Капеллан Николай Ярошенко: "На Донбассе местные называли нас карателями, а потом отпускать не хотели"
— Как только минувшей зимой я попал в зону АТО, ко мне подошел майор-танкист лет пятидесяти пяти — ему нужно было выговориться, — вспоминает капеллан одного из подразделений Вооруженных сил Украины 47-летний Николай Ярошенко (на фото в заголовке). — «Понимаете, я командир подразделения, поэтому изливать душу подчиненным офицерам не с руки — так можно и авторитет потерять, — пояснил он. — А вы — военный священник. Пожалуйста, выслушайте меня». Мы проговорили в его блиндаже часа полтора. Майор делился пережитым на войне: рассказал, как участвовал в тяжелейших боях за Донецкий аэропорт, как горел в подбитом танке, о танковых дуэлях… Он говорил: «Не счесть, сколько раз я находился на волосок от гибели, но остался жив. Думаю, меня Бог хранил». «Давайте за вас помолюсь», — предложил я. Взял майора за руку и стал читать псалом на защиту от смерти. Когда произнес заключительное «Аминь», танкист поцеловал мне руку. В знак христианской любви я ответил ему таким же поцелуем.
— На минувшей неделе Верховная Рада Украины приняла закон, который ограничивает использование военнослужащими мобильных телефонов в зоне АТО. Теперь командиры будут решать, когда их подчиненные смогут позвонить домой по сотовому, — говорит Николай Ярошенко. — На самом деле такие ограничения бойцы давно наложили на себя добровольно: те, кто находится на передовой, отключают мобильники. Ведь кому охота, чтобы противник вычислил по сигналам телефона его позицию? Или, скажем, подразделение собралось переезжать колонной в другое место — все отключают личные средства связи. Бывает так, что обстановка заставляет по несколько суток не пользоваться мобильным, и когда включаешь телефон, обнаруживаешь по сотне пропущенных звонков и sms-сообщений.
Думаю, что парламент поступил мудро, сохранив для бойцов АТО возможность связываться с родителями, женами, детьми, невестами… Ведь на войне поддержка близких людей крайне важна. Если солдаты ее лишатся, это станет дополнительной причиной стрессов, которых на войне и без того предостаточно.
*Теперь в зоне АТО командиры будут решать, когда подчиненные смогут воспользоваться мобильными телефонами (фото EPA/UPG)
— Часто приходится исповедовать бойцов?
— Да, ведь реалии войны прессуют психику, человек в таких условиях нуждается в моральной поддержке. Например, обращается ко мне солдат: «Я в рукопашную ходил, своими руками сепара ножом убил. Теперь нет мне из-за этого покоя». Другой боец говорит: «Я пулеметчик, в боях перебил много российских наемников. Они хоть и враги, но все же люди. Как мне с этим жить?» Объясняю, что в Библии нет слов осуждения тех, кто сражается за Отчизну. Наоборот, защита родного края — дело богоугодное. А то, что приходится убивать, так вы делаете это в бою. Ни одна война без этого не обходится. Главное — не обижать безоружных людей. Учу ребят молитвам и молюсь за них.
Штатных капелланов в украинской армии пока нет. Я прибыл в наш батальон как зенитчик, но также выполняю обязанности военного священника.
Знаете, война на Донбассе в моей жизни уже вторая — в 1990-е я участвовал в миротворческой миссии в бывшей Югославии. Тогда пошел в армию, чтобы заработать на квартиру. Однако вернуться с Балкан с большими деньгами было не суждено — я получил там серьезные травмы, в том числе повреждение позвоночника, и контузию. Наша машина подорвалась на фугасе, когда мы с товарищами доставляли гуманитарный груз. Меня выбросило из кузова. После этого несколько лет изводили головные боли, которые не давали спать. На какое-то время я утратил обоняние, из-за чего однажды едва не погиб: в помещении травил газ, а его запаха не чувствовал.
В 1996 году я вернулся в Украину, где меня ждали новые неприятности — жена уехала из Киева (мы жили в общежитии) к родителям в Кременчуг. Моя тетя посоветовала обратиться за поддержкой к Богу. Она научный работник, в советские годы была парторгом Института электросварки имени Патона, и вдруг разговоры о вере.
— Вы пошли за утешением в церковь?
— Да, но не сразу. Тогда, в 1996-м, один хороший знакомый предложил мне возглавить частную пекарню в Киеве. Ведь у меня было соответствующее образование. Он даже предоставил квартиру. Ко мне вернулась жена с маленьким сыном. Однако отношения у нас ухудшались. Когда мы оказались на грани разрыва, решили пойти к священнику. По совету моей тети побывали на службе евангельской церкви. Как только, повторяя за пастырем, я произнес: «Дорогой Иисус, войди в мое сердце, стань моим Богом и Спасителем», почувствовал радость, воодушевление. На супругу молитва подействовала таким же образом. После этого мы стали регулярно посещать службы, изучать Библию. К нам вернулись любовь, доверие и уважение друг к другу. Я бросил курить, отказался от спиртного, стал более собранным, уравновешенным, уверенным в себе. И головные боли больше меня не терзали.
А вот на работе в пекарне обращение к вере коллеги восприняли не лучшим образом, ведь я перестал участвовать в общих застольях. В мой адрес стали звучать грубые шутки. Пришлось уволиться и освободить квартиру. Переехал с семьей к своим родителям в село под Киевом. Нашел работу в системе закусочных, которую открыла в Украине компания из Греции. Требовались повара-кондитеры со знанием греческого языка. А я им сносно владею — после ранения в Югославии некоторое время трудился в системе общепита в Греции.
— Как вы стали пастором?
— Работал поваром и параллельно получал духовное образование — закончил христианский колледж, затем семинарию и институт. Стал проповедником, организовал в селе евангельскую общину. И тут вдруг на меня обрушились новые испытания: в 2000 году исчезла вдова моего брата с тремя младшими детьми. Следствие не придумало ничего умнее, как обвинить меня: «Ты сектант, принес родственников в жертву! — услышал я от начальника райотдела милиции. — Закроем тебя на двое суток, а пока будешь сидеть, соберем нужные доказательства». Как раз тогда моя жена ждала второго ребенка, и я очень боялся за нее.
Нужно сказать, что после срочной службы я шесть лет прослужил в органах, так что угрозы бывших коллег оценивал хладнокровно. Понимал, что главное — не поддаться психологическому прессингу и не оговорить себя. Меня отпустили, но взяли 21-летнего племянника Константина — старшего сына исчезнувшей вдовы. Ее родственники написали на Костю заявление в милицию, обвинив в убийстве. Я тогда обратился за помощью в «ФАКТЫ». После публикации получил письмо от женщины из Западной Украины, которая сообщила, что видела мою невестку с детьми в электричке вместе с людьми цыганской внешности. Впрочем, эта информация не помогла расследованию. Тем временем племянника Костю уже должны были отпустить ввиду отсутствия улик. Однако освобождения он не дождался — повесился в камере. Его жене тогда было 18 лет, а их ребенку год.
Эта трагедия так меня потрясла, что я решил пойти служить инспектором в Лукьяновский следственный изолятор столицы, чтобы морально поддерживать узников. Вскоре произошел такой случай: вижу, что заключенный ночью не спит, стал с ним беседовать. После разговора он попросил меня еще раз подойти к двери и протянул веревку: «Собирался повеситься, а вот пообщался с тобой и передумал». Многим узникам я нес слово Божье. Кстати, доводилось повстречать в СИЗО таких известных людей, как Юлия Тимошенко, Юрий Луценко, Валерий Иващенко (бывший заместитель министра обороны), Георгий Филипчук (в прошлом министр охраны окружающей среды).
— Как вы оказались на Донбассе?
— Прослужил в Лукьяновском СИЗО десять лет. На пенсию вышел в прошлом году и сразу пошел в военкомат записываться добровольцем. Я ведь участник Евромайдана. Тогда не только исповедовал, укреплял дух революционеров, но и подносил на баррикады камни, помогал раненым. Сутки дежурил в СИЗО, а потом шел на Майдан. Там стояла межконфессионная церковная палатка.
Военкомат направил меня в армейский учебный центр «Десна» под Киевом осваивать специальность зенитчика. То, с чем я там столкнулся, сильно огорчило: многие солдаты пьянствуют, занятий по боевой подготовке проводится очень мало. Личный состав в основном убирает территорию и ходит в наряды. Руководство учебки на конкретных примерах рассказывало, к чему приводит пьянство в зоне АТО: пошли двое солдат в село за самогонкой и попали в плен. Или поставил боец растяжку возле блокпоста, выпил — и сам же на нее напоролся… Однако на пьянчуг разъяснительная работа не действовала.
Зато когда зимой меня направили на Донбасс, увидел в боевом подразделении противоположную картину — дисциплина на высоте.
— С местным населением в тех краях ведете разъяснительную работу?
— Конечно. И есть положительные результаты. В одном селе на Донетчине, в котором мы дислоцировались зимой и весной, поначалу слышали в свой адрес: «Каратели! Убирайтесь, мы вас сюда не звали!» А когда через несколько месяцев передислоцировались в другое место, многие сельчане провожали нас со слезами на глазах. Говорили: «Вы что, нас снова отдаете бандитам-„дээнэровцам“?» «Нет, эти гады больше никогда к вам не придут, нас сменит другая украинская часть», — отвечали им. Дело в том, что село пережило оккупацию. Местные рассказывали, что так называемые ополченцы беспробудно пили и шастали по домам, чтобы чем-то поживиться. Но крестьяне все равно считали их своими. Там ведь как: хата может рушиться, зато есть спутниковая антенна. Народ смотрит российские каналы, которые всяческой брехней настраивают людей против украинской армии.
Придя в село, мы занялись решением первоочередных проблем: помогли возобновить подачу электроэнергии, наладили регулярный приезд передвижного магазина. Постоянно делились продуктами с местными. Одной многодетной семье выделили пять мешков картошки. Особенно сильно подействовало на местных то, что мы занялись реконструкцией памятника погибшим во время Второй мировой войны. Стали спрашивать нас: может помочь? «Конечно, это же ваш памятник, ваше село. Вы хозяева», — говорили мы.
Особенно нас порадовал Артемовск. Были опасения, что там нам предстоит столкнуться со злобными высказываниями местных жителей. Представляете, как мы с товарищем были удивлены, когда в один из первых дней пребывания в городе проходившая мимо девушка лет семнадцати поприветствовала нас: «Слава Украине!» Мы так оторопели от неожиданности, что не сразу сообразили ответить «Героям слава!» Вскоре произошел такой случай: пришли получать посылку, а рядом с почтовым отделением супермаркет. Пока ждали очереди, из магазина вышел мужчина с двумя большими пакетами продуктов: «Хлопцы, это вам от чистого сердца». Затем я многократно убеждался, что жители Артемовска любят украинскую армию. Особенно было приятно, когда одна пара подошла со словами: «Спасибо вам за то, что вы здесь, что в городе работают предприятия, магазины, нет очередей. Не то что у несчастных людей в Донецке».
Сестра во Христе Леся Бурсукивская разыскала меня в армии, вместе с побратимами по волонтерскому движению взяла шефство над нашим подразделением. На своем «БМВ» (в данном случае эта аббревиатура шуточная, расшифровывается как «боевая машина волонтеров») они привезли нам, например, такой нужный в полевых условиях дизель-генератор. Снабжают формой (на мне их китель и брюки), обувью, бельем, спальными мешками, продуктами, лекарствами, средствами обеззараживания воды. Смогли даже дорогостоящий тепловизор купить.
На минувшей неделе я был в отпуске. Ребята из моего взвода просили поискать в тылу хоть какую-нибудь машину. Приезжаю домой, члены нашей церковной общины показывают мне военный автомобиль-амфибию «Волынь»: «Мы отремонтировали вездеход и вскоре привезем его тебе на фронт».
Фото в заголовке предоставлено Николаем Ярошенко
6118Читайте нас у Facebook
