Легендарный академик Александров в юности был белогвардейцем
Академик Анатолий Александров являлся одной из ключевых фигур советской ядерной программы. Он трижды удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден девятью (!) орденами Ленина, стал лауреатом нескольких Сталинских, Ленинской и Государственной премий. В 1975 году его избрали президентом Академии наук СССР. У этого выдающегося человека была тайна, которую он долгое время не рассказывал даже самым близким людям. Ведь если бы о ней стало известно властям, судьба Александрова, вероятно, сложилась бы печально.
— В годы Гражданской войны отец служил у белых — был в армии барона Врангеля, — говорит заведующий отделом Института молекулярной генетики РАН доктор биологических наук Александр Александров. — В связи с этим расскажу такой случай. Вскоре после аварии на Чернобыльской АЭС к нам в гости пришел руководитель советской атомной промышленности Ефим Славский. Перед этим они с отцом были в Чернобыле и делились за столом впечатлениями. В частности, рассказали, что когда ехали на машине по какой-то местности, Славский вспомнил: «В Гражданскую я был красноармейцем, мы здесь наступали». На что отец ответил: «А я тогда сидел с пулеметом вот на той водокачке». 
Во времена горбачевской перестройки уже можно было говорить о таких вещах.
*На этом снимке Анатолий Александров запечатлен с сыном Александром (фото с сайта www. famhist.ru)
— Как он оказался в Белой гвардии?
— С другом возвращался с дачи в Киев. По дороге на железнодорожной станции в Фастове встретили знакомого офицера. Тот сообщил, что город захвачен красными, и если ребята настоящие патриоты, то должны ехать на юг вступать в ряды Белой гвардии. Тогда, в 1919 году, отцу было всего 16 лет. Он получил погоны юнкера, два года воевал.
Когда Красная армия заняла Крым, Александров оказался среди тысяч солдат и офицеров, попавших в плен. Чудом избежал казни. Группу арестованных, в которую он попал, посадили под замок, а затем по одному вызывали на допрос. Было слышно, что после каждого такого вызова на улице раздавались выстрелы — людей расстреливали. Дошла очередь до отца. Женщина-комиссар, которая записывала фамилии обреченных, смилостивилась над ним, совсем еще молоденьким, высоким, стройным, симпатичным парнем, — молча показала глазами на одну из дверей. Так папе удалось бежать.
— Кем были родители академика Александрова?
— Отец Петр Павлович служил в суде. В дореволюционные времена людей его профессии уважали — за честность и объективность. Он приучил сына соблюдать важное правило: никогда не судить о поступке человека, не выслушав обе стороны конфликта. Эту заповедь и я соблюдал всю жизнь, она ни разу меня не подвела.
Мой отец почти не помнил свою маму. Элла Эдуардовна умерла, когда ему было три года. Он был третьим, самым младшим, ребенком в семье. После смерти матери воспитанием детей в основном занималась бабушка по материнской линии Анна Карловна. Она не очень хорошо говорила по-русски, так как ее родной язык немецкий. Естественно, мой отец, его старшие брат Борис и сестра Валерия выучили немецкий в совершенстве. В доме также говорили на русском и украинском. Кстати, папа свободно владел и английским.
Сестра Валерия училась в Лютеранской гимназии, а Борис и Анатолий — в Киевском реальном училище. Лето семья проводила под Киевом, на хуторе Млынок, что неподалеку от станции Фастов.
— Ваш отец вернулся в Киев после спасения в захваченном красноармейцами Крыму?
— Да, устроился учителем физики в школу, хотя был лишь на несколько лет старше своих учеников. Платили мало, времена были голодные, и они с друзьями подрабатывали: устраивали публичные лекции по физике и химии, организовали электротехническое бюро, позволявшее брать заказы на монтаж электропроводки в домах, ремонт лифтов… На заработанные деньги купили шлюпку. По вечерам катались под парусом по Днепру.
Однажды вместе с другом Борисом Кочановским отец купил утлую лодку-плоскодонку, чтобы отправиться на ней к знаменитым Днепровским порогам. Днепрогэс тогда только начинали строить, и пороги еще не были затоплены. Папа описал в своих воспоминаниях, как лодка попала в мощнейший поток и ее понесло к водопаду. Хорошо, что тот оказался невысоким. Его удалось пройти благополучно, но почти все вещи смыло, плоскодонка наполнилась водой. Это было тем более опасно, что Борис не умел плавать. Он распластался на дне лодки, намертво ухватившись рукой за одну из уключин, а отец прыгнул в воду и толкал суденышко. С большим трудом им удалось причалить к какому-то островку.
— Где Анатолий Петрович получил высшее образование?
— В Киевском государственном университете. Ему непросто было совмещать работу в школе и учебу, поэтому самостоятельно изучил вузовскую программу и экстерном сдал экзамены за все курсы. После получения диплома предстояло отбыть в военные лагеря. Там отец подружился с другим выпускником — будущим академиком Владимиром Тучкевичем, который помог ему стать сотрудником Радиевого института.
Через некоторое время по поручению выдающегося физика Абрама Иоффе к ним из Ленинграда приезжали молодые коллеги: вначале Николай Семенов (он стал крупным ученым), а затем будущий научный руководитель советского атомного проекта Игорь Курчатов. Иоффе попросил их разузнать, какие исследования проводятся в Киеве. Это закончилось тем, что группа, в которую входил отец, получила приглашение перейти в Ленинградский физико-технический институт, которым руководил Иоффе.
Киевлян поселили в Доме ученых — он размещался в бывшем дворце дяди императора Николая II великого князя Владимира Александровича. Несколько коек, в том числе моего отца, стояли в кабинете великого князя. Во дворце было ужасно холодно — помещения не отапливались. По ночам бегали крысы. С питанием дела обстояли тоже неважно. Впрочем, быт не очень-то беспокоил отца — он с утра до позднего вечера трудился в лаборатории.
— С вашей мамой он познакомился в Ленинграде?
— Нет, в Киеве. Летом 1933 года поехал в отпуск на родину и там оказался в одной компании с Марианной Балашовой. Влюбился, но сомневался, делать ли предложение — он был старше своей избранницы на восемь лет. Подруга Марианны и давняя знакомая моего отца Елена Регель оставила мемуары, где описала, как Анатолий поделился с ней своими сомнениями. Регель ответила: «Между моими отцом и мамой как раз такая же разница в летах, и живут они душа в душу». Вскоре Анатолий и Марианна отпраздновали свадьбу, уехали в Ленинград.
— Где они поселились?
— В одном из зданий института. Там я появился на свет. Получилось так, что отцу пришлось самому принять роды — благо мама не теряла самообладания, давала нужные советы. Это произошло ночью. В здании больше никого не было. Папа дважды вызывал по телефону «скорую». Пока врачи приехали, я родился. Отец даже сам пуповину перерезал.
Когда мама была беременной, друзья шутили, что у нее обязательно будет двойня — Ваня и Маня. После родов папа рассылал родственникам и друзьям телеграммы: «Манька не состоялась, Ванька кланяется». Но мне дали другое имя — Александр, в честь маминого отца. Тем не менее все называли меня Иваном. Причем не только дома, но и в школе, а потом и в институте.
Папа в те предвоенные годы много работал по заявкам флота. Например, моряки-подводники попросили что-то придумать для преодоления особых препятствий — металлических сеток, которые начали устанавливать на входах в порты, чтобы не дать возможности проникнуть туда подводным лодкам. 
Отец создал специальный электрический резак, который рассекал такие сетки. Но самая значимая разработка — это метод защиты кораблей от магнитных мин. Ее завершили как раз накануне войны. За эту работу весной 1942 года отец вместе с коллегами был удостоен Сталинской премии первой степени.
*Александров трижды удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден девятью орденами Ленина
— В советские времена причитающиеся в таких случаях деньги принято было как бы добровольно жертвовать государству…
— Вероятно, часть суммы отцу все же выплатили — сохранились воспоминания о том, как он раздавал деньги коллегам. Как бы там ни было, но после присуждения премии наша семья зажиточной не стала. Когда в эвакуации в Казани летом 1943 года родился мой брат Петр, мы жили впроголодь. Чтобы было с чем встретить жену из роддома, отец подстрелил несколько грачей из охотничьего ружья, что-то там из них приготовил. Из-за недоедания мама тогда весила всего 42 килограмма, у нее не было молока. Младенца начали кормить сладким чаем, но это был не выход. И тогда папа попросил Иоффе предоставить ему отпуск на пару недель. Вся семья отправилась за город в детский лагерь, принадлежавший Академии наук. Отец тогда занимался тематикой, связанной со взрывами, поэтому смог раздобыть тол, бикфордов шнур, детонаторы. В селе глушил рыбу. Лещей меняли на продукты. Петю кормили коровьим молоком. Отец говорил, что эти две недели хорошего питания спасли жизнь его жене и ребенку. Хорошо еще, что тогда папа был с нами, ведь во время войны он месяцами находился в командировках.
Как раз в 1943 году развернулись работы по атомному проекту. Научным руководителем создания ядерного оружия назначили Игоря Курчатова, и он пригласил к себе моего отца.
— Вскоре после окончания войны в опалу попал всемирно известный ученый Петр Капица — на него ополчился сам Лаврентий Берия. Капица лишился должности директора Института физических проблем, на это место назначили Александрова.
— Отец попытался отделаться от этой должности довольно оригинальным образом. Ему предстоял разговор с Берией по вопросу назначения. Приехав из Ленинграда в Москву, папа… купил на вокзале бутылку водки, побрызгал ею одежду и прополоскал рот, но не глотал. Наивно полагал, что это ему поможет. Во время встречи с Лаврентием Павловичем посетовал: «У меня серьезная слабость — выпиваю». Берия рассмеялся: «Анатолий Петрович, мне известно, где вы купили водку и что с ней сделали». Дальше отказываться было бесполезно. Отец стал директором института, мы переехали в Москву.
— Что изменилось в жизни семьи?
— Нам предоставили двухэтажную квартиру — как в Англии. Дело в том, что одно из условий, на которых Капица согласился в 1930-е вернуться из Кембриджа на родину, было строительство квартир на английский манер для сотрудников института. Нашими соседями были такие выдающиеся ученые, как Лев Ландау, Александр Шальников…
Когда Капица перебрался из Москвы на дачу (точнее, его туда отправили), нам предоставили его особняк, расположенный на территории института. Это просторный двухэтажный дом с большим количеством комнат площадью около 200 квадратных метров. К отцу в то время была приставлена круглосуточная охрана. Для сменявших друг друга офицеров в нашем доме выделили отдельную комнату.
— Как получилось, что в начале 1950-х Александров занялся созданием реакторов для атомных подводных лодок?
— Это нужно было делать, вот он и взялся, тем более что и раньше работал с флотом. Кстати, реакторы, которыми оснастили подлодки, затем поставили на первые советские атомные ледоколы «Ленин», «Арктика»…
*Академик Александров создавал реакторы для атомных подводных лодок
— Как ваш отец воспринял предложение занять пост президента Академии наук СССР?
— Он пытался отказаться. Но начальство твердило «надо», приезжали делегации ученых. Пришлось согласиться.
— Академика Александрова выпускали за границу?
— Он ездил за рубеж на международные конференции, конгрессы, но не на отдых.
— А где он предпочитал проводить отпуск?
— Как в молодости — на реке. Вся наша семья прошла с ним Днепр от истоков до устья в Херсоне. Например, в один год стартовали в Белоруссии и завершали водный поход в Киеве. На следующее лето шли от Киева до Днепропетровска. Пройдя намеченный участок, лодку продавали за полцены или вообще бросали, а через год покупали другую.
Отец прожил без малого 91 год. До самой смерти оставался верным отдыху на реке. Но когда он стал совсем пожилым человеком, мы уже проводили отпуск в палатках на каком-либо из островов Волги — от Волгограда до Астрахани. Питались рыбой, которую ловили. По мере необходимости ездили в ближайший поселок за хлебом и другими продуктами.
— Не могу не задать последний вопрос: реакторы чернобыльского типа были спроектированы под руководством вашего отца…
— Когда на Чернобыльской АЭС произошла авария, он очень тяжело болел гриппом — трудно было даже голову поднять. Мама лежала в больнице с инсультом. Из-за этого отец не смог с первых дней участвовать в ликвидации последствий аварии. Но после выздоровления много трудился в Чернобыле. Произошедшее на ЧАЭС он воспринимал как личную трагедию. Признавал: реактор имел конструктивные недостатки, но все же не они привели к взрыву. Склонялся к тому, что главной причиной аварии стали просчеты в управлении станцией.
Подробнее об отце можно прочесть в книге моего брата Петра «Прямая речь».
12703Читайте нас у Facebook
