — офицером милиции, начальником уголовного розыска в Красноярске. Я ходил в клуб воинской части, в библиотеку, играл с солдатами в футбол, волейбол. Поэтому другой жизни для себя и не представлял. В армию пошел сначала солдатом. Попал в химические войска. Понравилось. Оттуда поступил в Костромское высшее военное командное училище химзащиты. В то время профессия защитника родины была очень престижной, хоть и сопряженной со многими трудностями. Офицерскую службу я начал в Средней Азии. Наш с женой первый ребенок спал в чемодане, пока не купили коляску, а затем и кроватку.
В Афганистане же мы считали, что выполняем интернациональный долг. Наши страны дружили еще с
Кстати, мой товарищ — председатель столичной Шевченковской организации воинов-интернационалистов Александр Денисов недавно побывал в Афганистане. Встречался с бывшими моджахедами, и они ему сказали: мол, с русскими было лучше и воевать, и дружить. Американцев, которые нынче там пытаются выполнять миротворческую миссию, афганцы не уважают.
— А бытовые условия у советского контингента были хуже, чем сейчас у американцев?
— Конечно. Мы тогда жили в армейских палатках. Поскольку жара стояла невероятная, придумали «солдатский кондиционер»: вешали на веревке мокрую простыню и на нее направляли воздушную струю вентилятора. А еще пробурили в земле скважину, к основной трубе приварили много патрубков, надели на них резиновые шланги — и все могли поливать себя водой. Днем работать было невозможно — только вечером или утром. На землю босиком не стать — такая раскаленная...
Продукты нам привозили из Шинданда. В основном это были консервы — скумбрия в томатном соусе, мы называли ее «красной рыбой». Ели молочные супы, безвкусную клееподобную массу из картошки — или сухой, в бумажных пакетиках, или маринованной, закатанной в трехлитровые банки. Иногда и верблюжатиной питались, и мясом дикобразов. Иногда удавалось рыбы наглушить, купить у крестьян огурцов-помидоров, гранатов, арбузов. Впрочем, из-за жары есть часто не хотелось. Поклюешь салатика из квашеных овощей (свежего ничего не поставляли), попьешь компотику — и вроде сыт.
— С местным населением дружили?
— Недалеко от штаба бригады жило племя белуджей. Наше командование подружилось с их вождем. Мы дали им свет от нашей электростанции. До этого местные не знали, что такое электричество. И с той стороны, где жили белуджи, по советским не стреляли. А с других — стреляли. Но мы старались жить с афганцами мирно.
— Как платили военным, служившим в Афганистане?
— Врать не буду: платили регулярно, но хотелось больше. Часть зарплаты перечислялась семье, часть шла на сберкнижку, часть платили чеками Внешпосылторга. За них в магазине «Березка» ты мог приобрести товары, которых в обычных магазинах днем с огнем не сыскать, все ведь было тогда в дефиците. Я, как и большинство мужчин, мечтал о машине. Собирал деньги на книжку — так они на ней по сей день и застряли. Государство иногда лишь подачки возвращает — то «Юлину» тысячу, то «Витину». Смешно и грустно...
11211Читайте нас у Facebook
