Владимир Покотыло: «Танки гусеницами давили женщин, идущих на них в вышиванках»
— Как известно, долгое время политические заключенные ГУЛАГа были самой бесправной частью его обитателей, — вспоминает Владимир Покотыло. — Им постоянно приходилось терпеть репрессии как со стороны администрации, так и от «блатных» — зэков, осужденных по уголовным статьям и живших по своим законам. Особую категорию врагов для «политических» составляли так называемые суки — заключенные, сотрудничавшие с администрацией лагеря. Именно последних власти очень часто использовали для усмирения недовольных. В корне ситуация стала меняться, когда в пестрой компании интеллигентов, старых большевиков и разнообразных антисоветских элементов в лагерях появились целые эшелоны бывших советских военнопленных, фронтовиков и членов украинского националистического подполья, осужденных по политическим статьям. 
Они имели опыт ведения боевых действий и не желали мириться с судьбой жертв. Первые же попытки уголовников и «сук» продолжать свое давление на новых узников встретили жесткое противодействие.
*В течение сорока дней — с 16 мая по 26 июня 1954 года — восставшие узники взяли под контроль территорию лагеря, установив свое самоуправление
Примером такой борьбы стал случай, произошедший с Ярославом Копеняком во время моего заключения в Степлаге в пятом лагерном отделении, расположенном возле поселка Джезды. Будучи одним из неформальных лидеров лагерных украинских националистов, Ярослав представлял прямую угрозу старым порядкам. Как-то жители «сучьей» секции начали зазывать парня к себе в барак, издеваясь: «Посмотрим, как он будет кричать, когда его будут резать!» После недолгой сходки наши ребята сказали Копеняку: «Ярослав, смело ступай к ним, а если что, мы их всех разорвем на куски». И вот Копеняк зашел в «сучий» барак, облокотился плечом о дверной проем и увидел нары, завешанные покрывалами, на которых восседал один из лидеров уголовников. Со всех сторон слышались крики остальных урок: «Да кончай ты его быстрей, сколько можно лямку тянуть». Окинув взором окруживших его уголовников, Копеняк двинулся навстречу пахану. Приблизившись, он резко схватил того за волосы и ловко прижал головой к порогу, достал из-за пазухи небольшой топор и одним ударом отрубил урке голову. С головой в руке Копеняк прошел по секции «сук», размахивая своим трофеем и обрызгивая кровью застывших от ужаса обитателей барака. Потом швырнул голову пахана его подопечным и под аплодисменты политических узников вернулся в свой барак.
Такие конфликты между нашими и урками происходили постоянно, и «политические» не боялись, что им «по итогам» добавят срок, потому что и так были осуждены в среднем на 25-30 лет.
— Подготовка к знаменитому Кенгирскому восстанию проходила с вашим участием?
— Не совсем. Когда в Степлаге было принято решение организовать восстание, мы, используя постоянные этапы заключенных в другие лагеря, через доверенных людей организовали националистическое подполье и в других отделениях лагеря. В 1950 году Организованный повстанческий провод поручил мне возглавить «оуновское» подполье в ГУЛАГЕ. Наши добровольцы ходили по секциям, выискивая единомышленников среди земляков. Кроме пленных украинцев, были налажены связи с осужденными латышскими и русскими националистами, а также военнопленными японцами из Квантунской армии, в частности, с сыном бывшего японского диктатора Манчжоу-Го Усироки Дзюна. К тому же свое содействие пообещала группа осужденных поляков из Армии Крайовой. 
Сотрудничество с ними особенно удивляло, ведь в годы войны отношения между польскими группами и отрядами УПА были, мягко говоря, не самыми дружелюбными.
*Через двадцать с лишним лет пребывания в лагерях Владимир Покотыло вышел на свободу
В итоге весной следующего года нам удалось сформировать отдельные штурмовые бригады и одну спецгруппу, которая работала на шахте и имела доступ к взрывчатым веществам, используя которые, мы планировали сделать некоторое подобие гранат. Уже были назначены люди, ответственные за нападение на немногочисленный гарнизон и захват автотранспорта. Однако за день до штурма военных казарм нас предал бывший генерал-адъютант Власова Шилин-Громов, завербованный чекистами еще в августе 1946 года. В результате длительного расследования двенадцать лидеров восстания, включая меня, были приговорены к расстрелу. Остальным активным участникам заговора значительно увеличили сроки заключения.
— Некоторое время я провел в одиночной камере размером два метра на метр, — рассказывает Владимир Кондратьевич. — В первую же ночь почувствовал, как что-то невидимое навалилось мне на ноги. Но, оглядевшись по сторонам, увидел, что камера пуста. Только я уснул, «привидение» снова начало давить на ноги. Открыл глаза и почувствовал сильное давление в груди, стал задыхаться. Руками нащупал на себе существо, похожее на живой мешок с мукой, и со всей силы швырнул его о бетонную стенку. Ночной кошмар на этом прекратился. А через пару суток надзиратель шепнул по секрету, что в этой камере до меня повесился заключенный.
Позже меня перевели в другую одиночку, которая запомнилась постоянными визитами скорпионов и рыжих пауков-фалангов. Несмотря на опасность, исходившую от этих насекомых, очень скоро я к ним привык, а скорпионов даже полюбил. Они стали для меня чем-то вроде домашней кошки — обожали тепло человеческого тела. Если их не злить, то они казались довольно милыми созданиями. Правда, в соседней камере укушенный скорпионом узник стонал два дня, а потом пришедший к нему врач просто ампутировал несчастному пятку. Единственной отдушиной этого периода заключения были разговоры с заключенными из соседних камер. Иногда приходилось слышать, как знакомые узники, которых конвой вел по коридору, кричали: «Ребята, прощайте! Иду на смерть! Слава Украине!» Больше мы их не видели.
— Как же вам удалось выжить?
— После смерти Сталина к нам в тюрьму прибыл генеральный прокурор Руденко — для пересмотра дел. В итоге, решением Карагандинского суда мне добавили еще десять лет лишения свободы и отправили обратно в Кенгирскую тюрьму. Там мне удалось наладить связи с нашим подпольем в лагере, которое опять активно готовилось к восстанию. Снова был организован повстанческий комитет, собирались штурмовые группы. Администрация лагеря, вероятно, предчувствовала грядущие волнения и решила в апреле 1954 года перевести в зону содержания политзаключенных около шестисот уголовников, чтобы спровоцировать столкновения между разными группами зэков и получить повод для ввода в лагерь войск. Однако заговорщикам удалось договориться с урками о нейтралитете. Кстати, за все сорок дней восстания «блатные» ни разу не отступили от своего слова. Я же все это время продолжал томиться в тюрьме.
— Что стало поводом для восстания?
— Пятнадцатого мая, на Пасху, мужская колонна заключенных направлялась на дневные работы. Им повстречалась женская колонна, идущая на зону с ночной смены. Когда группы зэков поравнялись, они обменялись приветствиями «Христос воскрес!» — «Воистину воскрес!» Это привело в бешенство конвоира Калимулина, и он полоснул автоматной очередью по мужской колонне. Тринадцать человек погибли на месте, а еще пятеро раненых умерли в лазарете. Произошедшее стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. Уже в ночь на 17 мая политзаключенные, разгромив штрафной и следственный изоляторы третьего лагерного отделения, выпустили узников. Среди освобожденных был и я. На следующий день в лагерь ввели войска. Они открыли огонь на поражение. После карательных мер, завершившихся убийством еще 13 заключенных и ранением 43-х, солдаты покинули лагерь.
Но уже 24 мая началось настоящее восстание. Узники проломили забор, разделявший женскую и мужскую части зоны, и выгнали из лагеря тюремную администрацию. Были построены баррикады, а над столовой вывешен красно-черный флаг, символизировавший верховную власть украинских националистов над восставшими. Из всех заключенных только около 80 свидетелей Иеговы отказались поддержать бунт, поэтому их отселили в отдельный барак.
— Как было организовано самоуправление в освобожденном лагере?
— Для переговоров с администрацией лагеря создали Националистический конспиративный центр во главе с украинскими националистами. Тогда же генеральный прокурор Руденко сообщил в Политбюро ЦК партии, что восстанием руководят «оуновцы». Начались долгие переговоры. Узники выдвинули ряд требований относительно смягчения режима и пересмотра сроков. Параллельно в лагере создали отделы безопасности, пропаганды и военный. У восставших был даже свой радиоузел. Усилиями отделов выпускались газеты, плакаты и листовки, которые разбрасывали за территорией лагеря с помощью воздушных змеев. Для узников-охранников пошили форму на манер униформы УПА, началось производство взрывчатки, гранат, фугасов и холодного оружия. В это же время священники проводили богослужения и свадьбы. Любопытным эпизодом этого периода восстания стала неудачная попытка чеченцев, чья диаспора находилась в ссылке неподалеку, передать на территорию лагеря автомашину с испеченным хлебом.
— Однако официальная Москва не собиралась выполнять условия заключенных, — продолжает Владимир Покотыло. — В итоге в Кенгир стали прибывать эшелоны внутренних войск, и очень скоро наступила кровавая развязка. Рано утром 26 июня около 1600 солдат внутренних войск при поддержке пяти танков, трех пожарных машин, самолетов и сотни овчарок проломили стены лагеря, вошли внутрь и открыли огонь по баракам. Заключенные пытались обороняться, используя самодельные гранаты. Женщины в вышиванках вышли из укрытий и двинулись навстречу танкам. Но железные машины начали гусеницами давить восставших.
Уцелевших после побоища зэков сгоняли прикладами на плац для пересчета. Мне же вначале удалось укрыться в полуразваленном бараке за печью, рядом оказалась гуцулка, работавшая в кочегарке. Когда один из офицеров стал обыскивать помещение, женщина ударила его молотом по спине, да так, что тому еще долгое время пришлось провести в лазарете. Остальные солдаты вступать в конфликт с гуцулкой не решились. Как ни странно, ее за это не наказали.
Так в этот день, 26 июня, трагически закончилось Кенгирское восстание, в ходе которого погибли более 700 заключенных, 550 из которых — женщины. Каратели собрали свыше 1600 металлических прутьев и пик, около 300 ножей, 70 самодельных сабель, четыре пистолета и 30 топоров. А меня вместе с товарищами опять посадили в камеру смертников. Через день нас повели на расстрел. Всех смертников выстроили возле стены тюрьмы, куда уже подъезжали четыре грузовика. «Значит, в степь повезут», — мелькнуло у меня в голове. Задние борты двух машин открылись, и на нас направили два пулемета «Максим», за каждым из которых стояло по генералу. Во время войны меня уже приговаривали к расстрелу, и тогда, договорившись с партизаном, мне удалось выжить. А в момент лагерного расстрела сердце в груди сжалось. Но неожиданно офицеры начали спорить, кому из них стрелять. Каждый пытался переложить ответственность на коллегу. В итоге один из них не выдержал и рявкнул: «Уберите их в камеры. Пока». До сих пор не понимаю, почему так произошло.
А уже на следующий день меня отправили на работу столяром — для восстановления разрушенного лагеря администрации нужны были хорошие мастера. Так, работая, я и дождался амнистии. Меня выпустили в 1961 году.
2057Читайте нас у Facebook
