Владимир Сарычев: "Сепаратисты в Луганске постоянно пьяные. Бьют пленных просто ради развлечения"
За время боевых действий на Донбассе из плена боевиков были освобождены 2 тысячи 670 украинских военнослужащих. Каждый из них прошел через физическую и душевную боль, безысходность, разочарование, страх. Но все-таки самое страшное в плену, по словам бойцов, — это не бытовые лишения, не жизнь в тесных и мрачных подвалах, не скудность пищи, а осознание того, что, защищая свою страну от российского агрессора, ты был захвачен своими же соотечественниками, братьями, ради которых пошел воевать. Хорошо еще, если нашим солдатам удается с помощью выкупа или по обмену вернуться домой. И большая удача, если они возвращаются из плена не инвалидами, а нормальными полноценными людьми.
Владимир Сарычев — преподаватель Днепропетровского национального университета, подполковник в отставке, был мобилизован еще в августе прошлого года. В первый же день Дебальцевского котла напоролся на засаду террористов и попал в плен, из которого уже и не чаял выбраться живым.
— Я отдал армии 34 года, — рассказывает «ФАКТАМ» Владимир Сарычев (на фото). — При Союзе служил под Москвой, в Ленинградском и Закавказском военных округах. В 1992 году переехал под Днепропетровск, где служил в 93-й механизированной бригаде. Потом пошел в Днепропетровский национальный университет преподавать тактику, огневую подготовку и военную психологию. Когда военная кафедра закрылась, перешел работать на кафедру международных отношений. Ведь еще во время моей учебы в Новосибирском военно-политическом училище, где основной гражданской специализацией была история, я сильно увлекался этой наукой. Даже защитил диссертацию, стал кандидатом наук, доцентом. Уйдя в отставку, занимался домом, семьей — у нас с женой трое сыновей, внуки. В общем, жизнь била ключом, и возвращаться в армию я не собирался. Но тут началась война. Добровольцем на фронт не пошел в силу возраста. Но сказал в военкомате, что, если мне пришлют повестку, пойду воевать.
Четыре месяца я прослужил в Кривом Роге, в 17-й отдельной танковой бригаде. Мы сформировали 3-й механизированный батальон. Отлично укомплектованное подразделение, 600 профессионально обученных солдат. Но руководство нас зачем-то расформировало и разбросало по разным подразделениям. Во второй половине ноября оставшихся 150 человек 3-го батальона и 4-й батальон территориальной обороны «Кривбасс» объединили в 40-й отдельный мотопехотный батальон. Слабый, недоукомплектованный, вообще без военной техники. И в таком виде отправили в зону АТО. Так и воевали.
В феврале, в первый день Дебальцевского котла, я и трое моих сослуживцев попали в плен. Произошло это благодаря нашему, мягко говоря, консервативному военному управлению. Дорога, ведущая на Артемовск, к тому моменту была занята врагом. Наши артиллеристы об этом знали и даже обстреливали ее. Конечно, они доложили об этом и руководству. Но важная оперативная информация, как всегда, слишком долго шла до управления. Из-за бюрократической волокиты нашему комбату никто не сообщил о том, что дорога уже контролируется сепаратистами. Он отправил нас на уазике в Артемовск. Через тридцать пять километров мы напоролись на засаду.
Увидели танк — естественно, безо всякой символики и флагов. Думали, наш. Не сбавляя скорости, попытались проехать мимо него, но дорога, оказалось, перегорожена ящиками со снарядами. Притормозили. В этот момент из-за танка выскочили бойцы с автоматами и пулеметами и открыли по нам огонь. Даже тогда мы еще не были до конца уверены, что перед нами враг. Ведь на войне, где солдаты маскируются и меняют опознавательные знаки, часто можно принять своего за противника и начать стрельбу. Мы выскочили из уазика, стали кричать пароль, объяснять, что мы свои, украинцы. И только когда увидели на формах бойцов георгиевские ленточки, все поняли. Оказалось, нас захватили донские казаки. Их было около десятка, поэтому с нами они справились без труда. Нас обезоружили и повалили на землю.
— Били?
— Тогда на это не было времени — дорога постоянно обстреливалась артиллерией. Нас просто затолкали в грузовик и повезли сначала в Логвиново — ближайший населенный пункт, а оттуда — в Донецк, на свою опорную базу, где бросили в темный сырой подвал — бывшую душевую, где не было ни одного окна.
— Что вы чувствовали, когда вас захватили в плен? Злость, досаду или страх, что могут убить?
— Нет, страха не было. Хотя, признаюсь, попасть в плен было жутко. Ведь ты становишься фактически бесправным существом, с тобой могут делать все, что заблагорассудится. В том числе и убить. Хотя за убийство военнопленных у сепаратистов предусмотрено серьезное наказание. Условия, в которые мы попали, были, конечно, не самыми комфортными. В комнате нас было двенадцать человек. Спали на деревянных поддонах, куда нам бросили грязные подстилки. Ели кашу и хлеб. Солнечного света не видели — о смене времени суток догадывались только тогда, когда нам приносили еду.
Еще нас, конечно, вызывали на допросы. Каждый раз спрашивали одно и то же: «Зачем вы пришли на нашу землю?», «Вы, наверное, добровольцы и хотите заработать?», «Зачем вы убиваете наших стариков, женщин и детей?» Я честно пытался объяснить, что не доброволец и никаких денег на этом не зарабатываю, что я — мобилизованный военнослужащий, защищаю свою родину и борюсь за то, чтобы Донбасс не повторил историю Крыма и не достался чужому государству. На допросах нас били. Сильнее всего доставалось троим разведчикам, которые сидели вместе с нами. У них под пытками стремились выведать секретную информацию. Применяли даже электрошокер. Мне тоже доставалось — и ногами, и прикладом по позвоночнику. Тушили окурки о лоб. Правда, это было уже в Луганске — меня туда перевезли через два месяца после донецкого плена и держали еще месяц. Там было совсем жестко. Избивали гораздо сильнее, а кормили всего раз в день, объедками, которые оставались после обеда боевиков.
— С вами в камере держали только украинских военнослужащих или проштрафившихся ополченцев тоже?
— В моей камере сидели только наши солдаты. В соседних помещениях, знаю, были и ополченцы, и «роботы» — местные жители, арестованные за мелкие преступления, например, нарушение комендантского часа, которых использовали для тяжелых работ. Мы все сидели в здании их комендатуры. Сепаратисты там вообще озверевшие. Постоянно пьяные и очень агрессивные. Бьют тебя просто так, ради развлечения. Вот там есть серьезная опасность погибнуть. Потому что когда этот пьяный, необученный и безграмотный боевик берет в руки пистолет, передергивает затвор, засовывает патрон в патронник и держит палец на спусковом крючке, он вообще не контролирует ни себя, ни оружие, не думает о последствиях. Когда избивали, мы старались прикрываться потихоньку. Потому что если делали это открыто или тем более пытались защититься, то они злились еще больше.
— Что для вас было самым сложным за три месяца плена?
— Во-первых, отсутствие гигиены. Мы ни разу за это время не имели возможности почистить зубы, не говоря уж о том, чтобы помыться. Один раз нас якобы пустили в душ, но дали время — пять минут на пять человек. Мы только успели облиться водой, как надо было выходить. Еще, конечно, было сложно психологически. Время тянется мучительно долго, спасают только разговоры с ребятами, какие-то воспоминания, занимательные истории. Трудно было без работы. Лежал и думал, как хорошо бы сейчас навести порядок в гараже или посадить пару-тройку деревьев в саду. Ну и, конечно, все мы очень скучали по родным. Понимали, что они с ума сходят от неизвестности, а у нас нет шансов им сообщить. Позже выяснилось, что, когда нас забирали в плен, сюжет об этом вышел в эфире «дээнэровского» телеканала. То есть мы как бы «засветились» и поэтому имели больше шансов вернуться, а не стать без вести пропавшими.
В феврале нам попала в руки листовка, где было написано о трехсторонних переговорах, предусматривающих прекращение огня, отвод войск и обмен военнопленными, и мы стали с нетерпением ждать выхода на свободу. Каждый день смотрели на дверь и ждали, что вот сейчас она откроется и нас отпустят. В последний момент, перед самым освобождением, мне дали возможность позвонить жене и сказать, что я жив. Но тогда я еще не знал, что вскоре окажусь дома.
— То есть вас не предупредили о готовящемся обмене?
— Обмена как такового не было. Каким-то образом переговорщикам из «Офицерского корпуса» удалось сделать так, чтобы меня просто вывезли и отпустили. Я пытался потом выяснить, как и благодаря чему это случилось, но ответа так и не получил.
— Переговоры об освобождении Владимира Сарычева были очень сложными, на это были брошено много сил, в том числе на государственном уровне, — сообщил корреспонденту «5 канала» руководитель центра освобождения пленных Владимир Рубан. — Мы задействовали центры при СБУ, Министерстве обороны, помогали многие волонтеры, и в конце концов Владимир Иванович вышел на свободу.
У подполковника Сарычева обнаружили травмы грудной клетки и позвоночника. Как объяснил врач Днепропетровской областной больницы Сергей Рыженко, если бы офицер оставался в плену еще некоторое время, он, скорее всего, перестал бы двигаться вообще. Сейчас Владимир Иванович проходит реабилитацию в больнице и готовится к защите диссертации на соискание ученой степени доктора экономических наук на тему «Глобальное управление человеческим развитием».
— Эта диссертация была со мной и в плену, — улыбается Владимир Сарычев. — Я ее, уже написанную и сданную в ученый совет запорожского приватного университета, взял с собой на флэшке, когда ехал в зону АТО. Думал, если выпадет свободная минутка, почитаю, подчищу, что-то исправлю. Когда мы ехали в Артемовск и нас захватили, флешка была со мной. Во время обыска сепаратисты у меня ее изъяли, посмотрели содержимое и впечатлились. Полушутя сказали, что это их трофей, они переведут мою диссертацию на русский язык и сами защитят.
— Что вы почувствовали, когда наконец оказались на свободе?
— Во-первых, я не знал, что меня везут домой. Думал, опять куда-то перевозят, как тогда из Донецка в Луганск. Ведь меня везли в наручниках, с мешком на голове. Только когда увидел Владимира Рубана и наших ребят, понял, что теперь в безопасности. Во-вторых, за все эти месяцы я привык сдерживать эмоции. Конечно, испытал облегчение и радость, но в то же время и беспокойство за тех хлопцев, которые остались в плену.
— Как вас встретили дома?
— Жена была счастлива. Накормила моими любимыми котлетами, по которым я очень соскучился. Я с огромным удовольствием принял ванну, привел себя в порядок. Но к нормальному режиму дня и полноценному питанию привыкал долго. За время, проведенное в плену, похудел на 15 килограммов. После такой «диеты» сразу много есть нельзя, хоть и хочется. Нужно восстанавливаться потихонечку.
— Вас, наверное, после всех перенесенных травм демобилизуют?
— Вряд ли. Военные врачи, скорее всего, вынесут вердикт, что я ограниченно годен. Ключевое слово тут — годен. Поэтому с большой вероятностью до августа мне придется воевать. Скажу честно, ехать на восток не хочется. И не потому, что страшно. Просто в стране сейчас идет полноценная война, а правительство называет ее антитеррористической операцией. АТО предполагает, что террористы должны бояться правительственных войск, убегать, прятаться, совершать диверсии исподтишка. А нашу армию тем временем в открытую обстреливают из тяжелой артиллерии. Из-за этого несоответствия происходит куча неприятностей и осложнений. Например, руководство дает команду вытянуть наши блокпосты по одной линии. Хотя любой солдат, окончивший двухмесячные пулеметные курсы, знает, что линейное расположение войск — недопустимо, должна быть эшелонированная оборона. И такие глупости на каждом шагу.
Воевать в ситуации таких двойных стандартов не хочется. Но если я еще буду нужен своей стране и меня отправят на Донбасс, конечно, поеду. Я ведь преподаю в университете, должен быть примером для молодежи, для моих студентов. Правда, меня задевает, что даже в Днепропетровске все делают вид, что войны нет. Количества «Мерседесов» на улицах не уменьшилось, дискотеки и рестораны работают на полную. А украинские солдаты — хоть пенсионеры, хоть молоденькие мальчишки — в это время гибнут на востоке. Чувствуешь себя при этом лохом, который должен отдуваться за других. Но делать нечего. Если не мы, то кто же?
7400Читайте нас у Facebook
