Летчик-космонавт Алексей Леонов: «В тайге нас обнаружили только через трое суток после приземления — продрогших, закопченных дымом костра. А газеты писали, что экипаж отдыхает на даче обкома партии»
Генерал-майору авиации запаса, летчику-космонавту первого, гагаринского, призыва, дважды Герою Советского Союза Алексею Леонову 30 мая исполняется 75 лет. А, кажется, совсем недавно — в марте 1965-го — диктор Левитан торжественно сообщил о первом выходе человека в открытый космос. Все газеты тогда напечатали портреты молодого, но уже лысоватого подполковника и его командира, полковника Павла Беляева.
Алексей Леонов — невысокий крепыш с широким открытым лицом — в 1975 году вместе с бортинженером Валерием Кубасовым слетал в космос в качестве командира «Союза-19». В ходе этого полета — тоже впервые в истории — на орбите была выполнена стыковка с американским космическим кораблем «Аполлон». Мало кто знает, что в 1968 году Леонов прошел спецподготовку в качестве командира корабля для полета на Луну.
А еще Алексей Архипович — первый космонавт-художник. И в начале 80-х годов прошлого столетия осмелился сказать «нет» тогдашнему руководителю страны Юрию Андропову, возжелавшему задаром взять у него одну из картин, чтобы подарить какому-то иностранному гостю. Во время нашей встречи в Киеве пару лет назад космонавт признался, что сначала собирался поступать в Рижскую академию художеств. Но там общежитие давали только на третьем курсе. А в военном училище предоставляли кров, одевали и кормили бесплатно… «Зато я смог нарисовать Землю из космоса!»
Накануне юбилея «ФАКТЫ» позвонили космонавту в Москву.
«Чтобы накормить обедом семью из 18 человек, мама готовила ведро окрошки… «
- Алексей Архипович, как здоровье? В прошлом году газеты писали, что у вас сердечко прихватило…
- Ой, если бы не проблемы, жить, наверное, было бы скучно. Давай не будем о грустном. Как же в моем возрасте без болезней? Но стараюсь не сдаваться. Преодолев трудности, начинаешь больше любить жизнь, больше радоваться ей. В апреле ездил в Минск, где состоялась выставка моих картин.
- Почему именно в Белоруссии?
- В 30-е годы мой отец, работавший зоотехником в кемеровской глубинке, вывел новую породу лошадей для сурового климата Сибири. А председатель колхоза этого молодого жеребчика зарезал, чтобы угостить какого-то высокого гостя. Услыхав новость, отец схватил топор и побежал разбираться. Слава Богу, до крови не дошло, скандал замяли. Но, как только грянул 1937 год, отца замели первым.
Дом и имущество у мамы-учительницы отобрали. Даже с меня, трехлетнего, штанишки сняли, я остался в одной рубашке. Шесть сестер ходили зимой в платьях — пальтишки отняли. Причем не государство, а… люди, соседи! Был принят закон такой подлый — о семьях «врагов народа»: видишь членов такой семьи, бери все, что можешь взять, они и пикнуть не посмеют!
И вот представь: мама беременна моим младшим братом Борисом, нас возле нее восемь душ детей, ни кола ни двора… (Собеседник на другом конце провода умолк, вздохнул, голос у генерала задрожал.) Вдруг получаем письмо из Кемерова, от мужа нашей самой старшей сестры Александры: «Мама, приезжайте, будем жить вместе». Они месяца два как поженились. Познакомились на строительстве ТЭЦ, им выделили шестнадцатиметровую комнату в бараке.
Мы все — одиннадцать человек — жили в этой комнате. Я спал под кроватью и укрывался фуфайкой. Звали нашего молодого зятя Антон Ходанович, парень был родом из Могилева. Вскоре у них с Сашей родились свои детки. Через два года отца выпустили, реабилитировали. И за столом нас собиралось… 18 человек. Мама готовила ведро окрошки, оно улетало мгновенно.
Я бы так поступить, как Антон Ходанович, наверное, не смог. Вот почему у меня такое трепетное отношение к Белоруссии и белорусам.
«Настоящая охота — когда ей охота и ему охота!» — говорил нам доктор Николай Касьян… «
— Но женились вы на украинке…
- Да. Так судьба распорядилась. В Кременчуге и Чугуеве учился на летчика. А потом снова попал в Кременчуг, в гвардейский истребительный полк. И здесь встретил мою Свету.
Пошли мы с товарищами-лейтенантами как-то вечером прогуляться. Навстречу — стайка девушек. Конечно, уступаем им дорогу. Я ничего лучшего не придумал, как кареглазой смугляночке в шутку подставить ногу. Думал, перепрыгнет. А она грохнулась!
Бросился поднимать, извиняться, юбку ей отряхивать. Так и познакомились. Света пригласила к себе домой — она жила с родителями в частном доме, работала на КрАЗе. Захожу в ее комнату, а на столе — альбом с репродукциями, за которыми я, как начинающий художник, давно гонялся. Ну, думаю, такой экземпляр нельзя упускать!
- Вот вы, значит, как. Я думал, любовь…
- Правильно думал! Конечно, любовь! Наши со Светой взгляды во многом совпали. Она тоже любит искусство. Живем, слава Богу, душа в душу уже полвека. Пока ее родители были живы, мы с дочками регулярно приезжали в Кременчуг.
На Полтавщине я — уже после второго полета в космос — познакомился с прекрасным человеком и доктором от Бога Николаем Андреевичем Касьяном. Он многим космонавтам позвоночники лечил. А какой хохмач, жизнерадостный человек!..
Сколько водки мы с ним выпили — ой-ой-ой!.. В устье Ворсклы чудесные плавни, прекрасная охота. Бывало, поедем с Николаем Андреевичем и первым секретарем Кобелякского райкома партии Николаем Слынько. Подкрепимся, за ружья — и в плавни уток стрелять. А Касьян сидит у костра, колдует над шашлыками. Сколько раз предлагал ему: возьми «бельгийку», постреляй. Андреич в ответ улыбается: «Нi, — говорит, — хлопцi. Я не по цьому дiлу. Ну шо це за охота. Глупость какая-то. От коли ∙й охота i йому охота — оце охота!.. «Так ни разу и не выстрелил. Насколько я понял, Касьян — величайший гуманист, мухи не обидит.
- Алексей Архипович, извините за больной вопрос. Почему так рано, в 35 лет, умерла ваша старшая дочь Виктория?
- Вика работала в главном управлении «Совфрахт» Министерства морского флота. В 1996 году вернулась из командировки из Америки. И захворала. Жена моя, Светлана Павловна, поехала к ней Москву из Звездного городка. А у дочери и глаза, и лицо желтые. Отвезли в больницу, к лучшим врачам. Они же… Не знаю, кого винить… Словом, за три дня сгорела. Какая-то тяжелая форма гепатита, осложненная пневмонией.
В позапрошлом году в Калининграде умерла сестра Надя. В прошлом — в Кемерове — Раиса. Из всех моих сестер и братьев я один остался…
Но, слава Богу, есть жена, младшенькая дочь Оксана, ей 41 год, работает переводчиком, внуки… Семья — главная моя опора. И друзья, спасибо, не забывают.
- Космонавты?
- Не только космонавты…
«Вместо жизни, полной успехов, я пожелал американцам жизни, полной… секса»
- Говорят, ваш первый полет в космос был очень трудным. В смысле незапрограммированных трудностей…
- Для каждого космонавта специально по его фигуре изготовлялось сиденье. Форму отливали из мягкого синтетического материала, в котором следовало посидеть голышом, пока не застынет. Вот и я посидел, а встать — не могу. Прирос, приклеился волосами, которых на теле у меня, извини, было больше, чем на голове. С какими же муками и болью меня отрывали! Думал, кожа останется на той форме, не только волосы.
За пару дней до нашего старта на орбите взорвался испытательный корабль. Слава Богу, без экипажа. В день старта — пусть простят меня дамы, но это суеверие, проверенное практикой, — по пути к кораблю мы с Павлом Беляевым встретили… женщину! Это была директриса студии «Центрнаучфильм», которая должна была снимать, как мы взлетаем. Но нам от этого не легче! Мы с Пашей поплевали через левое плечо и мысленно приготовились к тому, что в полете будет несладко.
Ну и началось! Из-за ошибки в расчетах нас вместо высоты 350 километров выстрелили на высоту 495 километров. Чем больше высота — тем выше радиационное облучение и сильнее степень разреженности вакуума. Конечно, и корабль, и мой 100-килограммовый скафандр для выхода в космос (сам я весил 75 килограммов) были оборудованы тепловой и противорадиационной защитой. Поверхность скафандра на солнце нагревалась до плюс 150 градусов, а в тени остывала до минус 140! В скафандре же автономная система жизнеобеспечения постоянно поддерживала температуру в пределах плюс 18−20 градусов. Запаса кислорода должно было хватить на 20 минут.
Когда я выплыл из шлюзовой камеры в космос, в глаза ударил слепящий поток света, прямо как огонь сварки! Пришлось срочно опустить светофильтр. Небо было и черное, и светлое одновременно. Бесконечность — больше ничего вокруг. И где-то далеко-далеко внизу голубая Земля, видно, что она круглая.
Гляжу вверх: надо мной медленно вращается наш корабль-громадина, как будто он больше планеты. Отрываю одну руку от поручня, другую, отплываю. Меня удерживает крепкий пятиметровый фал. Слышу в наушниках голоса наблюдающих за мной при помощи телекамер с Земли: «Смотри-ка, живой… «Внизу под собой вижу Черноморское побережье Кавказа и не менее радостно докладываю: «В Сочи хорошая погода!» «Без тебя знаем! Выполняй задание», — коротко ответили мне.
Земля медленно плыла-вращалась подо мной, как большой и красивый… глобус. Я видел Новороссийск и Цемесскую бухту. Так же медленно проплыли и ушли на закруглениях горизонта огромные черные поля Кубани, серебряная лента Волги, темная зелень тайги, Обь.
Мы с кораблем медленно вращались вдоль продольной оси, и Земля оказывалась то внизу, то вверху. Когда под нами поворачивался Енисей (с начала моего выхода прошло 12 минут), поступила команда возвращаться на корабль.
И тут начались неприятности. На нерасчетной высоте вакуум космического пространства оказался сильнее, чем мы ожидали. Из-за большой разницы между внутренним и внешним давлением мой скафандр постепенно деформировался, раздулся, руки выскочили из перчаток, я не мог держать кинокамеру. Ноги вышли из сапог. Я просто завис, плавал внутри скафандра, не мог собой управлять: ни камеру держать нормально, чтобы пропихнуть ее в люк, ни сам втиснуться в проем…
Сердце стучало так, что, казалось, вот-вот лопнет. Глаза заливал пот. Температура тела подскочила до 39 градусов. Кислород мог вот-вот закончиться. Вместо положенных 12 минут я находился в открытом космосе уже почти двадцать. Советоваться с Землей времени не было. Потеряй я сознание, в корабль не вернулся бы.
Это происходило уже над Охотским морем. Чтобы обрести подвижность, я на свой страх и риск почти вдвое снизил давление в скафандре, и он уменьшился. Держа камеру ногами, вопреки инструкциям, втиснулся в люк головой вперед. Спасла хорошая физическая подготовка: каждой рукой я выжимал 90 килограммов. Практически весь кислород прикончил. Потом, в корабле, еле отдышался.
После того как мы с Пашей закрыли люк, в корабле стало подниматься давление кислорода: крышка оказалась неплотно прикрытой — буквально на микрон. Малейшая искра в системе электрооборудования — и взрыв, пожар. Из-за переизбытка кислорода в барокамере когда-то, за двадцать дней до полета Юры Гагарина, сгорел на земле космонавт Валентин Бондаренко.
- При посадке у нас отказала система автоматического управления спуском, — продолжает Алексей Леонов. — Корабль начало крутить. И мы впервые в истории космонавтики осуществили спуск в ручном режиме. Поскольку орбита была выше, промазали: приземлились не в казахских степях, а в пермской тайге. Отстрелили люк и… утонули по плечи в снегу. Мороз — минус 25 градусов. Сняли скафандры, слили из них влагу — пот при спуске лил с нас ручьями. Затем сняли и выжали белье, снова надели. Распороли ножом скафандры, вынули из оболочки и обернули вокруг тела теплоизоляционный материал, даже парашютными стропами обмотались. Вернулись в остывший корабль.
«Ну, Паша, п… ц космосу!» — сказал я командиру, забыв, что включена рация и нас слышит по громкой связи много народа. Позже, на пресс-конференции, один иностранный журналист попытался выяснить значение брошенного мною словечка. Под хохот присутствующих я объяснил, что это означает успешное завершение важного дела. Но, конечно, не рассказал, что на самом деле обнаружили нас только через трое суток — продрогших, закопченных дымом костра. А газеты писали, что экипаж отдыхает на даче обкома партии.
У Паши Беляева после этого обострилась старая язва. И через пять лет на охоте открылось кровотечение. Пока довезли, судили-рядили, пошел перитонит, заражение крови. И не стало Паши Беляева… А золотой был мужик!
- Тем не менее после такого тяжелого полета, потери товарищей вы не ушли из космонавтов, стали участником советско-американского проекта «Союз-Аполлон». Что там было самым трудным?
- Вначале — языковой барьер. Правда, он не помешал нам во время первой встречи с американскими астронавтами под виски и коньяк понимать друг друга без слов.
Через пару лет, перед началом тренировок в Хьюстоне, я знал по-английски уже слов восемьдесят. И, решив блеснуть, отмочил на банкете: вместо «I want to wish you a successful life» («Желаю вам всяческих удач в жизни») ляпнул: «I want to wish you a sex full life» («Я желаю вам жизни, полной секса»). Американцы захохотали. Мое пожелание им понравилось.
- А как насчет релаксации в космосе? Ведь условия жизни там во время длительных полетов не мед, да и праздники случаются.
- Ты «об выпить-закусить»? Дело очень непростое. И проблема тут даже не в дисциплине. В условиях невесомости и работы систем регенерации воздуха пары спирта могут вызвать опасные для организма химические реакции, спровоцировать на борту взрыв, пожар.
И все равно умудрялись. В 1982-м, когда стартовали в полугодовой полет Толя Березовой и Валентин Лебедев, я передал им в булке хлеба бутылочку коньяка — обоим в тот год по 40 лет исполнилось. Но Валька не поумнел. После возвращения на Землю опубликовал в уважаемом научно-популярном журнале (в советское время и на полном серьезе!) свою теорию безопасного распития спиртного в условиях космического полета: если плотно обжать губами горлышко бутылки, можно успешно сделать три «качка» по тридцать граммов коньяка или водки!
Попалась эта статья на глаза министру общего машиностроения Сергею Афанасьеву. Двухметровый мужик, от одного его взгляда люди падали в обморок. «Кто передал коньяк? — грозно спрашивает на совещании. — Никто не выйдет из кабинета, пока не узнаю». Я и сознался. Министр немного смягчился. И тут за нас вступился генеральный конструктор: «Сергей Александрович, на борту газоанализаторы такие, что опасную концентрацию паров спирта учуяли бы и сразу сообщили на Землю… ««А закуску они чуют?» — спрашивает министр. «Вот чего не чуют, так это запаха закуски, как мы ни старались», — ответил генеральный. Все засмеялись.
А если серьезно… Технологии в нашей стране, в том числе и в Украине, в то время создавались уникальные. Например, у нас было оборудование для получения питьевой воды из продуктов человеческой жизнедеятельности. Да-да, из мочи! И конденсата, образующегося во время дыхания. Получался чистейший дистиллят, в который оставалось добавить необходимый организму набор минеральных солей. Чем не самогонный аппарат?
Американцы до сих пор бьются над созданием многих технологий, которые мы использовали еще при Союзе.
- Сорок лет назад готовились лететь на Луну. НАСА на днях сообщило о готовности американского экипажа стартовать к спутнику Земли. Об этом же заявила и Россия, причем, что может это сделать без помощи американцев…
- Это вполне реально. На Луне полно гелия-3 — нового источника энергии, одна тонна которого может заменить 160 миллионов тонн нефти! У России сохранился замечательный корабль «Союз», теперь уже модернизированный. Он хоть сейчас готов лететь! От нашей лунной программы осталась ракета-носитель «Протон», до сих пор надежно работающая. Кстати, тренажеры для лунного спускаемого аппарата создавались в Киеве. И, что очень важно, у нас есть опыт длительного проживания на космических станциях — сто суток, год… А на Луне, кстати, жить легче, чем на станции, там есть гравитация, она, правда, в шесть раз меньше, чем на Земле, но все равно: большое дело, когда не надо плавать в невесомости. А по Луне можно ходить, прыгать.
- Разрешите вопрос, который задаю всем космонавтам: вы в космосе НЛО видели?
- Во время работы в Центре подготовки космонавтов я возглавлял комиссию по НЛО и должен был собирать все сведения. Вынужден тебя огорчить: нет ни одного факта, который не вызывал бы сомнений.
Это когда слушаешь Марину Попович, то можно подумать, что вокруг нас летают тарелки и ходят гуманоиды с красными фонарями и сиренами. Однажды, лет десять назад, Марина Лаврентьевна в час ночи подняла нас с женой и дочерью: ребята, над лесом НЛО! Мы вышли на балкон. Действительно, видим свечение, которое при большом желании можно принять за тарелку. «Марин, — говорю, — мы там строим новый корпус, работает большой кран, высотой в 22 этажа. Ночью на нем прожектор включают. При низкой облачности луч упирается в облака, образуя светящийся круг, похожий на НЛО… «
Марина убедилась, что это кран. А через месяц в Петербурге состоялся съезд уфологов, на котором она выступила с новым сообщением. И вскоре я читаю в журнале: такого-то числа, там-то и там-то наблюдался НЛО. Вся семья видела, плюс пригласили семью Леоновых, которые тоже видели и подтвердили. Встречаю Марину Лаврентьевну: «Зачем? Ведь неправда?» «Да, — соглашается, — неправда. Зато интересно». Простим ее…
Я уверен: в пределах нашей Солнечной системы разумной жизни нет, кроме как на Земле. Человек — вершина того, что создал Творец. И, конечно, наша планета.
19316Читайте нас у Facebook
