Боец 24-й бригады Николай Капланчук: "Решив, что я мертв, боевики обложили меня растяжками"
На днях было возбуждено уголовное производство по факту событий на 32-м блокпосту. Напомним: блокпост вблизи села Смелое был крайней точкой, сдерживающей наступление боевиков со стороны Луганска. Целый месяц более ста украинских военнослужащих находились в окружении сепаратистов, под постоянным обстрелом, практически без воды, еды и боеприпасов. По мнению Генеральной прокуратуры Украины, в сложившейся тогда ситуации виновата безответственность командования сил АТО.
27 октября измученные солдаты покинули блокпост. В официальном сообщении говорилось, что за время осады погибло пятеро бойцов. Однако, как выяснили «ФАКТЫ», эти данные были неточными. Еще как минимум десять воинов, выполняя приказ командования прорвать окружение перед 32-м блокпостом, были убиты или пропали без вести.
«Полковник из штаба отправлял нас на верную смерть. И мы это знали»
За последний месяц боец 24-й механизированной бригады Николай Капланчук множество раз слышал фразу: «Ты, парень, в рубашке родился». Врачи до сих пор удивляются, что он выжил после того, как трое суток, истекая кровью, пролежал на морозе в открытом поле. У Николая полностью раздроблены кости таза, сквозное ранение правого предплечья, ожоги спины, лица и кистей рук. Он перенес пять операций: сильно пострадали внутренние органы. На днях состояние раненого стабилизировалось, и его перевели в Ирпенский военный госпиталь. О пережитом Николай вспоминает с самоиронией, умудряется постоянно шутить. Но, когда речь заходит о погибших товарищах, глаза мужчины наполняются слезами.
— Зачем столько пацанов положили?— с болью в голосе спрашивает 26-летний Николай Капланчук. — Этого можно было избежать, если бы генералы хоть немного ценили жизни солдат. Взять хотя бы примеры из моего опыта. Вообще-то, я военнослужащий части обеспечения. То есть тыловик, а таких на фронт не берут. Я написал рапорт и попросился в АТО. Не мог сидеть дома, в Коломые. Включаю телевизор, а там одно показывают — сюжеты, как хоронят наших ребят. Жена в крик: мол, ты куда? Двое маленьких детей! Ну, я ей так, в шутку: «Отпусти, а то разведусь». Она и затихла… Думал, что, как положено, поедем в учебку, где нас будут тренировать уже побывавшие в боях офицеры. Какая там учеба! Мне с ходу дали пулемет. Наверное, подумали: такой крепыш (во мне больше 120 кило) сдюжит таскать на ремне девять килограммов, а, если надо, еще и коробки с боеприпасами.
В сентябре приехали в зону АТО. Нас поставили на перекрестке возле села Войтово на Луганщине. Стали рыть окопы, а земля — камень! Лопаты ломаются. Ездили по округе, искали лесопосадки, рубили деревья, таскали бетонные круги… И тут приезжает командование из штаба: «Ви що, хлопці, робите?» «Блокпост». — «Не надо никакого блокпоста. Ваша задача — просто здесь спрятаться». А где, блин, прятаться? Вокруг одни поля!.. Потом нас перебросили под село Крымское и поставили прямо под линией электропередач! Мы с пацанами еще шутили: «Либо сепар убьет, либо ток». Попади снаряд в провода (а там напряжение в десять тысяч вольт), нам всем был бы капец.
Командиры нашей роты и батальона — нормальные ребята. Но что они могут сделать? Сверху шашкой махнули — выполняют. Как-то прибегает взводный — злой, как шершень. Ругается: «Пусть меня под трибунал отдают!» Мы к нему: «Валентин, что случилось?» — «Сказали, через час выезжаем, — говорит. — Куда — ночью?!» Представьте, идет колонна техники с включенными фарами. Мишень — лучше не придумаешь. Куда едем, никто не знает. По дороге приказали, чтобы держали курс на 31-й блокпост.
Приезжаем, а там уже крутится полковник из штаба: «Быстро формируйте колонну — и на 32-й блокпост». Объяснил, что между нашими блокпостами сепаратисты установили свой, перегородив дорогу бетонными блоками. Итак, задача: пробить блоки, остановиться за ними, отстреляться, пропустить нашу колонну и потом замкнуть ее. Мы это как услышали, побежали к взводному: «Валентин, это же нереально! Наша машина не пробьет блоки. Она и на двухметровую горку не может въехать — гусеницы сразу слетают!» — «Да знаю я!» — и пошел с полковником гутарить.
Возвращается, а впереди него уже танк едет. Оттуда вылезает танкист: «Мужики, я еду с вами. Только у меня… пушка не работает». Тут появляется полковник: «Пулеметная установка работает?» — «Работает». — «Ну, вот из нее и будешь стрелять». Чтоб вы понимали, нерабочие машины в армии — это нормально. Перед этим у нас по дороге одна сломалась: проводка сгорела, солярка потекла. Механик сидел в этой солярке, как в озере… В общем, как-то колонну сформировали.
На рассвете выехали: впереди БТР, за ним танк, потом две наши машины, позади — десантники из 95-й аэромобильной бригады. Мы еще смеялись: мол, десантники уже не справляются, поэтому нас, тех еще специалистов, им в помощь прикомандировали. Наше появление на блокпосту террористов должно было выглядеть примерно так: танк пробивает блоки и идет дальше, а мы выскакиваем из машин и, как страшные Джеки Чаны, кладем всех боевиков. Пока колонна проходит на 32-й блокпост, мы отдыхаем, спокойно выкуривая по сигаретке… Фантазер он, этот полковник. Хотел бы я сейчас ему в глаза посмотреть. Он ведь отправлял нас на верную смерть. И мы это знали. Ехали только ради пацанов, потому что стоять в окружении, без еды, без патронов — это тяжко.
«Я словно завис в воздухе и наблюдал, как рядом пролетают куски железа, автоматы, оторванные руки…»
— Полковник еще добавил: «Ребята, все нормально. Только выезжаете, тут же начнет работать артиллерия», — продолжает Николай. — То есть наши артиллеристы должны были начать обстреливать вражеские позиции. Так вот, если бы артиллерия работала, все прошло бы четко. Тогда противник не смог бы нас обстрелять, потому что сам вынужден был бы укрываться от огня.
— Вы хотите сказать, что наша артиллерия так и не заработала?
— Какая там артиллерия? Я вас прошу! Полковник так сказал, чтобы ребята не боялись. Мы совсем немного проехали, как вокруг нас начали ложиться вражеские снаряды. Ближе и ближе, косяком к дороге, прямо к нашей колонне. А за десять минут до отправления колонны в сторону блокпоста сепаратистов выехали еще две машины с бойцами. И вот теперь я увидел этих пацанов. Они, раненые, ползали по дороге, рядом горели подбитые автомобили. Наши машины начали вилять: объезжали, чтобы, не дай Боже, не задавить хлопцев, а танк «брал» их между гусениц. Я стрелял по «зеленке» и краем глаза видел, как один раненый полз под нашей машиной и кричал. Это страшно: человек просит о помощи, а ты бессилен. Когда обстреливают, останавливаться нельзя — это гарантированная смерть.
Но мы все-таки вынуждены были остановиться: перед нами подбили танк. И сразу звуки: чух-чух-чух! — это пули пролетают. Смотрю: прямо перед моим лицом летит снаряд — вшу-у-ух! И ушел в сторону. Меня поразило, что никого из ребят, а мы сидели кучкой на башне БТРа, не задело. Я еще, помню, заорал: «Мазилы!» и, чтобы поднять боевой дух, стал напевать песню. В этот самый момент ощутил резкий удар в руку, и… ее отбросило в сторону. Кричу: «Рука!», а Маца, мой товарищ, успокаивает: «Колян, не переживай! Рука есть! Я ее держу». Ну все, думаю, оторвало, раз он ее держит. Но потом смотрю: рука вроде на месте, только я ее не чувствовал. Наверное, из-за шока.
Как раз перед этим я обновил ленту в пулемете, осталось только затвор дожать. А правой руки ведь не чувствую! И я тогда левой ногой поднял дуло, а правой ногой надавил на затвор — он дошел до упора. Потом левую ногу еще немножко приподнял, чтобы ствол на «зеленку» направить. Но нажать на спусковой крючок не успел. В эту же секунду почувствовал сильный удар (наш БТР подбили) и понял, что лечу вверх ногами. Ощущение такое: не страшно, не больно — просто летишь и наблюдаешь, как рядом пролетают куски железа, автоматы, оторванные руки… Казалось, что я словно завис в воздухе и плыву по нему, как космонавт в невесомости.
Лечу и вижу, что падаю на асфальт. Еще подумал: елки-палки, я же сейчас грохнусь! Слышу такое — б-бах! И резкая боль по всему телу… Перед выездом нам выдали шприцы с обезболивающим. Я вытащил этот шприц из кармана и уколол себе в область таза — там болело невыносимо. Смотрю, рядом валяется рация командира взвода. Я схватил рацию и попытался связаться с нашими ребятами: «Прием! Прием!» Долго так кричал, потом глянул на рацию, а от нее остался кусок расплавленной пластмассы. Правда, в тот момент я не осознавал, что рация не работает.
Когда в голове немного прояснилось, увидел наших пацанов. Один лежал на гусенице танка, второй — на дороге, третий — на обочине. Перевел взгляд чуть выше — наша машина горит. А внутри же полно боеприпасов. Сейчас как рванет! Надо по-любому скатиться в кювет, говорю себе. Трижды перевернулся и оказался в канаве возле поля несобранных, засохших подсолнухов. Сверху на меня упал кусок горящего железа. Лежит на плече и горит. Понимаю, что надо сбросить его с себя, а боль такая, что не могу даже шелохнуться. Собрался с последними силами и перевернулся на живот…
Очнулся от звука голосов. Сверху, по дороге, ходили казаки или сепары какие-то, Колян и Витек, и девушка с ними — голос совсем молодой. «Поубегали». «Не, смотри, руки-ноги валяются… О, живой!» — и тут же одиночный выстрел. Потом еще один. Добивали наших. «Витек, минируй „двухсотых“ и уходим». Они возились минут двадцать, возле меня тоже. Что делали, я не видел. Неподвижно лежал, накрыв лицо капюшоном и закусив губы, чтобы не закричать от боли. Потом голоса стали отдаляться — ушли.
Временами я терял сознание. Когда приходил в себя, мучила страшная жажда. Позже врачи объяснили, что это из-за потери крови: подо мной ее набежала целая лужа. Здоровой рукой дотянулся до старой баклажки, она валялась рядом. Мочился в нее и пил. Осознавал, что должен что-то пить, иначе долго не протяну. На земле лежала чья-то почти полная пачка сигарет. В кармане нашлась зажигалка. В общем, на моче и сигаретах только и держался.
Где-то рядом стреляли так, что содрогалась земля. Один раз меня подбросило вверх сантиметров на десять и откинуло обратно в подсолнухи. Боль была адская. В глазах то темнело, то светлело, кружились звездочки, сверкали молнии. Если бы в тот момент под рукой была граната, я бы точно выдернул чеку и под себя положил. Был момент, когда я даже просил у Бога прямого попадания: чтобы снаряд или осколок прилетел — и сразу насмерть. Потому что дальше так мучиться уже не мог…
«Мочиться стало нечем, а пить очень хотелось»
— Курил, молился, включал мобильный телефон, рассматривал фотографии сына и дочки, — говорит Николай. — Да, телефон есть, и батарея заряжена. Но позвонить невозможно — МТС там не ловит. Смотрел на снимки детей, и зарождалась надежда: а вдруг меня все-таки найдут? Разговаривал с Богом, с детьми. Просил, чтобы они, когда вырастут, поняли, почему я пошел воевать. И простили за то, что не смог им ничего дать.
— В конце октября в тех краях уже стояли морозы. А вы лежали на холодной земле, с обгоревшими плечами…
— Простреленную руку не чувствовал совсем, но она была теплой. Наверное, из-за того, что кровь вытекала по чуть-чуть. Я повернулся на бок и положил раненую руку под себя. А здоровую спрятал под капюшон. Он такой большой, я накрывал им голову, запихивал туда руку и дышал на нее. Ноги все время замерзали, но я постоянно шевелил пальцами, и тогда становилось теплее. Холодно было только ночью. А днем грело солнышко. Один день был вообще очень теплый. Я уже не мог мочиться — нечем было, а очень хотелось пить. Стал просить: «Боженька, дай дождя!» Но потом спохватился: если пойдет ливень, я ведь замерзну. «Не-не, боженька, пусть будет сухо. Я потерплю без воды».
Однажды вечером услышал звук проезжающей машины. Она остановилась рядом. Я стал кричать. Было уже все равно, свои это или чужие. Думал: либо спасут, либо добьют. Кричал, кричал, и тут кто-то посветил в мою сторону фонариком: «Ты встать можешь?» А у меня нога задубела, я уже день ее не чувствовал. «Нет, — говорю. — Ноги онемели». Человек с фонариком ушел. Нет его и нет. Точно «сепары», решил, сейчас придут и убьют меня. Закурил последнюю, как тогда думал, сигарету в жизни. До этого по ночам горящую сигарету держал под капюшоном, чтобы меня не заметили. А в этот раз уже не прятался. «Сепары» вернулись, подняли меня и потащили куда-то. Смотрю, на дороге стоит карета скорой помощи, меня к ней несут…
Крик Николая услышал известный медик-волонтер Армен Никогосян. За время работы в АТО он спас более 850 солдат. В тот день Армен приехал забирать раненого командира 32-го блокпоста. По договоренности с террористами его должны были передать медику на дороге возле подбитого танка. Когда бойцы перетаскивали своего раненого командира из «Урала» в реанимобиль, Армен расслышал доносящиеся с поля слабые крики. Поначалу принял Николая за сепаратиста: боец был одет в привезенные волонтерами фуфайку и кирзовые сапоги. Но все равно решил забрать его в больницу.
— Потом дядя Армен объяснил, почему они так долго не могли ко мне подойти, — продолжает Николай. — Оказывается, со всех сторон стояли растяжки. Наверное, это казачки Колян и Витек постарались. Кроме того, в нескольких метрах от меня были установлены три противотанковые мины, а рядом вся земля усыпана неразорвавшимися снарядами… В реанимобиле уже лежал один раненый. Меня поместили в специальные носилки, похожие на корыто: дядя Армен сразу заподозрил перелом таза.
Едем, машину качает, парень на тележке стонет. Спрашиваю: «Что за ранение?» «Осколочное, под сердцем», — поясняет медбрат. Мне было жалко раненого до слез. Хотя сам тоже кричал от боли. Чтобы парня не так сильно качало, я здоровой рукой придерживал его тележку. Позади нас сидел медбрат-волонтер (Витя зовут, кажется) и держал нас обоих. Водичку нам давал…
Того раненого я снова увидел в Киеве, в центральном военном госпитале. Это Олег, командир 32-го блокпоста. Он сказал, что мы не доехали до них всего полтора километра. «Если бы я только знал, что вы едете, я бы вас поддерживал огнем, — сокрушался Олег. — У меня оставались боеприпасы». Это еще одна большая проблема АТО — нет взаимосвязи между батальонами и блокпостами.
Врачи обещают, что до Нового года Николай вернется домой. Месяц на реабилитацию, а потом новые операции. Будут сшивать поврежденные нервы на руке, через полгода извлекут скрепляющую кости таза пластину.
— Очень хочу увидеть детей и в то же время боюсь этой встречи, — признается Николай. — Когда уезжал, сын и дочка только начинали говорить, а теперь лепечут в трубку: «Папа, пиижай домой». Я их слушаю, а ответить не могу. Даже произнести «привет» не получается. Ком в горле, слезы льются… Жена сказала детям, что папа на работе, но скоро приедет. Они ждут.
На днях ко мне в госпиталь приходили родственники троих ребят, которые вместе со мной ехали на БТРе. Тарас, Юра и Гена пропали без вести. Их тела еще не нашли, а родным уже похоронки прислали. Родители и жены пацанов сходят с ума, бегают по ворожеям. Я позвонил дяде Армену и попросил, чтобы он поспрашивал там, в АТО, и в госпиталях. Может, ребята тоже выжили? Хотя надежды на это мало. Месяц уже прошел…
Фото автора
19117Читайте нас у Facebook
