Михаил Голубович: «Вылетая на гастроли, я опоздал на рейс Одесса — Владивосток. Потом оказалось, что мой самолет разбился»
Украинский актер Михаил Голубович сыграл более чем 60 киноролей. Не говоря уже о театральных работах на своей родной сцене — в Луганском академическом музыкально-драматическом театре. Уже 26 лет Михаил Васильевич является его руководителем. 
Голубович из плеяды актеров, работавших в золотое время украинского кино. Он снимался в «Пропавшей грамоте», «Думе о Ковпаке», «Кортике», «Хождениях по мукам».
*Миша Поляков (Сергей Шевкуненко) и комиссар Сергей Полевой (Михаил Голубович). Кадр из фильма «Кортик». 1973 год
Свой юбилей Михаил Голубович будет праздновать дважды. Сегодня в Луганске на банкете соберутся его близкие, друзья, а через неделю в родном театре Голубовича пройдет его творческий вечер.
— Знаете, о каком подарке я мечтаю на свой юбилей? — начал с вопроса нашу беседу Михаил Голубович. — Хочу, чтобы государство выделило средства на завершение съемок картины «Рыцарь Дикого поля» о легендарном человеке Петре Калнышевском. Пять лет назад начался съемочный процесс, остановившийся из-за нехватки средств. Картину снимает режиссер Владимир Савельев, я играю главную роль. Петр Калнышевский жил при
— Но это творческая мечта, а что-нибудь, так сказать, для себя, любимого?
— Я человек достаточно аскетичный, много мне не надо — лишь бы близкие были здоровы.
— Вы родились в маленьком украинском городке, где, наверное, о театре только слышали.
— А вот и нет. У нас в Золотоноше был очень хороший народный театр. Я, работая на заводе, даже выступал там. Мечта о сцене у меня появилась еще в младших классах школы. Помню, будучи в самодеятельности, читал отрывок из романа Олеся Гончара «Прапороносцi», стоял на школьной сцене в военной гимнастерке. Ощущение было потрясающее. Я вспоминал о своих братьях, погибших во время войны, эмоции просто захлестывали, и вдруг осознал, что мечтал бы заниматься актерством всю жизнь.
— Ваши родители имели отношение к искусству?
— У нас в роду не было никого, кто бы занимался творчеством. Мама была домохозяйкой, отец — простой человек, прошел войну связистом на передовой. Я родился в 1942 году, когда мы были под оккупацией. Лишь после освобождения мне выписали метрику у военного коменданта на обратной стороне обрывка немецкой карты. Это случилось через год после моего рождения, и почему-то в метрике написали: 1943. Так что мне исполнилось 70 лет еще в прошлом году, но отмечать буду, как в документах, в этом. Впрочем, когда счет идет уже на такие цифры, то какая разница.
— Правда, что вас приняли в Киевский театральный институт лишь с третьей попытки?
— Было такое. Первый раз, когда не поступил, отдал документы в Гадячское культпросветучилище. Меня зачислили, я приехал довольный домой, а отец спрашивает: «Сынок, а кто же будет работать?» Я подумал-подумал и пошел на завод имени Лепсе. На второй год снова поехал поступать в театральный и опять не прошел. Возвращаться домой было стыдно, и я поступил в Одесский университет на филологический факультет. Но, проучившись полгода, понял, что не мое это, и бросил. Вернулся вновь на завод.
— И что же за специальность у вас была?
— Работать я начал рано, закончив седьмой класс. Помню, приближалась зима, а родителям не на что было мне одежду купить. Пошел на кирпичный завод вагонером работать, сырой кирпич возить на сушку. Очень тяжело было. Помню, слезы меня прямо давили от невозможной физической нагрузки. Но зато деньги в семью приносил. А на заводе имени Лепсе работал в чугунно-литейном цеху. Сначала молотобойцем, потом вагранщиком. Знаете, что входило в мои обязанности? В пять часов утра, одетый в асбестовый костюм, я залезал в печь, из которой днем выпустили металл, и вручную отбивал накипь. Больше пяти минут там нельзя было выдержать — очень тяжело и жарко.
— Хоть платили прилично?
— Зарплата была хорошая. Особенно, когда стал работать подручным заливщика. На первую зарплату купил себе обновки: драповое пальто цвета кофе с молоком, правда, на три размера больше — на вырост. К пальто — зеленую фетровую шляпу, костюм шерстяной и хромовые сапоги с калошами. Прямо жених! Жаль только, что поступление в театральный институт было летом, и в красоте такой я появиться перед приемной комиссией не мог. На третий раз таки поступил — на курс Василия Харченко и Анатолия Скибенко. Был счастлив безмерно, сразу дал телеграмму домой. Потом приехал, рассчитался на заводе и отправился на велосипеде в гости к деду, который жил в соседнем селе. Помню, приехал под хату, а он кричит: «А хто там їде?» Я ему: «Це я, дiду». — «Мишо?! Ну, заходь! Я думав, щось путне йде, а це — артист!» Конечно, мои родные долго не могли понять, что же за профессию я себе выбрал. Я же чувствовал себя в институте как рыба в воде. Параллельно со мной учились Ваня Миколайчук, Бронислав Брондуков, Иван Гаврилюк. Все это была одна большая компания. Мы встречались у Костя Петровича Степанкова, Сергея Параджанова.
— Вы были дружны с Параджановым?
— Наши отношения были достаточно сложными. Я несколько раз ездил к Сергею в тюрьму, когда его перевели в колонию в Ворошиловградской области. Все понимали, что на зоне его надо было как-то защитить, но официальное руководство колонии говорило, что среди заключенных все решает смотрящий (зэк, который следит за соблюдением воровских законов. — Авт.). И вот, помню, как раз в день своего рождения я вместе с актером Владимиром Шакало поехал в тюрьму с творческим вечером, устроенным через общество «Знание». Нашлись люди, которые помогли мне организовать встречу со смотрящим. Это был очень своеобразный человек, авторитет. Нас завели в комнату, и я начал рассказывать о том, кто такой Параджанов. Говорил долго, приводил много фамилий, признался, что известные личности пытаются помочь Сергею, чтобы как-то облегчить его судьбу на зоне. Смотрящий все время молчал и слушал. В конце моей речи он произнес лишь одно слово: «Лады…» И все. Возле него сидел шестерка, который постоянно что-то поддакивал мне. В конце я предложил смотрящему взять чай, сгущенку, но он отказался абсолютно от всего и ушел. А через несколько дней Параджанов уже был назначен начальником пожарного поста. Ему выдали табуретку, два ведра и ящик с песком. Сергей не работал и к нему с уважением относились зэки.
— Параджанов знал, кому обязан этим?
— Конечно. Я встречался с Сергеем на зоне. У него было подавленное настроение. Помню, первый раз, когда его позвали, он передал: «Я чищу зубы». На тюремном жаргоне это означало, что он занят. Когда второй раз за ним пошли, сказав, что приехал Голубович, Сергей появился и с порога начал кричать: «Ты зачем приехал?! Ты, которому я ничего не сделал в жизни! Почему не едут те, которым я помогал?..» Понятно, что ему было очень тяжело. Когда Параджанова освободили, он прислал мне телеграмму со словами благодарности. Улетел в Грузию, и нам не довелось после этого встретиться.
*Уже 26 лет Михаил Голубович руководит Луганским музыкально-драматическим театром (фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»)
— Вы считались одним из самых талантливых студентов на своем курсе. А потом вдруг решили оставить столицу и уехать в Луганск.
— На самом деле после окончания института я должен был ехать работать в Чехословакию, в Пряшевский театр. Но это был 1967 год, назревали события Пражской весны, и меня не выпустили из Советского Союза. Вот так в один момент я оказался без работы. Как раз в то время меня пригласили в украинскую труппу Ворошиловградского театра, которым тогда руководил народный артист СССР Петр Ветров. Это было потрясающе интересное время. Помимо работы в театре, я активно снимался в кино. Сейчас даже думаю: «Как я все успевал?» Ну посудите сами: в четыре утра вылетал в Москву, в шесть меня встречала машина, в семь я был в гостинице «Мосфильма», а в восемь — на съемочной площадке. До половины двенадцатого снимался, потом собирал вещи и — в аэропорт. Улетал в Ленинград и работал на «Ленфильме» до восьми вечера. Потом — снова в самолет и на Киев. Из Борисполя меня часто забирал мой друг, бывший главный спортивный врач Украины Виктор Бованенко. Он вез меня в Жуляны, где мы быстро ужинали в ресторане, и я улетал в Ворошиловград.
— Это же здоровье надо было какое иметь.
— А то! Но мы, актеры, народ привычный, чего только не происходило на съемочных площадках. Хорошо помню работу над фильмом «Кортик», он в советское время был очень популярен. Тогда я познакомился с Эммануилом Виторганом, Зоей Федоровой и знаменитым Леонидом Кмитом, который в «Чапаеве» играл Петьку. Кмит научил меня пить водку из газеты в общественном месте в присутствии дружинников.
— Какой-то особый способ?
— Кмит брал газету, сворачивал ее с двух сторон — получались две трубочки (что-то вроде бинокля). В одну из этих трубок Кмит незаметно вставлял бутылку с водкой и громко говорил: «Миша, ты напрасно не увлекаешься небом. Звезды — это удивительно. Там столько красоты, тайн». Окружающие слышали, что он несет какую-то чепуху и уже не смотрели на него. А в это время Кмит, задрав голову кверху, приставлял горлышко ко рту и пил. При этом смотрел в потолок. В общем, веселые были времена. К тому же актеры в Советском Союзе зарабатывали прилично. Самая высокая ставка была у таких звезд, как Николай Крючков, Иннокентий Смоктуновский — 75 рублей за съемочный день.
— Правда, что вы должны были сниматься в картине «Холодное лето 53-го», но отказались?
— Надоело играть отрицательных персонажей. Мне позвонили из съемочной группы «Холодного лета…» и сказали, что есть работа. Я лишь спросил, положительный или отрицательный персонаж. Узнав, что надо играть подлеца, отказался. А через какое-то время, приехав на «Мосфильм», узнал, что в картине снимались Анатолий Папанов, Виктор Степанов… В общем, пожалел, что не согласился. Хотя, наверное, так и должно было случиться, ведь каждого из нас ведет судьба.
— Вам приходилось в этом убеждаться?
— Была одна история, которая повлияла на мое отношение ко всему, что происходит с нами. Луганский театр гастролировал во Владивостоке, и в это же время я снимался на студии «Молдова-фильм» в картине «Красная метель». Надо было доснять один день, и я полетел в Одессу, где проходила тогда работа над фильмом. А театр отправлялся в Улан-Удэ. Во время полета я перезнакомился с экипажем, замечательные были ребята. Они говорят: «Мы сутки отдыхаем в Одессе, можешь с нами долететь до Иркутска». Я дал телеграмму директору театра, что буду возвращаться рейсом 1154 и попросил из Иркутска забронировать одно место до Улан-Удэ. Съемки «Красной метели» проходили под Одессой. Это был август, страшная жара, и в деревне, где снимали, холодное вино в бочках продавалось по 12 копеек за стакан. В общем, вся группа перепилась и работу отменили. А мне же ехать назад надо. Водитель, который вез до аэропорта, попался разговорчивый и медлительный. В результате я опоздал на самолет. На перекладных через Воронеж добирался до Иркутска, а оттуда — в Улан-Удэ. Помню, захожу через служебный вход в оперный театр, где выступала наша труппа, смотрю — в фойе висит чей-то портрет в черной рамке. Подхожу, присмотрелся: «Да это же моя фотография!» Оказалось, самолет рейса 1154 Одесса — Владивосток разбился…
— Значит, долго жить будете.
— Вот такая штука, судьба… А что сейчас? Стараюсь держаться в форме. У меня есть своя система. Занимаюсь дома физическими упражнениями по схеме, которую сам разработал. А вот диет не придерживаюсь: ем все подряд. Более того, люблю готовить, помогаю жене по хозяйству. Борщ и кулеш получаются у меня лучше всего. Я рано встаю, иду в родной театр, где занимаюсь тем, что люблю.
6025Читайте нас у Facebook
