"Переводчиком во время встреч Руденко с Рейганом иногда была Кэтрин - будущая жена президента Украины Ющенко"
Летом 1977 года известный писатель Николай Руденко — бывший фронтовик, главный редактор журнала «Дніпро», затем секретарь Киевской организации парткома Союза писателей Украины — за активную правозащитную деятельность был приговорен к семи годам лагерей и пяти годам ссылки. На свободу вышел через десять лет, в октябре 1987-го, как и его жена Раиса Афанасьевна. О совместной жизни, о борьбе за независимость Украины она рассказала корреспонденту «ФАКТОВ».
— Как вы познакомились с Николаем Даниловичем?
— В 1968 году я работала секретарем-делопроизводителем в санатории «Конча-Заспа» под Киевом. Училась на заочном отделении библиотечного факультета Киевского института культуры. Однажды ко мне на работу пришел интеллигентный мужчина. Попросил перепечатать рукопись. Когда через несколько дней отдавала ему текст, он вдруг спросил, поняла ли я, о чем идет речь. Ответила, что поняла. Он удивился: «А мои бывшие жены не могли сообразить, считали меня ненормальным!..»
*"Муж научил меня главному — думать", — говорит Раиса Руденко. Фото автора
Это был отрывок из его «Экономических монологов». Речь шла о том, что чуть ли не весь мир руководствуется учением Карла Маркса и его политической экономией. А правильнее было бы жить по законам физической экономии. Причем Руденко, гуманитарий по образованию, обосновал ее физическими формулами, которые позже высоко оценили академик Сахаров и другие маститые физики…
Руденко рассказал, что разведен, что у него четверо детей, было три жены, что живет один на даче… Я к тому времени успела побывать замужем. И квартира у меня была, и карьера складывалась — казалось бы, живи, радуйся жизни! Но чего-то не хватало. Когда познакомилась с Руденко, почувствовала, что жизнь наполняется содержанием. Как на мужчину поначалу я на него не смотрела. Но с ним было безумно интересно.
Много позже Руденко признался, что он писатель, автор поэтических сборников. К нему приходили артисты, художники: живописец Сергей Григорьев, писатели Василий Минко, Василий Швец, Александр Подсуха. Рядом жили Андрей Головко, Олесь Гончар, Петро Панч, Юрий Смолич… К его мнению прислушивались.
Уже тогда функционеры Союза писателей спрашивали Руденко, почему он не пишет, как раньше. А он уже не мог и не хотел петь хвалу партии. Прозрел.
Его книги и статьи перестали печатать. Заработки упали. В свое время из-за этого у него возникли проблемы с предыдущими женами. Одна ушла из-за денег, а другая — за то, что он критиковал… Карла Маркса. Ему даже врача-психиатра подсылали. И в ЦК Компартии Украины, куда он послал рукопись своего труда «Энергия прогресса», сочли, что Руденко — либо антисоветчик, либо психически больной.
Когда мы поженились, я погрузилась в дела мужа с головой. А он старался оградить меня от проблем. Но у него росли долги, в том числе по алиментам на детей от предыдущих браков. Бывшие жены требовали денег. Пришлось продать его дачу под Киевом. Мы поселились в моей двухкомнатной квартирке. Нам было хорошо вдвоем…
Органы начали собирать досье на Руденко, организовали за ним слежку. Пошли мы как-то в лес. За нами увязалась собачка, которую подкармливал соседский мальчик. Я ей тоже выносила еду. И в лесу эта Жучка вдруг залаяла. Оглянулись — вроде никого нет. А псина разрывается!
Разделились, пошли в разные стороны. Смотрим — молодой мужчина в плаще пытается спрятаться за деревьями. Поняв, что он разоблачен, шпик дал деру. А Жучку на следующий день забрала служба, которая отлавливает бездомных собак.
Однажды нас с мужем на целый день выманили из дому. Руденко продержали в Союзе писателей, меня — в приемной начальника главка. Вечером подхожу к нашей квартире — на коврике и под ним штукатурка. А вверх от двери идет новая проводка на чердак.
В спальне на полу — тоже штукатурка. И на потолке из дырки выглядывает маленький микрофончик! Потом соседи рассказали: во дворе весь день стояла чужая машина. Какие-то люди возились на чердаке. Сказали, водопровод ремонтируют.
Руденко пришел домой обрадованный, что в Спилке наконец-то с ним поговорили о его теоретическом труде, как ему показалось, по душам!
А я ему: пойдем, что-то покажу. Он увидел все — и сел писать в ЦК.
Через пару дней приехали молодые люди в гражданском: Вашу голубую «Волгу» 21-й модели видели на таком-то километре Бориспольского шоссе. Там сбили человека… Пойдемте посмотрим…" Машина оказалась в порядке. Возвращаемся в квартиру — вместо микрофона из дырки торчит гусиное перо. На следующий день снова пришли из КГБ: зачем вы писали в ЦК? Мы же ничего не ставили. Смотрите, там гусиное перо!..
Прочитав «Экономические монологи» Руденко, Андрей Сахаров собрал у себя физиков. Они обсудили и согласились с теорией Николая Даниловича. Сахаров и генерал Петр Григоренко пригласили Руденко в Москву и тепло приняли.
Многие украинские диссиденты ездили в Москву к Сахарову, Григоренко, Гинзбургу. И Сахаров говорил: что вы все сюда едете? У вас ведь там в Киеве есть Руденко! Именно Григоренко посоветовал мужу создать Украинскую Хельсинкскую группу (УХГ). И согласился быть ее представителем в Москве.
Вернувшись из Москвы, Руденко спросил, что я думаю насчет создания УХГ. «Ведь, говорит, нас сразу арестуют!» И предупредил, чтобы я не ставила свою подпись под документами. Мол, надо, чтобы в случае ареста хоть кто-то оставался на свободе и мог сообщить товарищам, куда люди делись. Думаю, он просто хотел уберечь меня от тюрьмы…
Впервые Руденко арестовали в 1975 году. Но на следующий день выпустили как фронтовика в связи с 30-летием Победы. Он не покаялся. В ноябре 1976-го, через полгода после создания московского Хельсинкского союза, Руденко и его товарищи создали УХГ. В тот же вечер, как только зарубежные радиоголоса сообщили об этом, у меня дома были выбиты окна! Один из влетевших в комнату одиннадцати камней ударил в плечо и повредил руку Оксане Мешко — известной диссидентке, ночевавшей у меня.
В феврале 1977 года к нам пришли снова и после долгого обыска забрали Николая Даниловича. Сказали, на пару часов. Но домой он уже не вернулся. А в июне в городе Дружковка Донецкой области начался суд. Дело Руденко объединили с делом Олексы Тихого, чтобы обоих судить не в Киеве, а на Донбассе — в регионе, закрытом для зарубежных журналистов.
Несколько месяцев я не знала, где муж. И кагэбисты не говорили. Лишь на пятый день суда получила повестку, что меня вызывают на допрос в качестве свидетеля.
Во время перерыва какой-то человек мне тихо сказал: «Не смотрите на меня, не оборачивайтесь, только слушайте. Нам сообщили, что здесь судят двух мужчин, работавших на мясокомбинате. Они якобы толкли стекло и бросали в фарш для детской колбасы… Позже мы узнали из передачи „Голоса Америки“, кого и за что на самом деле судят».
После заседания я позвонила в Москву генералу Григоренко. Из Москвы приехали Кирилл Подрабинек и еще один диссидент. Их в зал не пустили. Москвичи дали нам карманный диктофончик.
На суде выступал писатель Илья Стебун — брат поэта Абрама Кацнельсона. В свое время он был в списке «космополитов», на которых муж отказался писать негативную характеристику. А теперь Стебун выступал против Руденко.
Суд дал Руденко семь лет лагерей строгого режима и пять лет ссылки. Из донецкого СИЗО его отправили в лагерь в Мордовию. Ездила на свидания с мужем. Оттуда привозила его стихи, перепечатывала, передавала на Запад. В Киеве меня уволили из правительственного санатория, а потом и из студенческого общежития, куда я устроилась вахтером.
— На что вы жили во время безработицы?
— После продажи дачи и выплаты алименты и долгов, у нас осталось две тысячи рублей. Этих денег какое-то время хватало на еду и на поездки к мужу. Потом продавала свою одежду. Пришлось влезать в долги.
Передавали деньги Андрей Сахаров и его жена Елена Боннэр, фонд Солженицына, украинские коллеги. Правда, поначалу их присваивал писатель-диссидент Б., живший у меня на квартире с семьей. После ареста мужа КГБ начало подсылать ко мне подозрительных людей, представлявшихся друзьями Руденко. Цель у них была одна — скомпрометировать меня. Писатель Б. с семьей снимал где-то жилье. Чтобы оградить себя от непрошеных визитеров, я отдала им одну комнату. Если бы знала!
Этого «соратника» мы с друзьями разоблачили. Когда я его выставила, он начал всем рассказывать, что мне якобы негде любовников принимать! А кагэбисты подобную грязь подбрасывали моему Руденко!
Увы, сплетням, которые распускал обо мне Б., поверили некоторые москвичи. Я была настолько убита, что чуть ли не со всеми перестала общаться. Но москвичи все же присылали мне деньги. В фонде Солженицына несколько раз выдавали по 140 рублей. На эти деньги и жила. Конечно, все равно искала работу.
Обыски в моей квартире продолжались. После одного из них, одиннадцатого по счету, летом 1981 года, меня арестовали. Судили по статье «Антисоветская агитация и пропаганда. Изготовление, хранение и распространение антисоветской литературы». Дали пять лет лагерей и пять месяцев ссылки.
В Москве, куда меня и других осужденных привезли по этапу в сентябре, было уже минус десять! Всех нас оставили ночевать в «столыпинском» вагоне на путях. А на мне из верхней одежды была лишь легкая курточка. Я так замерзла, что думала — врежу дуба. Утром меня все же перевели в тюремную камеру.
Из Москвы меня повезли в Мордовию. В одних купе с решетками ехали мужчины, в других — женщины. А я в купе была одна! И возле меня — отдельный конвой. Ребята с автоматами удивленно смотрели: что же она такого натворила? Руденко рассказывал: его тоже везли с персональной охраной. Так конвоиры и другие осужденные думали, что он убил много людей.
В тюрьме города Потьма офицер охраны отправил меня в камеру вместе с женщинами-уголовницами. Опытные зэчки растолкали всех и забрались на верхние нары. Мы, осужденные впервые, сидели на нижних. Вечером после отбоя в камере погас свет, и на нас, лежащих внизу, посыпались клопы. Здоровые, упитанные, размером с орех!..
И только утром эта дрянь перестала падать. Когда охрана сменилась, меня перевели в отдельную камеру. Там на стенах были написаны-нацарапаны знакомые фамилии — «Стус», «Гуренко»…
Услышала звуки в трубах и вспомнила: Кронид Любарский, который освободился незадолго до моего ареста, рассказывал, как зэки из разных камер общаются: ставят алюминиевую кружку на трубу и говорят в нее, будто в микрофон. Потом слушают! Телефон такой получается. Тут до меня дошло, что ко мне обращаются из других камер. И мы стали разговаривать.
В лагере сидели за политику в основном украинцы и прибалты. Из россиян со мной отбывали срок только так называемые самолетчицы — жены террористов, пытавшихся угнать из Ленинграда пассажирский самолет. Их мужей расстреляли. А жен как соучастниц посадили по политической статье: одну на 12 лет лагерей, другую — на шесть. Они были весьма далеки от политики. Их больше заботило, как выплатить государству компенсацию за самолет, который во время операции по освобождению заложников пришел в полную негодность. Катруся Зарицкая — бывшая связная Романа Шухевича, известный деятель ОУН и УПА — помогла одной из женщин выплатить необходимую сумму.
Я надеялась увидеться с Руденко, он тоже находился на зоне в Барашево. Но начальник зоны, с которым была знакома еще со времен, когда приезжала к мужу на свидания, сказал, что ничего не получится. И никаких объяснений. А утром я узнала от одного из заключенных, что мужа накануне увезли на Свердловск…
— На каких работах использовали заключенных?
— Мы шили рабочие рукавицы для строителей. В день надо было пошить сто пар, вывернуть их, упаковать. Выполнить норму было очень тяжело. Не выполнишь — штрафной изолятор! Пока поначалу не справлялась — женщины помогали. А Руденко, инвалид, в Мордовии сначала работал дневальным. Носил дрова, топил печку в бараке, подметал мусор… На Урале же приключилась история. Заболел зэк — талантливый поэт-диссидент Виктор Некипелов. У него отказывали почки. Администрация не звала врача. Руденко поднял всех на бунт, призвал к забастовке. К больному все-таки прислали доктора. А Руденко сначала в карцер посадили, затем в КПЗ, сняли с него вторую группу инвалидности, заставляли выполнять тяжелую работу. Поручали копать большие ямы или уголь лопатой перебрасывать.
Уже при Горбачеве к Руденко приехали кагэбисты из Москвы. Попросили дать оценку действиям власти, правильным ли путем идет перестройка. Положили в больницу, дали отдельную палату, бумагу, ручку. Он объективно написал. Рукопись забрали в Москву. Кстати, академик Сахаров рассказывал: еще до ареста Руденко и уже когда сидел в лагерях, на столе у каждого члена Политбюро лежала его книга «Энергия прогресса». Советский Союз уже был в долговой яме. Власть видела, что не может прокормить свой народ. А Руденко в своей книге подсказывал выход.
И вот кагэбисты снова приехали в колонию: мол, руководство страны прочитало ваш труд, согласно с его выводами, хочет опубликовать. Но прежде вы должны публично покаяться. Но Руденко попросился назад на зону: в чем каяться? Что хотел своей стране добра?
После семи лет лагерей мужа отправили в ссылку на Алтай. Меня намеревались сослать в Красноярский край. Руденко написал письмо в Москву председателю КГБ Чебрикову, чтобы меня отправили к нему. И через месяц мы оказались вместе в поселке Майма Горно-Алтайской автономной области. В том же доме, в той же комнате рабочего общежития строительной организации до нас жил в ссылке Иван Светличный.
К нам бегала пятилетняя Вика, дочь одной из молодых соседок. Мы подкармливали девочку. Ее мама жила без мужа, заглядывала в бутылку. А девочка была такая славная, что мы с Николаем Даниловичем были готовы ее удочерить. И вот другая соседка как-то проворчала: «Ты с ее дочкой возишься, а не знаешь, что, когда тебя не было, она к твоему мужу ходила…» (Когда Руденко жил один, кагэбисты подсылали к нему женщин.) А я говорю: «Ребенок не виноват!» На следующий день вся Майма знала, как я ответила.
Вскоре эта пьяница отравилась, умерла. Власти стали искать родственников, чтобы отдать ребенка. Нам Викусю удочерить не позволили — мы же политические! (Вздыхает.)
В Майме я работала сторожем в детсадике, Руденко — сторожем в цехе, где обрабатывали меха. Позже оформил военную пенсию — перестал работать.
Ссылку до конца мы не отбыли. Горбачев попросил у Рейгана 17 миллионов тонн зерна бесплатно: в СССР не было денег на закупку хлеба. Дохозяйничались со своей политэкономией! А президент США потребовал освободить из заключения всех диссидентов. И в октябре 1987 года нам сказали: вы свободны, можете ехать.
Но куда? Жилье в Киеве у нас отобрали. Снова получить его можно было только на общих основаниях. Нам посоветовали выехать за границу.
В декабре 1987 года мы прибыли в Мюнхен. Немцы и наши эмигранты все время расспрашивали о перестройке. Тогда Руденко и написал свою работу «Путь к хаосу». И мне, и ему предлагали работу в Германии. Но муж сказал: нет, хочу в Америку. Немцы слишком пунктуальны.
В Штатах выступления Руденко так понравились всем, что его стали приглашать в Белый дом. Президент Рональд Рейган подарил нам свой портрет, на все праздники присылал поздравления… Кстати, одним из переводчиков во время наших встреч с президентом США была Кэтрин-Клер Чумаченко — будущая жена президента Украины Виктора Ющенко.
Однажды приехали к нам Николай Жулинский и Михаил Слабошпицкий. Пригласили на фестиваль «Золотий гомін». Муж поехал. А меня советские власти не пустили! Я вернулась в Украину позже, уже после распада Союза.
С жильем Николаю помог Союз писателей. В этой квартире когда-то жили Леонид Первомайский, детская писательница Мария Пригара, Антоненко-Давидович… Дом в начале 90-х еще находился в распоряжении Литфонда. И светлой памяти Борис Олийнык очень помог. Вы бы видели, с какой радостью Руденко обустраивал новое гнездо! Ему уже было за семьдесят, а он искал мебель, посуду, все тащил в дом… Настоящий мужчина!
Мне он помог освоить профессию журналиста, человека из меня сделал. Главному научил — думать.
2551
P. S. Автор выражает благодарность главному редактору журнала «Дніпро» Миколе Лукиву за помощь в подготовке материала.
Читайте нас у Facebook
