Андрей Курков: "В том, что Донбасс останется абсолютной руиной, сомневаться не приходится"
Книги вице-президента украинского Пен-центра Андрея Куркова переведены на 36 языков. Автор двадцати романов и девяти книг для детей, он — один из двух писателей постсоветского пространства, чьи произведения попадали в топ-десятку европейских бестселлеров. Спрос на них очень высок. Общий тираж «Пикника на льду» — 250 тысяч экземпляров только в Украине. Пока никому из современных отечественных писателей не удалось издать свои творения в таком количестве.
Андрей Курков родился в 1961 году в поселке Будогощь Ленинградской области. С раннего детства живет в Киеве. Тяга к литературному труду проявилась еще в старших классах школы. Первая его публикация — юмореска, вышедшая в 1979 году в «Рабочей газете». А первый опыт написания сценария — фильм «Поляна сказок». Однако в титрах значится имя Кира Булычева: Курков работал вместо известного фантаста «литературным негром».
По сценариям Куркова поставлено свыше 20 художественных и документальных фильмов. Он член Европейской киноакадемии.
— Андрей, признаюсь честно, что не успела прочесть вышедший в 2016 году ваш новый роман «Шенгенская история» о странствиях по Западной Европе трех молодых пар. Те, кто прочел, в восторге. Причем говорят, что роман написан так, что его можно начинать с любого места, главы или страницы. Сейчас вы пишете новую книгу. О чем и о ком она будет?
— Знаете, о незаконченной книге много говорить нельзя. Скажу лишь, что она о Донбассе, о «серой зоне», о Крыме, об Украине. Рабочее название — «Серые пчелы».
— Сейчас на полках книжных магазинов много произведений о войне, причем, на мой взгляд, некачественно и как-то наспех написанных. Не рано ли литераторам (о графоманах речи нет) говорить на эту тему?
— Нет. Это естественная реакция творческой части общества на события. Но! После «оранжевой революции» было издано больше семидесяти книг о первом Майдане. Сейчас вы ни одной из них не найдете в книжных магазинах. Это значит, что они…
— …так востребованы?
— Нет. Они просто не нужны, не выдержали проверки временем, никому не интересны, плохо написаны. Живой отклик на происходящее в стране — нормальный процесс, в нем нет ничего плохого. Что касается последних событий, то могу отметить по крайней мере одну книгу, которая произвела на меня впечатление. Это «Иловайск» Евгения Положия из Сум.
— На меня не произвела, увы.
— Дело в том, что я случайно оказался на его встрече с читателями в Одессе. Туда пришли и герои книги, у которых автор брал интервью. Потом мы пообщались. Я понял очень многое для себя. В частности, что документально-художественная проза — это очень интересное «минное поле», потому что воспоминания каждого участника об одних и тех же событиях — совсем разные.
Но я о военных действиях не пишу и писать не собираюсь, поскольку в них не участвовал и своими глазами ничего не видел. Меня интересует немножко другой аспект.
В принципе любой текст — это то, что волнует автора.
— Вот вы в своем блоге написали о Крыме: «Когда все оборвалось, я почувствовал себя жертвой оккупации. Меня не оккупировали, но оккупировали землю, связанную с моим детством».
— Крым меня в каком-то смысле вечно волновал. Сейчас же это волнение стало более драматичным из-за истории крымских татар и из-за того, что вообще происходит с полуостровом. Вопрос: будет ли там что-то кроме военной базы?
— А с Донбассом что будет? Вы предрекали ему судьбу Абхазии.
— Абхазией может быть только Абхазия. Там намного меньше населения и не было никогда великого индустриального прошлого. В том, что Донбасс останется абсолютной руиной (и руиной даже не физической, а ментальной), уже сомневаться не приходится. Это стало понятно после того, как в Россию были вывезены первые заводы — их разобрали и потом собрали в Ростовской области.
Я в 2015 году дважды ездил на восток страны.
— Были на оккупированных территориях?
— Нет, на освобожденных. Почти впритык к линии разграничения. Может, еще поеду, но сейчас сложно что-то планировать. Ясно, что частью России эти территории не станут. Значит, они пока будут ничейными, и все, кто там сейчас у власти, начнут друг друга съедать.
Думаю, что идея с введением миротворцев ООН сработает только тогда, если сначала они возьмут под контроль российско-украинскую границу. Если это не произойдет, то появление «голубых касок» на линиях соприкосновения легализует отделение той территории от Украины. Появление миротворцев на Балканах (я был там во время войны), в принципе, зафиксировало на какое-то время линию фронта как границу.
— Немного сменим тему. У нас перед каждыми выборами некоторые политики упорно разыгрывают «мовне питання» — тему, давно изрядно отдающую нафталином…
— Уже не будут разыгрывать. Лишь озвучат данную проблему, но даже это скоро уйдет в дефолт. Победила, грубо говоря, правая политика, ведь русский язык назван языком оккупантов, языком врага. В принципе, Россия своей политикой помогла снять «межъязычное напряжение» в пользу украинского языка.
Но во время следующих выборов половина населения будет голосовать за политические силы, представляющие бывшую Партию регионов, именно из-за победы украинского языка. И мы будем знать об этих настроениях, о которых сейчас никто не пишет, только по результатам парламентских и местных выборов.
— Вы пишете на украинском?
— После «Шенгенской истории» написал и издал документальную книгу на украинском «Рух „Емаус“: Iсторiя солiдарностi». Она вышла в сентябре этого года.
— То есть вы двуязычный писатель?
— Я двуязычный гражданин, а с писательством — сложнее. Художественную прозу пишу только на русском. А документальную прозу, эссеистику, детские сказки могу писать на обоих языках.
— Поговорим о ситуации в России. Вы как-то сформулировали, что идет борьба за ее истощение. Что может произойти с этой неоимперией?
— Трудно сейчас сказать. Да, резервные фонды почти закончились. Но одновременно с этим мировой банк признал, что рецессия в России практически завершилась, что там возможен экономический рост. Я не экономист, могу говорить лишь о том, о чем прочитал и что наблюдаю.
Что касается политики, то продолжаю считать, что Путин останется до своего смертного часа царем Российской империи.
— Какие достижения, какие победы он сможет предъявить к грядущим президентским выборам российскому электорату?
— Да это совсем не обязательно. Достаточно того, что он сам себя предъявляет: то с удочкой, то с аквалангом, то с собачками, то на подводной лодке, то в спортивном костюме, то раздетый по пояс.
К тому же в России в принципе никто не верит в честность самих выборов. Все прекрасно знают, что избиратели в крупных городах голосуют против Путина, а провинция — за. Выдвинут пару кандидатов, на которых можно будет как-то «распылить» протестные голоса, но и те, что они наберут, все равно «отрежут» при подсчете, чтобы получить правильный результат. Так что Путину ничего не надо предъявлять народу.
— Вы как-то констатировали, что «в каждом русском сидит маленький Путин, а в каждом украинце — маленький Янукович». С «маленьким Путиным» понятно, но Янукович же ассоциируется с воровством, коррупцией, преступным режимом.
— «Маленький Путин» — это когда нищий гордится тем, что он житель великой страны. И даже не думает, что эта страна является причиной его бедности.
Говоря о «маленьком Януковиче», я имел в виду, что каждому человеку присущи жадность и желание сделать что-то для себя, своей семьи, своего окружения. С одной стороны, это природное явление. С другой, оно вступает в противоречие с любыми демократическими ценностями и цивилизационными категориями. Поэтому тот, кто победит в себе эти качества, тот и сможет полноценно работать на общество и государство.
— На ваш взгляд, у нас в стране ведется борьба с коррупцией или это имитация процесса?
— Почему? Ведется. Знаю молодых бизнесменов, которые принципиально не хотят вообще ничего общего с коррупцией иметь. Это совсем другое поколение.
Когда-то я сказал себе, что, если гаишники будут меня останавливать и просить деньги, больше никогда не дам. Начал требовать, чтобы выписывали штрафы. Наверное, многие так же стали делать. По-моему, теперь никто не дает нынешним патрульным купюры. Это победа или не победа над коррупцией?
— Надо начинать с себя?
— Конечно. Коррупция откуда берется? Когда человек готов дать деньги, чтобы получить что-то раньше остальных, или то, что ему не положено, или чтобы обойти закон и так далее.
Единственное, что тревожит: за два года борьбы с коррупцией нет ни одной громкой посадки. Только шумные аресты, после которых фигуранта отпускают под залог и вскоре о нем благополучно забывают.
— Наверняка вы имеете возможность жить за рубежом, но остаетесь здесь. Вы оптимист?
— Был бы пессимистом, выехал бы.
— Ваши дети живут в Украине?
— Дочь и сын учатся в Будапеште, младший — в Киеве, в школе (Курков и его жена Элизабет Шарп растят троих детей. — Авт.).
— Они вернутся сюда после учебы?
— Да. Однако не знаю, где будут искать работу.
— А что скажете о как бы протестах, точнее, о балагане в правительственном квартале? Как вы к этому относитесь?
— Разумеется, не могу к ним серьезно относиться. Это бездарная пародия на протестное движение. Несколько политиков пытаются друг друга использовать, чтобы потом в случае появления каких-то политических «сливок» успеть снять их первыми.
— Это может перерасти в более масштабные акции?
— Нет. Не думаю.
— Сейчас у всех на слуху пенсионная и медицинская реформы, у которых масса оппонентов…
— Я писатель и эссеист, а не специалист по медицине и пенсионным делам.
Страна продвигается вперед. Это констатируют и за рубежом. Много общаюсь с дипломатами, послами, иностранными политиками, потому что регулярно участвую в разных дискуссиях в Берлине, Страсбурге и Брюсселе. Их общее впечатление позитивное — Украина не стоит на месте. Но движется медленнее, чем хотелось бы. Хотя есть и символичные, и знаковые для нас достижения (я о безвизовом режиме).
О реформах, которые вы упомянули, скажу одно: если бы эти законопроекты были отрицательными для государства, их забраковала бы команда советников Европейского союза, которая проверяет практически все готовящиеся к принятию парламентом законы. В принципе, мы должны понимать, что Украина пока находится в «детском саду» Европы. То есть все наши проекты там просматривают, если надо, переспрашивают и показывают, где и что не так.
— Это хорошо или плохо?
— Для страны, которой так мало лет и у которой нет собственного опыта принятия правильных решений единолично, это хорошо. По крайней мере, инициаторы и авторы законопроектов хотя бы понимают, условно говоря, что делать не следует, когда получают обратно бумаги с вычеркнутыми страницами. Но казусные ситуации все же случаются. Например, закон об образовании нужно было сначала отправить в Венецианскую комиссию, а потом за него голосовать. Тогда не случился бы этот скандал с Венгрией. С другой стороны, Венгрию обвинять не надо. Нужно учиться у нее так же защищать интересы украинской диаспоры, как она защищает интересы своей.
— А что иностранцы, с которыми вы общаетесь, говорят о войне на Донбассе и аннексии Крыма?
— Уже не говорят ничего. Им интересно, когда ситуация меняется. А она не меняется, грубо говоря, уже третий год. Поэтому никто ничего не комментирует.
Они прекрасно понимают, что идет война России с Украиной. Никто уже не задает вопросов о гражданской войне. Но, с другой стороны, часть европейских политиков всегда была и остается на стороне России. Не потому, что они считают, что Кремль прав. Просто торговля с этим государством выше демократических ценностей.
— Бизнес, и ничего личного.
— Да. И эти люди все громче и громче заявляют о себе и в Совете Европы, и в других международных организациях.
— Вернемся к теме оккупированных территорий. На днях разговаривала с хорошей знакомой, проживающей сейчас в так называемой «ДНР». Она долго рассказывала о том, насколько там страшно жить, что людям мозги промыли серьезно. И в конце спросила: «И зачем мы вам такие нужны?»
— Нам нужны, прежде всего, те, кого можно вернуть к нормальной жизни. Их необходимо вытаскивать оттуда, дать им возможность как-то переустроиться. Конечно, должна быть более конкретная политика по отношению к переселенцам. Прекрасно понимаю ваш скепсис. Но говорю, о том, что должно быть, а не о том, что есть на самом деле.
У нас нет, мне кажется, политического опыта и политической элиты, которая действительно мыслит государственными категориями, в частности о том, как политика способна влиять на судьбу всего народа или его части.
Я знаком с чиновниками Донецкой областной администрации…
— Прежними или нынешними?
— Нынешними. Они переживают за происходящее, стараются, мотаются по населенным пунктам, у них не хватает сил и времени. Но у них руки опускаются, когда они что-то делают, а в это время в парламенте происходят драки или скандалы по каким-то для государства совершенно не важным, надуманным поводам.
— Что будет с Донбассом в обозримом будущем? Как может развиваться ситуация? У вас есть какие-то варианты — первый, второй, третий?
— Отвечу так: через десять-пятнадцать лет Донбасс все равно будет частью Украины. Но как прежде большим индустриальным регионом — никогда. Станет ли он сельскохозяйственным? Мне трудно такое представить. Но та его часть, которая сейчас неподконтрольна Украине, будет самым бедным регионом страны с самым высоким уровнем преступности и социальных проблем. И вот тот Донбасс потребует к себе не меньше внимания, чем сегодня, только уже совсем иного.
— Вы как-то сказали, цитирую: «Крым все эти годы не был ни под информационным, ни под культурным небом Украины. Никаких интеграционных процессов не было. Это проблема и Донбасса, и украинской Бессарабии. Люди чувствуют отсутствие страны, в которой живут».
— Что такое Украина? Это украинская гривня, украинские законы, украинское культурное и информационное поле — и все это в рамках одной государственной границы. Донбасс, Крым и Бессарабия никогда не жили в украинском информационном и культурном полях. То есть там не было присутствия Украины как социального, исторического, культурного явления и как информационного источника. Поэтому люди привыкли жить сами по себе. Они считали свой регион как бы отдельной Украиной, или отдельным государством, или отдельной территорией. Вот и пожинаем…
2103Читайте нас у Facebook
