Юрий Стоянов: «Мой отец работал гинекологом, и я слегка подкован по этой части»
Обладатель «Золотого орла» и четырех премий «ТЭФИ», один из создателей «Городка» Юрий Стоянов родился 10 июля 1957 года в Бородино. Правда, не в том, что стало знаменитым в 1812 году, а в селе Тарутинского района Одесской области. Этот населенный пункт известен тем, что рядом с ним была станция «Париж», где дислоцировались женские исправительные колонии.
- Слова Хемингуэя: «Париж — это праздник, который всегда с тобой» явно не про наш «Париж», — говорит Юрий Стоянов. — В нашем «Париже» и ныне находится исправительный лагерь для женщин. Вероятно, в Советском Союзе считали, что все женские пороки имеют французские корни, поэтому и назвали колонию «Париж», где вместо Эйфелевой башни находится вышка с охранником. В селе Бородино была больничка. Мой отец, который после медицинского института мог запросто остаться в аспирантуре, выбрал это захолустное место, где не было даже электричества. Мать пошла учительствовать в сельскую школу и помогала отцу чем могла. Он ведь «работал в органах» — был гинекологом. Поскольку в Бородино рожали редко, отец лечил не только от женских, но и от других болезней, а мама, когда требовалось, держала керосиновую лампу в операционной. Надо сказать, подвижничество отца не приносило пользы семье. Получал он сущие копейки. Вспомнишь — так и тянет выругаться. Грешен, хотя формулировка «ругаться матом» обидная. Я не ругаюсь, я им говорю. И делаю это красиво.
— Почти как в известной миниатюре: вообще-то он у нас не ругается, только, когда выпьет…
— Категорически не приемлю алкоголь. Его хватило еще в детстве. Ведь рос в болгарской семье, где вместо компота и воды на всех подоконниках в графинах стояло домашнее вино. Мои любимые напитки теперь кока-кола и кофе с лимоном. Очень люблю болгарскую кухню, хотя сам не готовлю. Правда, был в моей жизни период, когда все делал своими руками: варил, жарил, строгал, прибивал, ухаживал за детьми. Наверное, я заслужил, чтобы все это не делать теперь.
— Так принято в болгарских семьях?
— Скажем так, в хороших одесских. Мать у меня русская, отец болгарин. В середине ХIX века, когда в Болгарии было турецкое иго, местных крестьян тайно вывозили на кораблях в южные губернии Малороссии и размещали на правах свободных поселенцев. Эти села до сих пор сохраняют болгарскую культуру, язык… В шестнадцать лет я для экзотики решил записаться в паспорте болгарином.
— В школьные годы были трудным подростком?
— Смотря для кого. Для школы я был если не трудным, то сложным точно. Не в том плане, что бил стекла, курил, пил. Я спорил. Со всеми и вся. Для мамы с папой, думаю, я был хорошим сыном, для друзей — неплохим товарищем, а для себя и теперь остаюсь сложным человеком. Мне с самим собой непросто. Преследует ощущение, будто меня много внутри меня. Мог на гитаре играть неделями, не выходя из комнаты. Бренчал и в подъезде, потому что там хорошая акустика. Моя бабушка была кассиром в кинотеатре. Папа с мамой работали допоздна, меня не с кем было оставить, поэтому я ходил в кино. Знал все фильмы наизусть, а картины были тогда добрые, настоящие. Поэтому и решил пойти в актеры. Но я был упитанным, нескладным — паразитировал на кулинарной конкуренции двух бабушек. Правда, в раннем детстве был стройным, а потом переболел желтухой, обмен веществ нарушился, и одноклассницы перестали на меня смотреть. Хотелось нравиться тем девочкам, которые вызывали интерес у меня, а получалось все наоборот. И я увлекся фехтованием, занимался одержимо.
Тренером у меня был Аркадий Самойлович Бурдан. Его имя и фамилия внушили доверие моему папе: «Значит, не какой-то там мордоворот». Аркадий Самойлович, несмотря на фамилию, оказался настоящим извергом. Он издевался над нами по шесть часов в день. При этом обращался исключительно на «вы»: «Стоянов, вы должны понять: при ваших габаритах по вашей роже я точно не промажу!» Надо отдать должное Аркадию Самойловичу. Четыре года ежедневных кроссов, беготни в сорокакилограммовом жилете, боев с воображаемым противником и, не дай Бог, с самим Аркадием Самойловичем сделали свое дело. Я начал сокращаться в ширину и вытягиваться в высоту. При росте 182 сантиметра весил 64 килограмма. Стал не просто худым, а скелетообразным! Фехтование не лепит мышц, но делает тебя быстрым, пластичным, реактивным.
— Мастер спорта по фехтованию — звучит гордо и красиво.
— Да уж… Скорее, звучало. Я был им. Нынче, думаю, у меня нет даже третьего юношеского разряда. Сейчас времени на спорт практически нет. Так, иногда погоняю на водном мотоцикле по глади, а еще увлекаюсь бегом… по интернету.
— Когда в последний раз приходилось драться?
— Я не лезу в драки, боюсь потерять контроль над собой. Но был случай в Одессе. Я ведь внешне такой рыхловатый, обычно не предполагают, что могу ударить. А мой обидчик был не прав. Я бы не бил, если б он не угрожал. Большинство коллег знает о моей вспыльчивости. Несмотря ни на какие авторитеты, могу высказать в глаза все, что думаю. Никому не даю попирать мое достоинство — это у меня с юного возраста. Может, это болгарская кровь, а возможно, родительское воспитание. Но униженным я выходил из конфликтных ситуаций крайне редко.
— И опять — Одесса…
— Никуда от нее не деться. Хотел бы бывать здесь чаще, но получается не более двух раз в год. К сожалению, из-за работы не могу позволить себе того, что практикует Михал Михалыч Жванецкий. Он приезжает в апреле и остается до октября. Одесса — единственный и последний город, который не прививает комплекса провинциальности. Ни у одного одессита, приехавшего в Москву, не было ощущения, что он прибыл из провинции. И у меня, оно, мягко говоря, отсутствовало.
Когда был маленьким, моя мама — заместитель директора школы № 27 по воспитательной работе — абсолютно в духе своей должности сказала: «Я тебя выброшу с пятого этажа, с балкона». То была угроза после какой-то двойки, на что я сказал: «Не выбрасывай меня, пожалуйста. Ты еще будешь мною гордиться».
— Какая реакция зрителей стала для вас лучшей похвалой?
— Я учился в ГИТИСе, мы там разные этюды играли. В сценке «Допрос партизан» мне охотно давали роли гестаповцев. Приводили «русский девотчка Оля, который должен сказат, где же место дислокации партизанский отряд». Мы привязывали пойманных партизан к стульям, издевались и мучили их, давая безудержную волю фантазии. Помню, уже закончились занятия, ко мне подошла заплаканная «русский девотчка Оля» и чуть не с кулаками набросилась: «Юрка, какой же ты все-таки фашист!»
Это лишний раз подтверждает аксиому: успех актера далеко не всегда зависит от него самого. Эх, если бы можно было заглянуть вперед и узнать. Моя девятилетняя дочь Катя просто грезит этой профессией. Дай ей, Боже. Если она этого желает, мешать не буду. Подрастет, обязательно расскажу ей, что лично у меня первые успехи появились в профессии, только когда уже отметил тридцатилетие. В день появления Кати на свет мне с трудом удалось вырваться со съемок. Я все же присутствовал при родах. Мне дали подержать дочку, и я уехал. Жену Лену положили в реанимацию, куда не пускали посетителей. Когда я снова приехал в роддом, меня провели к супруге под видом врача — пришлось надеть зеленый докторский костюм, шапочку и марлевую повязку. Пока шел в отделение, меня атаковали женщины: «Доктор, а когда бандаж можно снять, а почему тут тянет?» Мой отец работал гинекологом, и я слегка подкован по этой части. У меня даже прозвища были в детстве Аптечкин, Таблеткин. В общем, удалось дать женщинам несколько полезных советов на ходу.
— Не напрасно же Юрия Стоянова хотят внести в Книгу Рекордов Гиннесса как артиста-мужчину, сыгравшего рекордное количество женских ролей.
— Не знаю. Кто хочет, пусть и вносит. Что такое Книга рекордов? Книга человеческих амбиций. Нет понятия «лучший артист», почему тогда можно говорить об актере, сыгравшем больше всего женских ролей? Я точно и не помню, сколько их было — наверное, порядка двух тысяч.
— Вы виртуозно владеете шестиструнной гитарой, записываете романсы. Когда впервые спели перед публикой, помните?
— Дело было в начале 1980-х в колонии общего режима, куда нас привезли в составе концертной бригады Ленконцерта. Прапорщик сразу предупредил, что осужденные были на сельхозработах, поэтому все пьяные. Стало быть, артисты разговорного жанра категорически не нужны — только музыка. Из всей концертной бригады играл и пел один я… Так состоялся мой первый сольный концерт. Я предварил свое выступление такой преамбулой: «У меня в руках гитара. Гитары бывают кленовые, ореховые, красного дерева. Дешевые делают из сосны и березы. Мой инструмент сделан из палисандра. Поскольку палисандр или его шпон должны быть многолетней выдержки, то, как правило, корпус изготавливается из деки старинного рояля. Для этого рояль нужно…» «Стырить!» — перебил меня пожилой зэк.- «Нет, просто сломать».- «Замочить», — поправился зэк.- «Или так, — согласился я. — Таким образом, большой инструмент, умирая, как бы дает жизнь маленькому».
Вот такое ввинтил вступление. А потом принялся петь блатные песни, которых знал немало. Зэки охотно подпевали. Напоследок подарили мне наборную самодельную шариковую ручку из цветных пуговиц. Один зэк пожал мне руку и хриплым голосом попросил: «Передайте, пожалуйста, Брежневу, как нам здесь плохо… Хозяин лагеря, сука, голубю, птице мира, голову оторвал». Позже прапорщик сказал нам: «Товарищи артисты, за голубя не переживайте. Этот почтовик доставлял на зону с воли пакетики с коноплей…» Чего только не было по молодости лет!
— К пониманию таких вещей приходишь, увы, с возрастом.
— Должен сказать, я все время забываю о возрасте. Ощущаю себя сорокалетним. Иногда просчитываю, сколько будет мне, когда дочке Кате двадцать исполнится. И все время нескладуха какая-то получается. Говорю себе: «Ты, миленький, на десяточку ошибаешься все время. Ведь тебе же 55, выглядишь на все 65, а отсчет ведешь от 40». Пора признаться себе: «Стареешь, Юра, стареешь…» Правда, актерская профессия будто продлевает жизнь. Играешь разных людей, что дает возможность эмоционально выплеснуться, разрядиться. Немаловажно, что отсутствует серьезная субординация внутри нашего цеха, где все на «ты».
— Вам 55 лет, а Илье Олейникову, вашему бессменному коллеге по «Городку», — 65. Вместе даты отпразднуете?
— Не планируем никаких торжеств. Ставить два трона в каком-то концертном зале, чтобы выслушивать речи назначенных на время юбилея друзей, не хотим. Тем более что круглые даты встречаем порознь: Илюша — в Питере, я — в Одессе. Однако с близкими людьми вкусно и красиво отметим. Я — с мамой, давними друзьями, авторами «Городка». Как говорят у нас в Одессе, хотите хохму? Когда мне исполнялось 50, а Илюше 60, телеканал «Россия» снял про нас замечательный фильм «Парни из нашего «Городка». Продюсер сказал: «Мечтаю снять такой фильм, который можно было бы смотреть много раз». Ведь юбилейные картины, как правило, снимаются для двух показов: первый — на юбилей, а второй — сами догадываетесь, когда.
6784Читайте нас у Facebook
