Чтобы полюбоваться красотой лавры с левого берега днепра, император александр i на несколько часов отложил свой въезд в город
В старые времена на левом берегу Днепра, у Спасской переправы (нынешний Гидропарк), было многолюдно, но не шумно. Горожане съезжались сюда, чтобы подышать свежим речным воздухом, погулять по живописным окрестностям, а главное — полюбоваться прекрасной панорамой Лавры. Глядя на нее, киевляне готовы были забыть о грязных и плохо застроенных улицах, о трущобах Старого Города и прочих «прелестях» жизни. Ради такого зрелища приезжали целыми компаниями. Это называлось «смотреть на Киев с Московской дороги».
На берегу небольшого живописного залива Днепра (теперь это внутреннее озеро Гидропарка) появился ресторан Резанова с купальней, лодками и столиками под тентами. Аристократы собирались здесь для конных прогулок. Кавалькады всадников во фраках и дам-амазонок двигались в сторону Троещины, доезжали до Десны и переправлялись на пароме в Николаевскую пустынь, чтобы помолиться у древнего чудотворного образа святого Николая. Тогда это был первый и самый длинный туристический маршрут в Киеве. Потом начались поездки на пароходах в Вышгород, Китаев и на могилу Шевченко в Каневе…
Нашим предкам Киевпредставлялся неким Градом Небесным, Иерусалимом на Днепре
О гуляньях на левом берегу в городе говорили так много, что приезжие также загорались желанием побывать в этом райском уголке.
В 1817 году полюбоваться Лаврой решил князь Долгорукий. Он выяснил, что знаменитая панорама хороша и в сумерках: «Под вечер мы собрались смотреть на Киев с Московской дороги: оттуда его картина величественна, и поехали за Днепр. Месяц уже поднялся высоко… У подошвы хребта рассеяны хаты и беднейшие жилища, которые дают горам киевским новые прелести. Везде мелькали огоньки, когда мы по берегу прохаживались; над нами, в средине скал, почивают святые и как бы охраняют своим покровительством дома сирот, а над телами угодников Божьих воздвигнутые храмы и башни сияют, как горние светила неба. Что может сравниться с этим ландшафтом?!»
Панорама Лавры со стороны Днепра привлекала и царских особ. Жена Николая I, Александра Федоровна, наслышанная о прелестях знаменитой лаврской панорамы, захотела взглянуть на нее на пути из Одессы в Киев. Царица долго прогуливалась по песчаным дорожкам у Спасской переправы. Для описания этого неожиданного поступка венценосной особы составитель официального дворцового отчета даже изменил обычный стиль изложения и перешел на язык поэзии: «Город сей с предместьями и садами расположен на пространстве 15 верст по чрезвычайно высокому берегу Днепра и представляет из-за реки величественные и вместе с тем прекраснейшие виды».
Возвращаясь с Венского конгресса в 1816 году, император Александр I перед въездом в Киев остановился в Красном трактире у Никольской слободки и, любуясь знаменитой панорамой, долго бродил в окрестностях Спасской переправы. В городе узнали о его приезде в четыре часа дня. Начался колокольный звон. Но царь не спешил на переправу. Спустились ранние осенние сумерки. В Лавре зажгли тысячи сальных плошек праздничной иллюминации. Медлить далее было уже невозможно. И только тогда Александр Павлович оторвался от чарующей картины и сел в коляску.
Но больше всех удивила своей привязанностью к поэтической панораме императрица Елизавета Петровна. Она появилась на берегу Днепра как богомолка и перед въездом в город остановилась на отдых в «придворном лагере» — небольшом городке из «великолепных и из многих покоев состоящих шатров». Здесь царица предалась своему любимому занятию — слушанию псалмов и, глядя на вид Лавры, как на живую икону, много и вдохновенно молилась. Она прожила в теперешнем Гидропарке три дня. На четвертый решилась наконец расстаться с этим райским уголком и отправилась в Лавру. После ее отъезда «придворный лагерь» не убрали. На обратном пути императрица снова слушала здесь псалмы и наслаждалась панорамой. На этот раз она прожила вблизи Спасской переправы еще два дня.
Традиция молитвенного поклонения красоте Лавры возникла задолго до визита императрицы Елизаветы — в среде паломников. Многие мемуаристы пишут, что, приближаясь к Киеву со стороны Днепра и вливаясь по пути в среду богомольцев, они испытывали особые чувства.
Случались поразительные примеры стойкости странников. «На пути, — рассказывает писатель Николай Сементовский, — мы встретили старуху 96 лет. Она странствовала из Перми в Киев, и на этом пути, по словам ее и свидетельству спутниц ее, нигде не присела на телегу, считая это за грех, и все странствие потеряло бы в ее глазах всю свою прелесть». С приближением к Лавре мистические настроения в среде богомолов усиливались до экстаза. Дойдя до холмов Никольской слободки и завидя в небе крест Лаврской колокольни, партии странников благоговейно опускались на колени.
Как пишет Сементовский, он тоже ощутил в себе легкий жар экстаза: «Удивительное зрелище тронуло до глубины сердца наши, когда мы приблизились к холму, вышли из экипажа и взошли на вершину его: купол святой Лавры, подобно небесной звезде — путеводительнице мудрецов и пастухов на Востоке, блестел вдали одиноко, среди ясного голубого неба. Сердце мое наполнилось сладким, неизъяснимым чувством благоговения и восторга… Богомольцы, стекающиеся со всех концов России, завидев сияющий купол святой Лавры, в благоговейной молитве распростирались на холме».
Каждая эпоха по-своему неповторима. Богомольцы первой половины ХIХ века влили в восприятие красоты киевского пейзажа весьма ощутимую дозу мистики. В любом описании лаврской панорамы тех лет мы невольно ощущаем дуновение какой-то тайны и предвкушение чуда. Созерцая панораму Киева из-за Днепра, наши предки впадали в экстаз. В эти минуты они не воспринимали Киев реальным городом, но как бы грезили наяву, наслаждаясь своими фантазиями. Киев представлялся им неким Градом Небесным, Иерусалимом на Днепре, обителью последних праведников на земле.
Да, таким Киев уже никто никогда не увидит. «Утро, — писал один из мемуаристов, — было тихое и ясное, когда мы выехали из селения Бровары. Через сосновый зеленеющий бор на западной части небосклона над серою громадою тумана открылся Киев. Священный город стоял как бы на воздухе или на небе, и лучи восходящего солнца, горя на златоверхих его храмах, представляли зрелище величественное и на земле новое!»
При взгляде на киевскую святыню разбойник раскаялся
Можно, конечно, сомневаться в прелести мистических переживаний. Многие вообще к ним равнодушны. Но как бы мы ни оценивали киевскую панораму, выступавшую в роли живой иконы, сами горожане ХIХ века ее обожали. В то время среди интеллигентных людей еще принято было говорить о красоте и ее благотворном воздействии на душу. (Презрение к поэзии вошло в моду лишь в 1860-х годах. ) Отголоски этих романтических разговоров можно найти в текстах Тараса Шевченко. Свою поэму «Варнак» он завершает сценой чудодейственного воздействия лаврской панорамы на душу разбойника из броварского леса. Разбойник вышел на берег с намерением покончить с собой, но при первом же взгляде на киевскую святыню прозрел, раскаялся и ощутил Бога в душе.
Возможно, Шевченко воспользовался каким-то городским преданием. В его время броварские леса действительно кишели разбойниками-душегубами. Сведений о прозрении кого-либо из левобережных головорезов в прессе и мемуарах тех лет нет. Но на эту мысль могли навести поэта и обычные разговоры горожан о поведении странников на Спасской переправе, их экзальтированных восторгах, рыданиях и коллективных молитвах. Во всяком случае, Шевченко, как и любой киевлянин, верил, что красота лаврской панорамы могла преобразить человека, превратить злодея в кающегося грешника.
Рассказ поэта о разбойнике сильно напоминает широко распространенные в ХIХ веке печатные свидетельства очевидцев о чудесах, случавшихся перед той или иной чудотворной иконой. Если отрывок из поэмы Шевченко воспроизвести без разбивки на стихотворные строки, сходство с рассказами из обычных лаврских книжечек для богомольцев станет еще очевиднее:
«Вийшов я з ножем в халявч з Броварського лчсу, щоб зарчзатись. Дивлюся, мов на небч висить Святий Кищв наш великий, святим дивом сяють Храми Божч, нчби з самим Богом розмовляють. Дивлюся я, а сам млчю. Тихо задзвонили у Кихвч, мов на небч… О Боже мчй милий! Який дивний ти. Я плакав, до полудня плакав, та так менч любо стало… ц малого знаку нудьги тощ не осталось, мов переродився… Подивився кругом себе ч, перехрестившись, пчшов собч тихо в Кищв Святим помолитись та суда, суда людського у людей просити».
Это было написано задолго до появления знаменитой фразы Достоевского о красоте, которая спасет мир. Помраченную душу броварского разбойника спасла молитва перед киевской живой иконой. Думаю, не минет это чудо и теперешних киевлян. И в наши дни можно увидеть в Гидропарке группы молодых людей, которые молятся, стоя лицом к Лавре. Кто они — монахи или просто городская молодежь? И как знать, нет ли среди них будущего Тараса Григорьевича?
539
Читайте нас у Facebook
