Максим Фрейдзон: «Деньги всегда брал помощник Путина Леша Миллер. А Владимир Владимирович в свойственной сотруднику спецслужб манере просто писал сумму во время беседы»
Гражданин Израиля и России Максим Фрейдзон потребовал от структур «Газпрома» и «Лукойла» в целом почти 541 миллион долларов в качестве компенсации за долю в подконтрольном им ЗАО «Совэкс» — до 2013 года единственном ТЗК (топливозаправочном комплексе) петербургского аэропорта Пулково. Иск был подан в суд Южного округа штата Нью-Йорк 18 июля 2014 года, ответчиками были названы «Лукойл», Lukoil North America, «Газпром», «Газпром нефть» и «Газпромнефть-Аэро». Персонально ответчиками названы председатель совета директоров «Газпрома» Алексей Миллер, гендиректор «Газпром нефть» Александр Дюков и директор бункеровочной компании «Лукойл-Бункер» Али Беглов. Фрейдзон утверждает, что все эти люди связаны с криминальным миром. Иск подан в рамках так называемого закона RICO — «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях».
Максим Фрейдзон заявил, что с 1994 года владел 29 процентами акций компании «Сигма», которой принадлежали 66 процентов акций «Совэкса». Его партнером был ныне покойный Дмитрий Скигин, контролировавший 71 процент акций «Сигмы» и 34 процента акций «Совэкса».
Фрейдзон, переживший покушение на свою жизнь в начале 2000-х и получающий многочисленные звонки с угрозами, относится к иску в Нью-Йорке философски: вначале суд не смог добиться передачи иска ответчикам, а недавно решил, что поскольку события предполагаемого преступления происходили в России, то иск нужно подавать там. Правда, Фрейдзон настаивает, что отмывание средств при торговле нефтепродуктами происходило все же в Нью-Йорке. Поэтому он готовится обжаловать отказ в принятии иска к рассмотрению. Его рассказ корреспонденту «Радио Свобода» проливает свет на закрытую сторону биографии президента России Владимира Путина: его деятельность в Санкт-Петербурге в 90-е.
Пресс-секретарь президента Песков не ответил на запрос «Радио Свобода» о комментарии, но публично заявил об атаке на Путина со стороны западных изданий, интересующихся событиями в Петербурге 1990-х годов. А спустя несколько часов после обнародования интервью удалили с сайта «Радио Свобода» по просьбе Максима Фрейдзона, опасавшегося за свою жизнь и здоровье. Текст беседы предпринимателя с журналистом остался доступным на других интернет-ресурсах, в частности, на сайте web.archive.org.
«ФАКТЫ» предлагают читателям познакомиться с информацией, которая вызвала недовольство Кремля.
Часть 1…
«Я стал жертвой преступной группы, состоящей из коррумпированных чиновников и бандитов»
В Санкт-Петербурге Максима Фрейдзона помнят как Макса-оружейника, то есть человека, занимавшегося оружием. Было и другое прозвище: Провайдер-автомат, поскольку в это время Фрейдзон также владел компанией, предоставлявшей интернет-доступ. Позже он занялся нефтяным бизнесом. Бизнес-партнер Максима Фрейдзона Дмитрий Скигин попал в поле зрения французской полиции в связи с подозрениями в отмывании денег, был выслан из Монако и упоминается в отчете французской полиции как член «тамбовской» группировки, работавший вместе с Ильей Трабером (по кличке Антиквар). О подробностях взаимодействия с властями Санкт-Петербурга — с одной стороны и преступным миром — с другой Максим Фрейдзон рассказал корреспонденту «Радио Свобода».
— Я подал судебный иск против компаний «Газпром», «Лукойл», «Газпром-Аэро», «Газпром нефть» по поводу незаконной покупки моей собственности, а именно: акционерного пакета в компании ЗАО «Совэкс», созданной в 1995 году, — рассказывает Максим Фрейдзон. — Смысл моего обращения в американский суд: я стал жертвой преступной группы, состоящей из коррумпированных чиновников и бандитов (в рамках так называемого закона RICO — «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях»). В эту группу входили Владимир Кумарин (главарь тамбовской ОПГ), Алексей Миллер, Сергей Васильев, Александр Дюков, Илья Трабер, Грэхем Смит, Дмитрий Скигин. Я не упомянул в судебных документах Владимира Путина, о котором речь пойдет ниже, чтобы не нагнетать политики в и без того сложное дело. В России судиться с этими людьми я не могу по понятным причинам: физически опасно и нет надежды на справедливое решение, хотя я пытался. Поэтому я хочу судиться в Америке и приложу все силы, чтобы убедить суд, что в России сейчас судить команду Путина опасно и нет надежды на справедливое судебное решение. Как я понял, суд сказал, что по срокам давности и по заявлению претензий нет, но вопрос юрисдикции остался открытым, и я буду бороться дальше.
Бизнес в Петербурге я начал в 1993 году с того, что мы попытались организовать в России компанию по производству полицейского оружия. В тот период была программа конверсии и такая же программа существовала в США, где выделялись государственные деньги на конверсионные программы. Кроме того, оружие полиции того времени, да и сейчас, это не полицейское оружие. Автомат Калашникова, который применяется в городе, опасен на достаточно большом расстоянии. Полицейское оружие предполагает меньшую дистанцию поражения, поэтому полицией всего мира используются гладкоствольные дробовики.
У нас была идея совместно с Военно-механическим институтом наладить производство охотничьих и полицейских ружей. Вначале на производственной базе Военмеха, а затем — на одном из оружейных заводов. В 1994 году создали СП (совместное предприятие) между оружейной компанией «Рекс» совместно с Военмехом и организацией «Росвооружение—Северо-Запад», которая занялась ввозом опытных образцов из США, и американской компанией «Итака». На базе последней мы и планировали заниматься производством… Активно продвигали эту идею, у нас были договоренности с американцами, с Военно-механическим институтом. «Росвооружение—Северо-Запад» выступало в качестве участника, поскольку программа была конверсионная и мы планировали впоследствии использовать те льготы, которые давала программа конверсии в России и в США. Подготовили спецпрограмму создания полицейского оружия, и по этой программе мы несколько раз встречались с Владимиром Владимировичем Путиным, который тогда занимался внешнеэкономической деятельностью. Ну и, само собой, наше СП было зарегистрировано отделом внешнеэкономической деятельности мэрии (Санкт-Петербурга), которое возглавлял Путин.
— Владимир Путин, судя по распоряжениям Собчака, в 1993 году занимался, в числе прочего, «утилизацией боеприпасов с истекшими сроками хранения». Но ваше предприятие к этому отношения не имело?
— Нет. Он в тот момент в числе прочего курировал правоохранительные органы, и как раз с его отделом в мэрии мы вместе писали программу по внедрению полицейского оружия в правоохранительные органы. Программа была сначала региональной, потом планировалось сделать ее федеральной, потому что она требовала изменения так называемого ноль-первого приказа о том, какое оружие может состоять на вооружении у полицейских. Это согласовывалось с Владимиром Владимировичем, с руководством ФСБ, с руководством МВД и с московским ведомством, которое этим тоже занималось. На этом фоне мы достаточно продуктивно работали.
— Почему Путину это было интересно?
— Во-первых, это была его прямая деятельность в тот момент. Во-вторых, это было связано с ведомствами, с которыми он в тот момент был тесно связан. Ну и потом, все-таки мы за это заплатили. Денег дали.
— В смысле — взятку?
— В смысле — взятку…
— И как же ее передали?
— Деньги всегда обычно брал помощник Владимира Владимировича Леша Миллер. А Владимир Владимирович в свойственной сотруднику спецслужб манере просто писал сумму во время беседы.
— В фильме Игоря Шадхана «Власть» (1991) Владимир Путин говорил, что взяток ему практически никто и не предлагает: от него ничего не зависит. Это было не так?
— Лично в руки денег я ему не давал. Но Леша Миллер вполне справлялся с этой приятной функцией. Может, конечно, оставлял себе, но почему-то я сомневаюсь.
— Дорого было?
— 10 тысяч долларов. По тем временам — деньги. Сумма зависела, насколько я знаю, от того, какой планируется профит. У нас впереди было еще много шагов. Мы рассчитывали на то, что будем снабжать петербургскую полицию и это будет долговременный заказ, производство на базе Военмеха. То есть это был долгострой.
— Что в итоге получилось?
— В итоге мы получили лицензию на выпуск экспериментального гладкоствольного оружия. Но нас подвела чеченская война, потому что уже к концу 1995 года появился закон, ужесточающий как частное производство, так и оборот оружия в целом. И так же, как и везде, в США в связи с этим было некоторое замораживание всего проекта.
— У вас было прозвище Макс-оружейник?
— Ну да, я занимался оружием. Наверное, было. Но мы хотели заниматься в основном производством, торговлей мы не занимались. Мы привозили образцы в штучном варианте и делали основной упор на Военмех, у которого, конечно, была лицензия на производство всех видов оружия.
— А идея была ваша? В интервью японцам (1993, журнал Playgraph) Путин сказал: «Санкт-Петербург обеспечивает 70 процентов военной промышленности в стране. Это самая сильная отрасль города, но здесь сотрудничество с Западом пока отстает… Мне обязательно хотелось бы добиться успеха в бизнесе и в этой области».
— Ну, конечно, заинтересованность была. Оружие — это такие мужские игрушки. Тем более, поскольку мы занимались не боевым, а охотничьим оружием, это отдельная страсть. У Путина ее, по-моему, нет, во всяком случае, не наблюдалось, а у многих людей это просто страсть. Хорошее охотничье ружье — прекрасный подарок мужчине. Это был мой проект, я был генеральным директором СП. Владимир Владимирович нам помог. А в дальнейшем у меня появился партнер, точнее, знакомый годов с 80-х, частично по еврейской общине, в которую я входил, Дима Скигин. Он в тот период занимался лесным бизнесом. Жил в соседнем доме номер 29, а я жил в доме 25 на Кировском проспекте. Мы часто встречались, будучи соседями, много беседовали, партнерствовали по небольшим проектам, а потом возникла идея создать совместный бизнес на фоне и моего общения с мэрией, которое у меня было по моим делам, и у Димы — по лесным и экспортным делам (он занимался экспортом леса из Карелии). Тогда был большой проект, связанный с реконструкцией ленинградского аэропорта. До сих пор этот проект идет…
«Дима утверждал, что долго торговались с Путиным… В итоге сговорились на четырех процентах, которые будут принадлежать ВВ»
— Алексей Миллер участвовал в продвижении этого проекта?
— Да, конечно. Миллер отмечался везде как полномочный представитель. Был большой проект, Собчак его активно лоббировал, участвовал ЕБРР, и один мой американский знакомый занимался тем, что всячески это прорабатывал. Он рассказал об этом нам с Димой, и мы решили, что проект очень большой и что вкладывать в него энергию, деньги и связи не стоит, а вот то, что связано с заправкой самолетов, может быть нам интересно — было видно, что в нем есть деньги.
Идея была очень простой: создать бензоколонку, только экспортную. В тот момент, когда вы вставили краны в бак самолета, у вас начался экспорт: никаких пароходов, никаких труб, к вам пришли сами. В аэропорту еще с 1970-х была труба от Киришского нефтеперерабатывающего завода. Железная дорога была рядышком — в общем, можно было легко организовать доставку с Киришей, и мы решили этим заняться. Зарегистрировали совместное предприятие, опять же, в Комитете по внешним связям Владимира Путина, в 1995 году. У нас была совместная компания «Сигма» (у меня — 29 процентов), зарегистрированная в 1994 году для совместных проектов, а в 1995-м при помощи этой компании и лихтенштейнской Horizon International Traiding, которой руководил американец Грэхем Смит, мы сделали новое СП — компанию «Совэкс».
Название «Совэкс» взяли то же самое, что и у лесной компании Дмитрия Скигина. Это было удобно, потому что его знали как человека, уже занимавшегося экспортно-импортными операциями. Мы просто сдублировали название. Был «Совэкс» деревянный, а сделали новый «Совэкс», занимавшийся аэропортом. «Совэкс» деревянный даже не знаю, кому принадлежал, — может, и Дима лично его организовывал, а «Совэкс» аэропортовский — это Horizon International Trading — 34 процента и наша с Димой компания «Сигма» — 66 процентов. Вполне понятное разделение. Далее начался процесс вхождения в аэропорт, приватизация. И в процессе приватизации трудовой коллектив водителей бензовозов, которые возят большие цистерны до самолетов, выделился в отдельное транспортное предприятие. Мы туда вошли в качестве инвестора и далее пошагово пришли, не без помощи Владимира Владимировича, к аренде емкостей, к получению собственной лицензии на заправку самолетов. При регистрации компании переговоры вел Дима, потому что у меня было параллельное направление — проект вооружений, и мы решили, что Дима будет этим заниматься больше. Дима тогда, в 1995-м, вел «Совэкс». Дима утверждал, что долго торговались с Владимиром Владимировичем. Я ему верю. С него просили сначала 15 процентов от доходов. Это была общая такса, от 10 до 15 процентов, если дело могло быстро принести доход. Дима мотивировал необходимость скидки тем, что прибыли ждать долго, что еще нужно сделать много вложений, и в итоге сговорились на четырех процентах, которые будут принадлежать Владимиру Владимировичу. Сколько он в итоге заплатил, какую наличность, я, честно говоря, не знаю.
— Как юридически оформлялись эти четыре процента?
— Да никак. Но это некоторые обязательства.
— Но не наличными же платили?
— Определялась доля, дальше уже можно было обсуждать, в каком виде.
— Понятно. Сегодня есть свидетельства того, что Николай Шамалов, Геннадий Тимченко держали акции «не для себя», об этом рассказал бизнесмен Сергей Колесников. Как в этом случае решалось?
— Тогда это было чисто вербальное обязательство (хотя в 2012 году появилась и документальная зацепка по поводу четырех процентов, о ней я скажу позже), но, поскольку от Владимира Владимировича зависело очень многое, в частности, он нам подписал в какой-то момент долгосрочный договор аренды на нефтеналивные мощности в аэропорту, — это было очень серьезно. Мы от него зависели все время. Плюс в вопросе получения различных лицензий — без этого никак. Там строилась некая структура. Насколько я понимаю, Тимченко нужен был сбыт для его организации «Кинэкс», и была проблема, вечная проблема в России — проблема инфраструктуры. Порт забит, железные дороги забиты, а для того, чтобы что-то экспортировать, нужно вывозить. В Петербурге удобно, что от Киришского завода идет нефтепровод, труба выходила в порту, в аэропорту, на Шушарах и на Ручьях.
«Совэкс» — первая компания, которая занялась экспортом нефтепродуктов. Там было некоторое условие, которое всеми участниками бизнеса выполнялось вплоть до последнего времени, пока не вошел «Лукойл»: что все нефтепродукты берутся только от Киришей. Ни от кого больше — категорически нельзя.
Зато от Киришей Тимченко представляет хорошую ценовую политику, отсрочку платежа, то есть это были «Винни-Пух и все-все-все». Это очень удобно, потому что западные компании перечисляли оплату зачастую не сразу, а согласно одной из схем, которые были по «Совэксу», деньги вообще шли в Лихтенштейн. Horizon International Traiding как совладелец, агент и представитель получал плату, а потом как бы расплачивался с «Совэксом», который в Петербурге, как с поставщиком.
Следующая компания, которая была на той же точке выхода трубы, — это Петербургский нефтеналивной терминал, который Дима Скигин создал вместе с Ильей Трабером, а также Сережей Васильевым, потому что Дима ушел под крышу Васильева где-то году в 1995-м. До этого у него были большие проблемы в лесном бизнесе. Из-за весенней распутицы (не по его вине — он был хорошим бизнесменом) Дима не смог вывезти лес, когда все размокло под Архангельском. У него стояли корабли, были большие простои, а поскольку он работал на кредитные деньги под проценты в банке «Санкт-Петербург», то возникли очень большие проблемы: пени за простой кораблей плюс невозврат кредита. И он обратился, насколько я понимаю, как раз через Илью Трабера к Васильеву, и ему помогли решить эту проблему — закрыть кредит в Санкт-Петербурге, но он уже ушел под крышу, потому что дальше, ну, выхода не было.
В порту появился терминал, тоже экспортный. Там была бункеровочная компания для заправки кораблей, Дима ее сделал в 1995 году, и параллельно появилась ПТК (Петербургская топливная компания) — это на выходе трубы в Ручьях. ПТК получила все от того же Владимира Владимировича договор аренды, заправку всех автомобилей городского хозяйства, включая милицию, плюс аренду бензоколонки.
— ПТК — это Кумарин (бывший вице-президент компании)?
— Конечно, Кумарин. Таким образом, под контролем оказались все три конца трубы, кроме шушарского… Но на Шушарах было сложно, потому что очень много потребляет железная дорога и туда с трудом пускают. Октябрьская железная дорога — это банда сама по себе. И там не было экспорта.
— В Санкт-Петербурге я слышала и такую версию от свидетелей происходившего в 1990-е: «Тимченко работал под крышей Васильева».
— Команда работала вся вместе: Васильев, Кумарин, Трабер, Скигин, Тимченко. Было распределение ролей, задача была понятная. По существу — взять все снабжение по Северо-Западу, в большей степени экспорт и внутреннее городское, обеспечив тем самым сбыт и для Тимченко. У Тимченко был и локальный сбыт — весь Питер обслуживался на нефтебазе «Ручьи», кумаринские ребята забирали, и там бывали скандалы — я так краем уха слышал, когда они пытались купить подешевле нефтепродукты у кого-то со стороны, им говорили «ни-ни». Геннадьич, как его уважительно называли, скандалил.
— Кто?
— Ну Тимченко. В глаза его уважительно называли Геннадьич, а в быту Гангрена кличка была.
— Кстати, откуда?
— Ну потому что он привязчив, как гангрена, если появился, все сожрет. Чем гангрена отличается? Никак невозможно вывести.
Соответственно, это был коллектив, и кто кому подчинялся — это зависело от локальной ситуации, я думаю. Потому что, если вы помните, ситуация достаточно раскачивалась, Собчака снимали, и в какой-то момент главными были бандиты, в какой-то момент — Тимченко. Ну то есть все зависело от конкретного расклада: кто где решал. Был некоторый паритет, и я думаю, что… Владимир Владимирович играл свою роль. Не то чтобы он был великий и ужасный руководитель, он был частью этой структуры.
— Рука руку моет?
— Конечно! Ну это банда.
— Вы сказали, что Скигин долго торговался, когда речь шла о доле Владимира Владимировича в бизнесе. Он был жадным?
— Дима деньги любил. Давать долю… Понимаете, отношение к чиновникам в тот период было не очень уважительным. Если это кто-то из правоохранительных органов — значит, в бандиты он пойти не смог, чего-то не хватило, в бизнес не пошел — ну куда еще? Чиновником в мэрию. На что живет? Взятки берет. Уважения это не вызывало. «Да, конечно, возьми и не мешай». Так что, на тот момент, во всяком случае, Дима торговался, Дима ругался, что просили много. Я верю, что просили 15 процентов, как принято на таких быстрых операциях, когда деньги могут сразу появиться. Но Дима доказывал, что нужно было сделать еще много шагов и много капиталовложений. Как это делилось в дальнейшем, когда где-то к 1996 году структура взаимоотношений уже выстроилась и пошел реальный поток денег, я не знаю. Потому что к тому времени я уже сделал немножко шаг в сторону от этого бизнеса.
1711Продолжение следует…
Читайте нас в Facebook
