Потерявшая обе руки в четырнадцать лет, любовь гапон, глядя на руки здоровых попрошаек, бомжей или алкоголиков, думает: «это ж какое добро зря пропадает! »
-- Ну, что вам написать? -- Любовь Константиновна зажимает локтевым суставом правой культи шариковую ручку и красивым размашистым почерком очень быстро выводит на листе бумаги: «Аня, спасибо!».
-- Почерк у меня остался прежним, -- говорит она. -- Может, потому, что я до сих пор чувствую каждый отрезанный палец. Сначала научилась писать ручкой, зажатой между зубами. А потом приспособилась зажимать ручку локтевым суставом. Точно так же нож держу, ложку… Только стираю ногами. Кстати, мне очень нравится это занятие, поэтому машиной практически не пользуюсь. Единственное, чего не умею, -- застегивать пуговицы на зимней одежде.
«Я даже сейчас считаю про себя на пальцах, которых нет»
-- Работы я никакой не боялась, -- рассказывает Любовь Константиновна. -- Еще совсем девчушкой была, а умела и обед приготовить, и потолки побелить, и за домашней живностью присмотреть. Мама потом говорила, что я как будто старалась наработаться на много лет вперед.
Она уже не помнит, как выглядели ее руки. Иногда только открывает семейный альбом и вглядывается в фотографию еще военной поры. Это единственный снимок, на котором Люба с руками. На нем ей всего три годика. А у нее уже внук Толик такой по возрасту, в каком она стала инвалидом.
… Девочку-подростка в луже крови заметил обходчик железнодорожных путей. Потом, когда она пришла в сознание в одной из районных больниц Киевской области, Любе рассказали, что ее сбросили с поезда на полном ходу. Видимо, не поняв, что произошло, девочка начала ползти вперед, и ее руки оказались под колесами того самого пассажирского состава, в котором они ехали вместе с тетей. Их купе находилось возле двери третьего вагона, а всего в составе насчитывалось пятнадцать. Скорее всего, последним Любе и раздавило руки.
-- С тетей Олей, сестрой отца, мы ехали к родственникам в Киев, -- вспоминает она. -- В купе, кроме нас, никого не было. Однако около полуночи я проснулась от непонятного шума, и увидела двух мужчин с ножами в руках, которые приставали к тете. От страха я закричала изо всех сил, и тут же один из мужчин схватил меня и выбросил через дверь.
Тетю обнаружили мертвой. А 14-летнюю Любу, истекающую кровью, положили в кузов грузовой машины. Пятнадцать километров до больницы сердобольные женщины, ехавшие с уборки свеклы, держали Любу на руках.
Трое суток Люба находилась без сознания. А когда очнулась, запеленутая простынями, как младенец, то пожаловалась врачам, что у нее сильно болят руки, словно с них кожа содрана.
-- Наверное, в силу своего юного возраста, а может, в силу своего характера, я не воспринимала случившееся со мной как жизненную трагедию, -- рассказывает Любовь Константиновна. -- Постепенно привыкала обходиться без рук. За три месяца заново научилась писать, и первое письмо отправила учительнице химии Матроне Ивановне, с которой познакомилась в больнице. К сожалению, пришлось отрезать косу: заплести волосы сама уже никак не могла.
У мамы, в отличие от дочки, глаза не высыхали от слез. «Как же мы теперь жить будем?» -- часто спрашивала она неизвестно у кого. После этого Люба тоже начинала задумываться о будущем. Но вскоре опять забывала, что нелепая случайность навсегда сделала ее инвалидом. Поначалу думала, что со временем это постоянное ощущение рук пройдет. Оказалось, не проходит. И даже сейчас Любовь Константиновна считает про себя на пальцах, которых нет.
«Посмотрите, какая модница, даже в аудитории не снимает белых перчаток!»
-- Люба, тебе нужно работать и получать пенсию по инвалидности, -- сказала ей как-то классная руководительница Юлия Яковлевна Семенкова.
Послушав совета педагога, девушка, вместо того чтобы идти в десятый класс, пошла продавать литературу в книжный киоск. Жизнь действительно вынуждала сделать этот шаг, поскольку отец к тому времени умер, у мамы на руках был еще младший ребенок. Кроме того, семья начала строить новый дом, а пенсию Любе начислить не могли, поскольку, как объясняли чиновники, у нее не было трудового стажа.
Завозить товар в киоск помогал брат, но часто приходилось и самой носить связки книг под протезом. Любе очень нравилась работа, поскольку она чувствовала себя нужной людям. Именно тогда она поняла, что не пропадет в жизни. Работала днем, а вечерами училась в вечерней школе. Бывало, домой возвращалась только к полуночи -- автобус так поздно уже не шел на окраину города, и ей приходилось несколько километров идти пешком. Незаметно прошел год, и однажды ей принесли первые тридцать рублей пенсии.
-- Люба, поступай в педагогический институт, -- настаивала Юлия Яковлевна. -- Пенсию ты заработала, но не будешь же ты дома сидеть. И торговля литературой -- тоже не предел твоих возможностей. Я помогу тебе подготовиться к экзаменам.
Посоветовавшись, решили, что Любе больше всего подходит общеобразовательный факультет -- отделение Харьковского юридического института при Полтавском педагогическом.
-- Я очень стеснялась незнакомых ровесников, поэтому на вступительных экзаменах садилась за первую парту, чтобы никого не видеть, -- говорит Любовь Константиновна. -- Помню, первым писали диктант по русскому языку. Уже преподаватель зашел в аудиторию, уже начал диктовать первую фразу, а я все никак не могу достать упавшую на пол ручку. Ну, думаю, на этом все и закончилось. Куда мне тягаться со здоровыми? А попросить кого-то помочь не осмелюсь. Но все же кое-как достала ручку, успокоилась. Ручки тогда, кстати, были перьевые, макались в чернильницу, и я, как положено, писала с нажимами. Думаю, проверяющие диктант даже не догадались, кем он написан.
Оценок тогда не ставили. А перед каждым последующим экзаменом на доске в большой аудитории писали фамилии тех, кто не сдал предыдущего. Люба искала свою фамилию и после диктанта, и после сочинения… И глазам своим не верила. Ведь никаких поблажек из-за инвалидности ей никто не делал.
О том, что в институте учится студентка с протезами рук, многие преподаватели даже не догадывались. Только однажды, когда Люба вышла к доске и нарисовала логическую схему, которую не могли нарисовать остальные, молодой преподаватель перед всем курсом сделал замечание: «Посмотрите, какая модница, даже в аудитории не снимает белых перчаток». Люба молча удалилась из аудитории. Узнав от студентов, в чем дело, преподаватель, конечно, извинился, а позже они даже подружились.
-- Лучше всех на курсе я знала и латынь, -- продолжает Любовь Константиновна. -- Как только семинар по латыни, так меня уже и караулят однокурсники под институтом, чтобы списать домашнее задание.
К сожалению, после второго курса Любовь Гапон оставила общеобразовательный факультет: нужно было продолжать учебу в Харькове, а она побоялась далеко отрываться от дома. В ректорате ей предложили перейти на русскую филологию, снова на второй курс. Люба согласилась, но потеряла в учебе целый год.
До конца дней своих Володина мама так и не узнала, что у нее есть внучка
Зато ребенка Люба Гапон родила без отрыва от учебы. Не наблюдаясь у врачей, она сама высчитала день родов. Утром легла в роддом, а вечером у нее начались схватки. Уже на следующий день после выписки пришла на лекции. Хорошо, девочка росла спокойной и здоровой. Молодая мама без посторонней помощи пеленала ее, купала. А Лена будто все понимала и очень редко просилась к маме на руки. В переполненном автобусе, конечно, когда никто не уступал место женщине с ребенком, Люба садила Лену на протез, а чтоб было легче, подпирала тяжесть правым коленом, оставаясь стоять на одной ноге. Стиснув зубы, терпела, но виду не подавала.
23-летний Володя, отец Любиной дочери, даже не узнал, что у них должен родиться ребенок. За три дня до свадьбы он мчался на мотоцикле к своей возлюбленной и на повороте, в нескольких метрах от дома, попал под автомобиль. Из реанимации Володя уже не вышел.
-- Поняв, что беременна, я намеревалась сделать аборт, -- Любовь Константиновна достает единственную прижизненную фотографию Володи. -- Я представляла, с каким осуждением все будут на меня смотреть. Мало того, что сама инвалид, так еще и незамужняя. Но мама уговорила. «Может, родится дочка, нам помощь», -- утешала меня. Теперь дочке уже тридцать четыре года, внуку Анатолию четырнадцать. Так что на мне род не прервался.
Будучи студенткой, Люба сторонилась молодых людей, хотя они и пытались за ней ухаживать. Статная, белолицая, чернобровая, с копной пышных каштановых волос, она заставляла учащенно биться сердце не одного юноши. Однако сама никого не пускала в свое сердце -- боялась быть обузой. У Любы никогда даже мысли не возникало создать семью. Но Володе удалось развеять все ее сомнения.
-- У меня было «окно» между парами, и я отправилась в Корпусный парк. Села на скамеечку, достала конспект, читаю. А напротив меня оказался молодой симпатичный человек. Подсел ко мне, начал расспрашивать о том, о сем. Оказалось, он учился на вечернем отделении в соседнем институте -- сельскохозяйственном -- на агронома. Днем работал водителем автобуса дальних рейсов. Жил с мамой-колхозницей в селе Ивашки, под Полтавой. Когда я уже собиралась уходить, он купил мне мороженое. Я заупрямилась: «Не надо мне никакого мороженого». Ну представьте, как мне его взять у понравившегося парня, если у меня вместо рук протезы? А Володя не поймет, в чем дело. Он предлагает, а я отказываюсь. В конце концов, молодой человек обиделся и выбросил мороженое в мусорный бачок. Тогда я, чтобы загладить неловкость, сказала ему правду.
Люба думала, что этим поставила точку на их знакомстве. Но ошиблась. По вечерам Володя ждал ее возле института. Провожал домой, говорил о любви. Люба тоже в него сразу влюбилась, однако всячески уговаривала Володю найти себе другую. Тем не менее, он оставался тверд в своих намерениях взять ее в жены. И уговорил Любу поехать в гости к его маме.
-- Ты хочешь жениться на этой калеке? -- не скрывала своего возмущения Володина мама в присутствии Любы. -- Чтобы кормить ее с ложечки? Не вздумай мне ее больше показывать!
Вся в слезах, Люба выбежала за ворота и больше никогда не виделась с этой женщиной. Володя перебрался жить к своей любимой, которую так и не смог назвать женой. Его мать, похоронив единственного сына, до конца дней своих так и не узнала, что у нее есть внучка.
Только оформляя пенсию по возрасту, учительница поняла, что десятилетия ее жизни, отданные детям, вычеркнуты государством
-- И как же вы собираетесь работать педагогом? -- строго спросил дипломированного специалиста заведующий городским отделом образования, когда Любовь Гапон по совету старшей коллеги пришла к нему решить вопрос о распределении. Дело в том, что ее, городскую жительницу, одинокую мать с маленьким ребенком, отправляли на работу в самое дальнее село Полтавского района, в то время как учитель русского языка и литературы требовался в ее родную 24-ю школу, которая была под боком.
-- Научусь, -- с готовностью ответила Любовь Константиновна.
-- А что прикажете делать с вашим аморальным прошлым?
-- То есть?
-- Ну, у вас же есть внебрачный ребенок.
Вот так из-за чиновничьей «принципиальности» Любовь Константиновна даже на пенсию ушла сельской учительницей. Приходилось вставать в полпятого утра, чтобы успеть приготовить обед для семьи, а в шесть уже быть на автобусной остановке. Случалось, автобус не приезжал, и тогда учительница добиралась до Марьевской школы, расположенной за сорок километров от Полтавы, на попутках. Доводилось и речку вброд переходить. Это удивительно, но она ни разу не опоздала к первому уроку. Местные, бывало, опаздывали, но она -- никогда.
Ученики поначалу присматривались к новой училке. Им было все интересно: как она мел берет, как пишет на доске, как оценки ставит. А она боялась, что ее начнут дразнить. Но потом школьники сами, без просьб, стали помогать ей, если с чем не справлялась. И никогда не забывали застегивать пуговицы на пальто любимой учительницы. Будучи классным руководителем, она возила детей на экскурсии чуть ли не по всему Советскому Союзу, принимала участие в художественной самодеятельности, в спортивных соревнованиях по бегу. Ее никто не видел неряшливо одетой, без прически.
Последние двадцать шесть лет Любовь Гапон трудилась в Тахтауловской средней школе, недалеко от Полтавы. И только оформляясь на пенсию, поняла, что все зря. Пенсии-то она, оказалось, не заслужила у государства. То есть, конечно, заслужила, но ее поставили перед выбором -- либо пособие по инвалидности, либо пенсия по возрасту. Она выбрала первое -- на несколько гривен больше. Сейчас Любовь Константиновна получает 116 гривен. Ну никак не удается из этих денег выкроить на новый двигающийся протез для правой культи (левая у нее короткая, к ней приспосабливается недвижимый протез). Раньше их делали ей бесплатно. Теперь почему-то льготы отменили. Уж сколько раз внук Толик ремонтировал ремни тягового устройства, там уже шов на шве. Поэтому его бабушка все чаще обходится без протезов. Только когда выходит «в люди», надевает. Вот и ожидая корреспондента в гости, тоже «надела», чтобы показать, как они действуют. А ремень возьми и порвись в том месте, где тонко.
«Мне всю жизнь некогда было думать о том, что я инвалид»
Любовь Константиновна вовсе не похожа на пенсионера-инвалида. Как и прежде, на нее заглядываются мужчины, предлагают свои руки и сердца. Но всем она отвечает отказом. «Я однолюбка. Как и покойный Володя, я никогда не искала выгоды в браке», -- говорит Любовь Константиновна.
Дома она никогда не сидит без дела. С наступлением тепла дел прибавляется: нужно успеть засадить шестнадцать соток огорода в четырех местах. А потом практически самой их прополоть, убрать. Помогают внук, который живет с бабушкой с младенчества, дочка с зятем, живущие отдельно. В семье каждый знает свои обязанности. Но все равно более тяжелую работу Любовь Константиновна по привычке берет на себя.
-- Возвращаясь с огорода, такой рюкзак набью, да еще сумку на правый протез нацеплю, -- рассказывает она. -- Мне всю жизнь некогда было думать о том, что я инвалид.
Примером для нее всегда был инженер-изобретатель с Харьковского протезного завода Василий Капуста. Сам без рук, он изобрел протезы с тягой, которыми можно манипулировать без особых усилий. Был человеком уважаемым, при хорошем деле. «Да, но ведь вы мужчина», -- заметила ему Любина мама. Тогда он познакомил их с одной семьей инвалидов. Хозяйка, молодая женщина по имени Ульяна, за те полтора часа, пока Люба с мамой гостили у них, скроила и сшила на машинке летнее платье. Одними ногами. Еще показала, как ногой можно вставить ключ в замочную скважину и открыть дверь. Тогда даже мама впервые за долгие годы развеселилась -- она поверила в то, что ее дочь тоже не пропадет в жизни.
Не стань Любовь Константиновна педагогом, она все равно смогла бы реализовать себя. Даже сейчас по просьбе аптеки переводит с немецкого инструкции к медицинским препаратам. Могла бы и художником-оформителем быть -- когда-то хорошо рисовала, даже после трагедии выпускала стенгазеты и афиши. Во всяком случае, не вышла бы с протянутым протезом на паперть. Иногда, когда у нее просят подаяния опустившиеся молодые или пожилые люди, Любовь Константиновна поднимает рукава и спрашивает, знают ли они, у кого просят. Некоторые, наверное, от стыда, убегают с насиженного места. А глядя на руки пьяниц, наркоманов, бомжей, она думает: «Это ж надо, какое добро зря пропадает!».
Читайте нас у Facebook
