Юрий Рыбчинский: «На памятнике Лобановскому мои строки: «Ты сидишь на скамейке, а рядом бушуют трибуны…»

Как творческий человек знаменитый украинский поэт Юрий Рыбчинский просыпается поздно. Его рабочий день заканчивается далеко за полночь и начинается ближе к полудню. Затем встречи с композиторами, записи телепрограмм, прослушивание исполнителей и наконец любимое дело — стихосложение. Сейчас поэт заканчивает работу над двумя рок-операми, а потому о 50-летии собственного творчества совсем забыл. «Не время думать о праздновании, когда такое с моей страной происходит…» — сказал по телефону Юрий Евгеньевич. А потом добавил: «Все равно приходи, чайку попьем, побеседуем».

«Ни один человек не имеет права властвовать над другим»

— Знаешь, обо всем, что произошло с Украиной, я написал еще в 2002 году в поэме «Поезд», — сказал Юрий Рыбчинский, расположившись в мягком кресле в своей уютной квартире недалеко от Майдана. — Она стала почти пророческой. Сейчас тебе прочту:

В нашу країну багато разiв
приходила свобода.
Ходила з мiста в мiсто, з будинку
в будинок, з кiмнати в кiмнату.
I нiкого не знаходила: «Люди, куди
ви всi подiлися?»
I свободi вiдповiдав вiтер:
«Усi пiшли тебе шукати».

Там есть глава и о революции, произошедшей в 2004 году, но я-то ее писал в 2002-м. А потом были слова, обращенные к Виктору Ющенко, которые, по сути, сбылись:

…Ще вчора-позавчора ти вiв
на барикади,
Ще вчора-позавчора ти з нами
в пекло лiз.
Але себе ти зрадив заради
тої влади,
Яку ти з нами разом ненавидiв
колись…

Власть — дьявольское искушение, но ни один человек не имеет права властвовать над другим. Из-за этого ведь происходили все катаклизмы на земле, потому что нормальный человек к власти не стремится, лишь только негодяй.

*Юрий Рыбчинский по-прежнему пишет много стихов. С возрастом его желание сочинять ничуть не уменьшилось (фото Сергея тушинского, «ФАКТЫ»)

— Вы всегда были таким революционно настроенным?

— Мне кажется, это у меня в крови. Возможно, потому что я рыжий, к тому же родился в год Петуха. Первой газетой, напечатавшей мои стихи, был «Киевский комсомолец», которую потом переименовали в «Молодую гвардию». Я учился тогда в девятом классе. Стихи начинались строками: «Нам грубо говорят, что мы зеленые…» Оно было с гражданской позицией, мол, не надо списывать со счетов молодежь. Строки заканчивались словами о том, что из «зеленых» мы скоро превратимся в «красных». Я начал печататься в период хрущевской оттепели. После того, как меня опубликовали в популярной газете «Комсомольское знамя», я решил замахнуться на Москву. Меня печатали сначала в «Пионерской правде», потом «Комсомольской правде». Но главное событие произошло в 1964 году, когда подборку моих стихов опубликовали в журнале «Молодая гвардия». Это был успех! В то время в Советском Союзе было два литературных молодежных журнала — «Молодая гвардия» и «Юность». Конечно, для меня это было очень значимо. Именно тогда я встал перед судьбоносным выбором — сделать поэзию делом всей своей жизни.

— Во времена Советского Союза выгодно было заниматься поэзией?

— Естественно, когда я публиковался в Киеве, мои гонорары были мизерными. На полученные за одно стихотворение деньги можно было купить штук двадцать моих любимых пирожных безе. А вот за первую публикацию в московской прессе заплатили 360 рублей. Если учесть, что зарплата инженера составляла 120 рублей в месяц, то я получил приличные деньги. Мама дожила до первой моей большой публикации. До этого она часто говорила: «Юра, что ты всю ночь пишешь свои «сказочки». Она так называла стихи. Но когда я принес ей первый солидный гонорар, она удивилась: «Что, за это так платят? Так пиши больше!» Но меня и не надо было подталкивать, я знал, что нужно все время быть в форме.

«В советское время мои гонорары за месяц составляли от трех до четырех тысяч рублей»

— Ну да, вы ведь спортивный человек.

— Спорт в моей жизни был всегда. Признаюсь, если бы я не поступил после школы в университет, то, возможно, пошел бы в институт физкультуры. С 5 до 13 лет занимался фигурным катанием, а потом — до 23 лет — прыгал с шестом. И довольно неплохо, у меня был первый разряд. Так вот, благодаря спорту я понял: если хочешь быть профессионалом, то должен каждый день тренироваться. Это имеет прямое отношение к литературе. Когда я закончил университет, писал только стихи и вовсе не думал о песнях. Потом попал в армию, в ансамбль Внутренних войск, вместе с композитором Игорем Покладом. Там, по сути, я и написал свою первую песню.

— Песню «Глаза на песке» исполнила одна из самых популярных певиц Советского Союза Тамара Миансарова.

— «Глаза на песке» стало первым стихотворением, которое я написал на украинском языке. Потом, специально для Миансаровой, сделал русский вариант. Песня родилась в армии. Я попал в абсолютно русскоязычную среду. Тогда от тоски мне начали сниться сны на украинском языке. Однажды родились строки: «Щоденно, щоночi я очi на березi моря малюю». Я даже сам удивился, насколько музыкально это прозвучало. У Игоря Поклада уже была готова музыка. Шел 1968 год. Тамара Миансарова к тому времени была первой советской певицей, получившей Гран-при в Сопоте. Она исполнила «Пусть всегда будет солнце». По личным мотивам Миансарова уехала из Москвы и работала в Донецкой филармонии. Когда мы с Игорем написали «Глаза на песке» и раздумывали, кому бы ее отдать, сразу решили, что лучше всего это сделает Тамара. Миансаровой песня понравилась, она взяла ее в свой репертуар, а через какое-то время у нас с Покладом была готова новая композиция — «Забудь». В исполнении Тамары Миансаровой она тоже стала шлягером.

— В то время исполнитель должен был платить авторам песни?

— Что вы, не было никаких рыночных отношений. К тому же для нас за счастье было, что такая звезда исполняет нашу песню. Ситуация ведь стала для меня судьбоносной. Я уже женился, у нас родился сын, а я работал в журнале «Строительство и архитектура», получал небольшие авторские (около 20 рублей). Кстати, в Советском Союзе не было запрета на песни других исполнителей. «Глаза на песке» пели Кобзон, Магомаев, Хиль. Просто у Миансаровой было право «первой ночи». Зато благодаря такой музыкальной политике уже буквально через год после того, как я начал писать песни, мой заработок в месяц составлял более 300 рублей. Это был 70-й год, я принял решение уйти с работы, где получал 120 рублей, и стать профессиональным литератором. Быть поэтом-песенником в Советском Союзе оказалось очень выгодно.

— Когда вы почувствовали себя состоятельным человеком?

— У нас с супругой никогда остро не стоял вопрос о жилье. Долгое время мы жили в моем фамильном доме на Подоле. Зато помню, как в 1975 году смог позволить себе купить машину — первую модель «жигулей». По сути, начиная с 1974 года, я зарабатывал столько, что мог каждые два месяца покупать машину. За две песни получал 500 рублей, а у меня было их уже сотни. Миллионером я, конечно, не был, но на книжке 120 тысяч рублей накопил. Правда, они потом сгорели. Мои гонорары в месяц составляли от трех до четырех тысяч рублей, а «жигули» стоили пять с половиной тысяч. Но машины я часто не менял. Более того, не ездил за рулем. Вот если бы у меня лошадь была… В основном, за руль садились мои друзья, а я располагался на пассажирском сиденье. Очень благодарен песням за то, что дали мне полную свободу в написании стихов, лишив мыслей о конъюнктуре. Ведь долгие годы я не мог издаваться.

— Но почему?!

— Многие мои стихи могли сойти за антисоветчину, ведь ее находили в самых безвинных строчках. Например, в издательстве «Советский писатель» 7 лет пролежала книга. В те годы для публикации необходимо было получить три рецензии от известных литераторов. Мне написали Лев Озеров, Юнна Мориц и Натан Злотников. Когда я в очередной раз обратился в издательство с вопросом, почему меня не публикуют, в ответ услышал: «Не надо было брать рецензии у трех евреев». Это был шок. Тогда я взял рекомендацию у Риммы Казаковой, на что мне заявили: «Далеко вы не ушли, взяв рекомендацию у полукровки». Смелости тогда не хватило плюнуть ему в лицо.

«Пьесу „Белая ворона“ я переписывал семь раз»

— Вас не особо привечали и в Украине.

— Единственное, что здесь не прощалось, — это успех. Мои песни «Ой, летiли дикi гуси», «Чарiвна скрипка» были растоптаны на всех совещаниях литераторов. Какое-то время была запрещена наша с Игорем Шамо песня «Край дороги не рубай тополю». После ее исполнения Юрием Гуляеевым в газете «Литературная Украина» появилась разгромная статья, которую я помню и теперь: «Всi на свiтi знають, що нiде так не шанують природу, як на Українi…» А затем: «А якщо тополя росте не край дороги, так що, її можна рубати? I чому саме рубати? Зараз iснують бiльш сучаснi методи знищення дерев…» Но на их беду это оказалась одна из любимых песен тогдашнего Первого секретаря ЦК КП Украины Владимира Щербицкого. Был большой скандал, закончившийся тем, что сняли завотделом газеты. Тогда мне папа сказал очень важные слова: «Сынок, твоя значимость — это количество твоих врагов среди коллег».

— В этом году исполняется 25 лет одной из ваших самых известных революционных рок-опер «Белая ворона».

— Где-то в 1974 году мне уже было мало просто писать стихи и песни. Тянуло в театр. Я начал сочинять прозаические пьесы, потом создал несколько мюзиклов. «Белая ворона» — моя первая пьеса в стихах. В ней речь идет о Жанне Д’Арк. Я понимал: вещь достаточно антисоветская. Я не спешил, важно было добиться идеального звучания. Переписывал ее семь раз. Затем началось время перемен, Горбачев, перестройка. Благодаря композитору Геннадию Татарченко «Белая ворона» стала рок-оперой и была записана на пластинку в 1989 году. Партию Жанны Д’Арк исполнила Тамара Гвердцители. Я показал пьесу руководителю Театра имени Франко Сергею Данченко. Ему она очень понравилась. Премьера рок-оперы состоялась в Театре имени Франко в тот день, когда была провозглашена независимость Украины. Первый акт закончился, роль Жанны Д’Арк исполняла Наташа Сумская. Она спела в финале песню «Свобода», и весь зал поднялся в едином порыве.

— Юрий Евгеньевич, вы по-прежнему верный болельщик киевского «Динамо»?

— Конечно, это команда моего детства, юности, часть кровеносной системы. Как у Пастернака — «высокая болезнь». Навсегда. Думаю, и я уже стал частью киевского «Динамо». Первые стихи, которые я вообще кому-либо посвящал, были написаны для Валерия Лобановского — песня «Рыжий подсолнух». Потом «Виват, король» для Блохина, «Первый тайм» — для Григория Суркиса. Кстати, на памятнике Валерию Лобановскому возле стадиона «Динамо» мои строки: «Ты сидишь на скамейке, а рядом бушуют трибуны, ты сидишь на скамейке, а мы вспоминаем ЛЮБЯ».

*Памятник Валерию Лобановскому оказался в центре конфликта на улице Грушевского. Чтобы спасти скульптуру, ее плотно обмотали огнестойким брезентом и облили водой, обеспечив еще более надежную защиту (фото Сергея Даценко, «ФАКТЫ»)

— Сейчас этот памятник на улице Грушевского в самом центре боевых действий…

— А видите, как все значимо. Валерий Васильевич в советском футболе считался революционером. И никакой революции у нас не было, пока памятник был внутри стадиона, за колоннами. Сейчас он стоит перед входом. Мне кажется, в этом есть какая-то мистика — вышедший за пределы футбольного стадиона Валерий Лобановский своей зашкаливающей энергией помогает революционерам. В чем-чем, а в трусости его никогда нельзя было обвинить. И уж, думаю, Лобановский точно не в обиде за то, что сейчас происходит с его памятником. В этом противостоянии он точно выстоит.

Читайте нас у Facebook

Зробіть «ФАКТИ»
обраним джерелом
у Google News