“Чернобыль «догнал» меня через много лет — в 2017-м я получил инфаркт и инсульт”: рассказ ликвидатора о строительстве саркофага на ЧАЭС (фото)
— Вскоре после Чернобыльской катастрофы большое количество строительных институтов Советского Союза занялись разработкой проектов объекта «Укрытие» (саркофага), под который предстояло упрятать руины четвертого энергоблока ЧАЭС, — говорит научный сотрудник киевского музея «Чернобыль» Сергей Бабаков. — Всего было создано более 20 таких проектов. Выбрали тот, который можно было построить за очень короткое время — за полгода. В эти сроки удалось уложиться в значительной мере ценой жизни и здоровья строителей. В сооружении объекта участвовали около 90 тысяч человек.
Разработчики проекта «Укрытие» дали на него гарантию — 25—30 лет. Однако в первые же годы начала отходить западная стена. Саркофаг получился негерметичным, суммарная площадь щелей — около тысячи квадратных метров. Уже в середине 1990-х годов специалисты поставили вопрос о возведении более безопасного «Укрытия-2» (конфайнмента).
Этот проект реализован только сейчас — саркофаг накрыли металлической конструкцией в виде арки. Ее изготовили в Италии и по частям доставили в Украину по морю. Сборка велась неподалеку от саркофага на специально очищенной для этого от радиации площадке. В конце 2016 года арку надвинули на саркофаг. На ввод ее в эксплуатацию ушло два с половиной года.
После того как саркофаг оказался упрятанным под герметичный конфайнмент, уровень радиации на промплощадке Чернобыльской АЭС снизился в 20 раз. «Укрытие-2» рассчитано как минимум на 100 лет эксплуатации.
«Поехал в Чернобыль не за деньгами. Хотел поработать на уникальной стройке»
Возведением саркофага занималось Управление строительства № 605. Воспоминаниями о том, как в 1986 году создавался чернобыльский саркофаг, поделился участник строительства киевлянин Илья Суслов.
— В 1986 году мне было 25 лет, — говорит Илья Суслов. — Я не был женат, жил с родителями в Узбекистане в городе Навои. Отец руководил монтажно-строительным управлением (я работал в нем), которое входило в структуру Министерства среднего машиностроения СССР — оно занималось оборонной промышленностью. Когда я в первый раз написал заявление с просьбой направить меня в Чернобыль, мой непосредственный начальник порвал эту бумагу со словами: «Ты что, с ума сошел?! Если я подпишу, твой отец мне голову оторвет!» Но я не отступился и таки добился своего — меня откомандировали на ЧАЭС. Отец с матерью как раз были в отпуске в Сочи, поэтому о моей затее не знали. Сообщать им ничего не стал. Прилетел в Киев 15 августа, прогулялся по Крещатику и поехал к указанному мне месту сбора в пионерлагерь «Голубые озера» (он находится возле железнодорожной станции Тетерев). Оттуда нас каждый день возили на работу. Приступил 16 августа.
Напротив разрушенного реактора ЧАЭС находилось здание для хранения жидких и твердых отходов, имевшее впечатляющую толщину стен — полтора метра. Мы называли его «бункер». В мой первый рабочий день один из «старожилов» подвел меня к углу этого здания, и я увидел руины взорвавшегося ядерного реактора. До этого мне приходилось видеть разрушения на заводах, на которых произошли крупные аварии. Но все это меркло перед видом реактора, превращенного взрывом в гигантскую гору обломков. Возникло странное, неприятное ощущение… Мой новый знакомый это понял и решительно потянул меня за рукав, приговаривая: «Хватит тут торчать, а то нахватаешься радиации».
— У вас тогда не возникло желания все бросить и уехать домой?
— Нет. Я быстро втянулся и страха не испытывал. Кстати, затем неоднократно думал: что меня тогда, в 1986-м, подтолкнуло поехать добровольцем на монтаж саркофага? Стимулом были вовсе не деньги (до самого окончания командировки я не знал, сколько нам платят), а интерес — хотелось поработать на уникальной стройке.
Читайте также: Телекамеры луноходов чернели от радиации: аварию на ЧАЭС ликвидировали с помощью космических аппаратов
— Вы трудились в непосредственной близости от разрушенного ядерного реактора. Сколько длился ваш рабочий день?
— Шесть часов. Работы велись круглосуточно в четыре смены. Я был во второй. Она продолжалась с 12:00 до 18:00. Здание «бункера» защищало нас от радиоактивного излучения, исходившего от разрушенного реактора. Под прикрытием «бункера» мы собирали металлические конструкции внушительных размеров. Когда очередная такая конструкция (каскадная стена) была готова, гигантский немецкий подъемный кран Demag очень высокой (96 метров) и длинной (92 метра) стрелой поднимал этот груз и переносил в предназначенное место. К сожалению, выполнять такие операции без непосредственного участия людей не получалось. Каждый раз по 10—15 человек выходили на открытое пространство перед руинами реактора, чтобы контролировать и корректировать перемещение груза.
— Как же вы это делали?
— С помощью фал (тросов), которые были прикреплены к краям металлоконструкций. Тут нужно пояснить, что в силу своих впечатляющих габаритов эти конструкции имели большую парусность. Сильный ветер мог начать раскачивать груз, а это грозило потерей устойчивости крана. Поэтому людям приходилось удерживать конструкции тросами. Для выполнения этой особо опасной работы направляли двух-трех квалифицированных монтажников и 10—12 «партизан» — молодых мужчин, призванных на «армейские сборы», а на самом деле — для участия в ликвидации последствий катастрофы. Как правило, их командиры забирались внутрь нашего «бункера» и носа оттуда не показывали, а «партизаны» получали дозы облучения. Кстати, им даже нормальное питание не организовали — эти мужики неоднократно рассказывали: «Возвращаемся в палаточный городок, а все уже съедено».
Так вот, когда очередную нашу металлоконструкцию монтировали на предназначавшееся ей место, она становилась опалубкой для заливки бетона.
Километрах в пяти от нас в максимально сжатые сроки построили несколько заводов по производству бетона. Круглосуточно нескончаемая вереница грузовиков-миксеров везла к нам бетон. С помощью бетононасосов его направляли в тело будущего саркофага. Для операторов этих насосов сделали освинцованные будочки, в которых они могли укрыться от радиации в ожидании приезда очередной машины. Кстати, кабины крановщиков Demag тоже обшили свинцом. Оставили им для обзора лишь небольшое квадратное окошко. Через него мало что увидишь, поэтому крановщикам то и дело приходилось высовываться из кабины, несмотря на высокий уровень радиации снаружи.
«Я был на волосок от смерти. Обломок лопасти вертолета врезался в землю рядом со мной»
— Как ваши родители узнали, что вы стали чернобыльским ликвидатором?
— У нас в «бункере» на третьем этаже находился, говоря современным языком, офис. Там были установлены телемониторы для наблюдения за монтажной площадкой и телефон правительственной связи. Правда, пользоваться им можно было только с разрешения руководства. Мне его дали, и в один из воскресных дней я позвонил домой в Навои, успокоил родителей.
— Какую дозу облучения вы получили на строительстве саркофага?
— Порядка 120 рентген. И это при том, что за весь период пребывания на этих работах моя доза не должна была превысить 25 рентген. Расскажу по поводу радиации такую историю: на строительстве объекта «Укрытие» я подружился со своим сверстником Анатолием Абрицевым. Он, как и я, учился на вечернем отделении института, любил музыку. Анатолий старше меня на два года, у него была семья, они с женой растили двоих детей. Мы с Толей приступили к работе на строительстве саркофага в один день. Примерно через две-три недели он начал покашливать. Тогда особого внимания этому не придали. Командировка у друга была на 45 дней, так что через полтора месяца он уехал. А я остался, ведь меня командировали на 60 суток. Мы с Толей переписывались. В мае 1989 года пришло письмо от его жены, точнее, уже вдовы, с известием — Анатолий умер. Ему было 30 лет. Радиации он, естественно, получил меньше, чем я, но она его убила. (Как выяснилось уже после публикации статьи, Илья Суслов 30 лет ошибочно считал, что друг умер. Об этом «ФАКТАМ» сообщил коллега Анатолия Абрицева Александр Фомичев из Казахстана. «Анатолий жив и в данный момент живет в городе Нур-Султан (Астана), Республика Казахстан», — написал нам Александр Фомичев. — Авт.).
— Что предпринималось, чтобы строители «Укрытия» получили как можно меньшую дозу облучения?
— Для нас была введена норма облучения — один рентген за смену. Саркофаг строило Министерство среднего машиностроения, в котором к вопросам техники безопасности относились очень ответственно. Мы жили в относительно чистой зоне в пионерлагере «Голубые озера». Каждое утро нам вручали пригоршню йодосодержащих и других таблеток, чтобы уменьшить ущерб здоровью от радиации. Я обязательно принимал их, а некоторые ребята выбрасывали, потом сетовали на болезни. Кроме того, я, живя в Узбекистане, привык ежедневно мыться. Даже в конце сентября, когда порядком похолодало, каждый день принимал на улице душ, тем самым смывая с себя радиоактивную пыль.
После того как мы смонтировали первую каскадную стену саркофага (это было примерно 25 августа), к нам наведалось руководство с сообщением: поступило негласное распоряжение увеличить допустимую дозу облучения за смену до двух рентген.
— Какую реакцию это вызвало в вашем коллективе?
— Мы отнеслись к нововведению с пониманием. В один из последующих дней я получил за смену около 30 рентген. Это произошло из-за того, что возникли серьезные проблемы с возведением третьей каскадной стены саркофага — из-за сложностей с заливкой бетона стена могла перекоситься и завалиться. Нужно было экстренно исправлять положение. Вот и получил такую большую дозу радиации. Мне тогда дали день отдыха, а затем я вновь вышел на работу.
Запомнился еще и такой случай: дозиметрист сообщил моему руководству, что я уже набрал предельную дозу — 25 рентген. Мой начальник говорит: «Придется отправить тебя в город Славутич дорожки подметать. Тебя это устроит?» — «Нет, хочу здесь остаться — я ведь монтажник, а не дворник». — «Тогда денек отдохни. Завтра сменится „дозик“, выходи на работу».
Когда каскадные стены саркофага были возведены, в верхней их части красовалась надпись высотой чуть ли не в мой рост: «Навои Граф МСУ-40». Я ее сделал, когда металлоконструкция находилась на земле. Огромный кусок мела на это израсходовал.
— Граф — это ваше прозвище?
— Да, друзья и знакомые в Навои называли меня Графом. Я работал в монтажно-строительном управлении № 40. Поэтому включил в надпись МСУ-40. Писать свою фамилию я не решился — за нами ведь присматривал КГБ. Наказать могли не только меня, но и папу.
Есть фотографии, на которых строители расписываются якобы на стене саркофага. На самом деле они ставили автографы на неиспользованных на тот момент металлоконструкциях. На настоящей стене саркофага была только моя надпись. Она, кстати, запечатлена на одном из снимков в фотоальбоме «Чернобыльский репортаж».
Объект «Укрытие» приняли в эксплуатацию 14 декабря 1986 года. Но основные работы были завершены гораздо раньше — 2 октября. В тот день я оказался на волосок от смерти: произошла авария вертолета МИ-8 (он задел тросы крана Demag), и обломок одной из лопастей врезался в землю недалеко от меня. Будь я ближе к саркофагу метров на десять, лопасть попала бы мне в висок…
После 2 октября на «Укрытии» устраняли мелкие недоработки. Участвовать в этом мне было неинтересно, и я уехал домой. Тем более что нужно было заканчивать последний курс института.
— Сколько денег вы получили за работу на строительстве саркофага?
— Вышло так, что меня поощрили премией в 700 рублей — за то, что увидел ошибку в чертеже. Мы собирали очередную металлоконструкцию. Один из сварщиков спустился с нее на землю и говорит мне: «Илья, что-то не так. Полезли вместе, посмотришь». Поднялся с ним и увидел, что если продолжить выполнять сварку по чертежу, то получится полная ерунда. Стало ясно: в чертеже ошибка. К утру его переделали, а нам со сварщиком за проявленный профессионализм выписали по 700 рублей. Зарплата за два месяца плюс эта премия составили в сумме почти 6000 рублей. На машину бы хватило.
— Как два месяца работы возле руин реактора отразились на вашем здоровье?
— Два следующих года после этого я чувствовал себя плохо. В Навои не было специалистов по радиационной медицине, так что подлечиться не получалось. Я дал себе установку не раскисать, продолжал работать в МСУ-40. Переломным стал 1989 год: отец откомандировал меня на монтаж нового объекта в Крыму, в Саках. Крымский воздух исцелил. Впрочем, через много лет Чернобыль «догнал» — в 2017-м я получил инфаркт и инсульт. В Киеве живу с 1990 года. За десять лет заработал здесь на собственную квартиру.
Ранее «ФАКТЫ» сообщали, что после успеха сериала «Чернобыль» в зону отчуждения массово хлынули туристы. В Киеве уже представили экскурсионный тур по местам съемок нашумевшего сериала.
Эксклюзивный материал «Чернобыль может стать туристической Меккой Украины: как попасть в „Зону“ и чем это опасно» читайте на сайте «ФАКТОВ».
42075Читайте нас у Facebook
