Жена политзаключенного Али Асанова: "Российские власти арестовали мужа, когда я ждала четвертого ребенка"
— Мой муж уже год и восемь месяцев находится за решеткой в следственном изоляторе Симферополя. За это время у нас с детьми сложилась традиция: когда я произношу «Наш баба („папа“ по-крымскотатарски)», они бойко отвечают: «Герой!» — говорит жена политзаключенного из оккупированного Крыма Али Асанова Эльнара. На прошлой неделе она и отец другого узника Кремля Мустафы Дегерменджи Бекир впервые приехали в Киев и встретились с экспертами ООН по правам человека. Али и Мустафа проходят по «Делу 26 февраля» — за участие в многотысячном митинге за единство Украины у стен Верховного Совета Крыма 26 февраля 2014 года.
— Али никогда не занимался политикой: до женитьбы вместе с братьями работал в селе Урожайное (Советский район Крыма) на тракторе в фермерском хозяйстве своего отца, после нашей свадьбы стал трудиться на земле самостоятельно, построил дом, — рассказывает о своем муже Эльнара Асанова. — Мы с ним познакомились восемь лет назад. Я тогда жила в поселке Советское, что в 10 километрах от Урожайного. Али возил к нам на продажу овощи, так и заприметил меня. Он мне тоже сразу понравился — веселый и надежный мужчина, старше меня на семь лет. После свадьбы я переехала в Урожайное. Муж с утра до вечера занимался огородом, ухаживал за животными. А дом и дети были на мне. На момент ареста Али в апреле 2015 года у нас было уже трое детей: две дочери и сын. Я находилась на седьмом месяце беременности — ждала младшенького Мустафу. После рождения малыша муж видел его лишь пару минут — когда шел под конвоем в коридоре суда, куда Али привозили, чтобы в очередной раз продлить срок содержания под стражей. Знаете, перед каждым таким заседанием у меня возникала надежда: а вдруг мужа отпустят домой под подписку о невыезде, ведь он многодетный отец. Однако судьям до этого нет дела. Теперь остается ждать приговора — судебный процесс уже начался.
*Али Асанов занимался сельским хозяйством, был далек от политики. Тем не менее стал жертвой политических репрессий, развязанных оккупантами в Крыму, чтобы запугать весь крымскотатарский народ
— У вас было предчувствие, что мужа арестуют?
— Ни малейшего. Ведь 26 февраля 2014 года на мирный митинг за единство Украины под стены парламента автономии пришли тысячи крымских татар, украинцев, русских, представителей других национальностей (всего более 12 тысяч человек. — Авт.). Али, конечно же, тоже был там. Как и те крымские татары, которые откликнулись на призыв Меджлиса. Ничего противозаконного не сделал. После тех событий прошло больше года — и вдруг арест. Муж в тот вечер работал по хозяйству. Вдруг в дом заходит его отец: «Где Али?» — спросил он. «На огороде», — отвечаю. «Нет его там». Оказалось, силовики взяли мужа, даже не дав возможности переодеться, проститься со мной и детьми. Я тогда очень переживала, чтобы стресс, связанный с арестом, не отразился на здоровье будущего ребеночка. Слава Богу, Мустафа растет крепеньким мальчиком, сейчас ему уже год и шесть месяцев. Али еще ни разу не брал младшего сына на руки.
До сих пор ума не приложу: почему решили схватить именно моего мужа? Это какая-то бесчеловечная лотерея! Уверена, что «Дело 26 февраля» российские власти завели, чтобы запугать весь крымскотатарский народ.
— Какой срок заключения грозит Али?
— От трех до восьми лет.
— Вам разрешают свидания с мужем?
— Раньше у меня была возможность видеться с ним: вскоре после ареста я стала общественным защитником супруга, ездила к нему в СИЗО примерно раз в две недели. Чаще не могла — на мне ведь все: и дети, и хозяйство. Кто-либо из родственников оставался с детьми, а я ранним утром отправлялась в Симферополь (на дорогу уходило два часа). Возвращалась поздно вечером. Али мало что рассказывал о своей жизни в неволе (не хотел меня расстраивать), в основном расспрашивал о детях, родственниках, односельчанах, хозяйстве… Но на сегодняшний день я уже не общественный защитник мужа: когда его дело перевели в Центральный районный суд Симферополя, тамошний судья решил отнять у меня этот статус на том основании, что я не имею юридического образования.
— Как дети переживают арест отца?
— Чем старше они становятся, тем чаще задают вопрос: «Почему с нами нет бабашки? Когда он вернется?» Особенно тяжело разлуку переносит Мухаммед — наш первый сын. Он ведь почти всегда был возле Али. Дети взяли привычку листать альбом с фотографиями, чтобы увидеть снимки любимого папы. Я подбадриваю их: «Ничего, скоро он вновь будет с нами, и мы заживем счастливо, как прежде».
*Пока Али находится в симферопольском СИЗО, родственники помогают Эльнаре Асановой (слева) ухаживать за четырьмя детьми и управляться по хозяйству. Фото с сайта «Крым. Реалии»
— Вам помогают неравнодушные люди?
— Нас поддерживает весь крымскотатарский народ. Я это говорю не для красного словца: люди собирают для нас деньги, передают одежду и другие нужные вещи детям, наведываются в гости, чтобы сказать теплые ободряющие слова, прочитать вместе молитву. Сельский труд тяжелый, я бы не управилась со всеми делами, если бы не постоянная помощь родственников.
— Мой сын и муж Эльнары Али до ареста не знали друг друга, познакомиться им довелось за решеткой как фигурантам «Дела 26 февраля», — вступает в разговор отец политзаключенного Мустафы Дегерменджи Бекир. — Наша семья живет в селе Грушевка Судакского района. Я инвалид, получаю скромную пенсию, работать мне тяжело. Супруга трудится медсестрой за небольшую зарплату. Хозяйства у нас нет, благосостояние семьи держалось на сыне: он был торговым представителем одной фирмы, хорошо зарабатывал. Мы знали от соседей, что какие-то незнакомые мужчины выведывают сведения о нас. Но даже не заподозрили, что за этим последует арест, ведь Мустафа никакого преступления не совершал, общественной деятельностью не занимался. Тем не менее 5 мая 2015 года силовики устроили в центре нашего села «маски-шоу»: утром, перед тем как ехать на работу, сын на своей машине подвозил маму в поликлинику. Вдруг ему наперерез выехал автомобиль, а сзади подкатила еще одна машина — Мустафу блокировали. Из этих авто выскочили люди в балаклавах с автоматами. Все это напоминало дешевый боевик. Жена пыталась защитить Мустафу, но ее грубо оттолкнули, сыну надели наручники и увезли.
*Снимок семьи Дегерменджи, сделанный до ареста Мустафы: отец Бекир с дочерью, женой и сыном
— Мустафа женат?
— Еще нет. У нас с женой еще есть младшая 23-летняя дочь, она тоже не замужем. Мы с супругой ждем не дождемся, когда дети подарят нам внуков. Сыну сейчас 27 лет. Когда он освободится, буду настаивать, чтобы думал не только о работе, но и искал себе пару.
— Вы были с сыном на митинге у Верховного Совета Крыма 26 февраля 2014 года?
— Конечно, мы поехали вместе. У стен парламента автономии было довольно жесткое противостояние с аксеновцами (сторонниками партии «Русское единство» Сергея Аксенова. — Авт.). Меня сильно сдавили в толпе, сын в этот момент оказался рядом и помог выбраться. Я затем пытался вернуться в ряды митингующих, однако Мустафа настоял, чтобы стоял в стороне. Я видел, что он ни с кем не дрался. За что его арестовали, неясно. Я спрашивал следователя: «Пострадавшие 26 декабря были с обеих сторон. Почему не судят никого из тех, кто противостоял нам?» «Потому что победителей не судят», — цинично заявил мне следователь.
К сожалению, мне не разрешают видеться с сыном на том основании, что я прохожу по «Делу 26 февраля» в качестве свидетеля. Первый год заключения Мустафы моя жена выступала его общественным защитником, благодаря этому ее пускали в СИЗО. Но затем суд решил, что Мустафе достаточно помощи профессиональных адвокатов, и запретил матери защищать сына.
Я им горжусь: испытание тюрьмой он переносит достойно. Ни разу не пожаловался на условия содержания. Например, о том, что в камере не хватает коек и заключенным приходится спать по очереди, я узнал от адвоката — сын об этом не обмолвился ни разу.
— По «Делу 26 декабря» проходят шесть человек, все они крымские татары, среди них заместитель главы Меджлиса Ахтем Чийгоз, — говорит адвокат Али Асанова Эдем Семедляев. — Трое из них подписали признания в том, что участвовали в массовых беспорядках и драках у стен Верховного Совета Крыма 26 февраля 2014 года. За это их отпустили под подписку о невыезде. А вот Ахтем Чийгоз, Али Асанов и Мустафа Дегерменджи давлению следствия не поддались и не подписали признательные показания. Думаю, именно поэтому их держат за решеткой.
Замечу, что «Дело 26 февраля» сфабриковали спустя год после событий у стен Верховного Совета Крыма: силовики разыскали аксеновцев, участвовавших в этом противостоянии, заставили написать заявления о том, что крымские татары нанесли им во время митинга телесные повреждения.
— Обвиняемых пытали?
— К счастью, нет, однако пребывание в СИЗО Симферополя можно приравнять к пытке. Построенное еще при императрице Екатерине II здание находится в удручающем состоянии, антисанитария жуткая. Когда общаюсь там с подзащитными, вижу, как на их вещах скачут блохи и вши. Питание прескверное, заключенные едят в основном то, что приносят родственники. Раз в месяц разрешается передача весом не более 30 килограммов.
1349Читайте нас у Facebook
