Мария безнощенко, более 19 лет прожившая «возвращенцем» в чернобыльской зоне: «для отселенцев построили новое село на костях репрессированных, а сейчас там целое кладбище наших односельчан»
Чернобыльские самоселы — это особая категория людей. «Уходящая натура», — вздыхают работники ЧАЭС, имея в виду целое поколение простых, но очень сильных и красивых духом полещуков. Сейчас на всю зону отчуждения официально осталось всего 325 человек, в основном старики, доживающие век в родных хатах. Они, по сути, ведут натуральное хозяйство, топят печи «докатострофическим» углем, собирают в лесу «зелюнки» и прочие грибы-ягоды, ловят в Припяти и затоках огромных щук, упрямо продолжают из года в год сажать картошку, несмотря на то, что дикие кабаны с удовольствием лакомятся заботливо выращенными корнеплодами, и аккуратно ухаживают за братскими могилами времен Великой Отечественной войны. Смотришь на этих людей и в который раз убеждаешься — такой народ непобедим!
«Тетка Хима от вертолета пряталась, но домой вернулась»
Мы едем через Чернобыль в село Парышев к 75-летней Марии Петровне Безнощенко и ее 83-летней тетке. Ребята из части Внутренних войск по охране ЧАЭС, при оказии наведывающиеся к старушкам, на этот раз взяли с собой корреспондента «ФАКТОВ» и телемастера.
Бабу Марию мы застали на огороде — опираясь на костыль, сгорбленная от старости и тяжелых болезней, она ловко орудовала лопатой.
- Хочу лук посадить, вот грядку вскапываю.
- А дикие кабаны разве не вытаптывают ваш огород?
- Ой, и вытаптывают, и землю роют. В прошлом году картошку порыли. Но мы все равно обязательно сажаем и картошку, и буряки, и морковь, и капусту, и гурки (огурцы. — Авт. ). А зерновые перестали сеять, потому что этих кабанов столько развелось, что они если и не съедят все на корню, то вытопчут. Дичь! На прошлой неделе волки задрали большую кабаниху-свиноматку, а недавно наш пес Каштан откуда-то притащил бабе Химе лапку дикой козочки. Мы еще тогда смеялись, что на холодец сгодится.
Сняв на пороге кирзовые сапоги с густо налипшим на них черноземом, баба Мария с помощью табуретки на удивление проворно добралась в дальнюю комнату и показала, где стоит поломанный телевизор. Мастер при виде этого «динозавра» озадаченно почесал за ухом и извлек лампу, символично датированную 1986 годом.
- Мне этот телевизор выдали после отселения. Получается, что ему уже 20 лет будет. И знаете, я вот не помню, сколько мне сейчас лет, но аварию на станции 26 апреля 1986 года помню. Мы в тот день картошку сажали. Вечером пришли люди и сказали, что нас на три дня вывезут, а потом вернут обратно. Я как была в одной кофточке и тапках, так и побежала к своей престарелой больной матери. А там уже и хата на замке. Я давай голосить, побежала ее искать. В центре села стояли в ряд автобусы, я пыталась найти там свою мать, но меня затолкали в один из них. Оказалось, что с мамой была моя тетка Хима. В нашем селе 600 дворов было, всех и вывезли. На автобусах мы ехали всю ночь — в село Жовтневое Бородянского района Киевской области. А мать и тетка оказались в другом селе, Новая Гребля. Я бросилась туда, стала просить людей, к которым их поселили, чтобы и меня к себе взяли, но в той хате было только две свободные кровати. Я в слезы, говорю: «Мы с теткой и на одной поспим». Они согласились, хорошие люди были, спасибо им. Дали нам вещи носильные, свое постельное белье, ведь у нас же ничего с собой не было. Тогда была холодная весна, и помню, что мы ходили к складу, где выдавали телогрейки, фуфайки, простыни… Еще нам выдали по два полотенца, два ведра, шесть тарелок, ложек и вилок. Да таких красивых! А потом наш покойный председатель сельсовета сказал съездить в Парышев — забрать свои самые хорошие вещи.
- А разве вас никто не останавливал на въезде в зону?
- Ой, о чем вы говорите! Тогда же не так было, как сейчас, когда на каждом повороте контрольно-пропускной пункт, а по кустам белорусские милиционеры сидят с автоматами. Да такие вреднющие, никого не пропускают. К нам внучки не могут приехать из-за них. А тогда мы взяли свои подушки, перины, одежду, документы и прожили в Гребле полгода, пока нас не переселили в специально построенный для отселенцев поселок Лукьяновка. Там нам всего навезли — картошку по 10 копеек за килограмм, помидоры по полтора рубля за банку. Выдали по 200 рублей помощи — так мы на эти деньги всего накупили, продукты заготовили на зиму. Но все равно, потери были невосполнимые. В зоне у нас остался девятимесячный бычок, годовалый кабанчик, корова, куры. За всю живность нам дали 900 рублей. Но эти деньги не радовали, лучше бы мы остались в родном селе. В Лукьяновке тяжело было. Дома настроили наспех, некачественно. Стены и потолок бетонные, крыша под голым шифером, без рубероида, в полу щели, сквозняки. Холодно было в этих хатах. Не то что в моей — здесь и потолки беленые, и печку истопить можно… Но самое худшее, что эту Лукьяновку на человеческих костях построили. Нам местные старожилы рассказывали, что в том месте, где наши дома стояли, репрессированных убивали. Наши односельчане брали там пробы воды и обнаружили в ней туберкулезную палочку — видно, те заключенные болели. Плохое там было место. Край света. Моя мама там и умерла. Она была первой из тех, кто умер в Лукьяновке. А сейчас наших уже целое кладбище, почти все село вымерло.
Перед смертью мама просила, чтобы ее обязательно похоронили в родном селе. Умерла она перед Новым годом. Зима была лютая. Снега намело так много, что пришлось нанять трактор, чтоб расчистил дорогу от нашего дома до кладбища. Поэтому решили временно похоронить ее в Лукьяновке. И стала мне сниться баба, не давала покоя. Прокурор сказал, что для перезахоронения нужен цинковый гроб и много справок. А у меня уже тогда ноги больные были. Люди и сказали, мол, земля везде одинаковая. Так моя мать и осталась в той земле. А у нас уже не было сил там жить. Сначала кто посильнее и помоложе вернулись в Парышев. Когда люди начали убегать в зону, над лесами летал вертолет. Кого вылавливали — возвращали назад. Моя тетка Хима тоже от вертолета пряталась, но домой в Парышев вернулась одной из первых.
Это было 9 апреля 1987 года, отправилась со своей соседкой домой пешодрала. Из Бородянки ехали электричкой на Киев, потом пересели на другую — до Чернигова. Оттуда доехали до белорусской станции Юльча и рейсовым автобусом до Комарина. Там жил мой сын, который машиной привез нас в село. Я выкосила и попалила бурьян, побелила хату и стала жить. Постепенно наших вернулось 155 семей.
«В наше село вернулось 155 семей, а сейчас осталось 16 человек»
Когда люди массово стали возвращаться в зону отчуждения, их пытались уговорить жить в одном селе, чтобы можно было организованно предоставлять помощь, доставлять продукты, обеспечивать их безопасность и медобслуживание. Но самоселы наотрез отказались. Некоторые переехали в предоставленные государством квартиры, а кое-кто хитрил — полученное жилье отдавал родственникам, а жить продолжал в зоне. Баба Мария квартиру так и не получила, потому что решила прописаться к сыну, чтобы без проблем получать свою пенсию. Из-за этого старушка, прожившая в зоне 19 лет, не получает доплат на дрова и уголь, газовые баллоны покупает без скидок.
- Трудно, — вздыхает баба Мария. — Когда надо огород пахать, то лесничество не допросишься. В прошлом году мне навоз привозили на спортивных конях, которые вышли из строя. Они в плуге не идут, а норовят бегом бежать. За продуктами ходим в центр села, куда два раза в неделю приезжает автолавка. Там женщины собираются и новостями делятся. По праздникам их возит автобус в Чернобыль, в церковь. А когда я поздоровее была, мы с бабой Химой на двоих одну корову держали. Десять лет все село ходило к нам за молоком. А потом мне стало трудно доить, решили ее сдать на мясо. Но из зоны же не принимают. Тогда мы сделали так. Через родственников в Белоруссии наняли машину, вывели корову за село, погрузили ее и сдали в Белоруссии. Наша буренка весила 700 килограммов, а сдали, считай, даром!
У меня столько родни, что если б в нормальном селе жила, я бы попросила кого угодно и помогли б. А так — второй год хата не белена. И нанять некого — в селе 16 человек осталось, и все такие же больные и старые. Ну что, сынок, не получается телевизор отремонтировать? Такие вот сейчас телевизоры…
Убедившись, что телевизор безнадежен, мы от бабы Марии идем в соседнюю хату к ее тетке, 83-летней бабе Химе, чтобы та рассказала нам, как три года назад подняла на ноги всю милицию зоны отчуждения. Старушка пошла в лес за грибами и заблудилась, проведя в лесу без воды и пищи шесть(!) суток.
- Заходите в хату, гости дорогие, сейчас буду вас угощать, — радушно приглашает баба Хима, расцеловав всех и щедро насыпая каждому пригоршни тыквенных семечек. — Сейчас уже и сама не знаю, зачем я тогда пошла за этими зелюнками (грибами. — Авт. ). Пошли мы с Каштанчиком в лес. Вдруг в кустах увидала восемь лосей. Они такие рогатые были, танцевали и дрались между собой. Собачка моя испугалась, бросилась в сторону, я — за ней в болото. Пока выбралась, поняла, что зашла слишком далеко в незнакомый лес. Набрела на дорогу и пошла по ней. Пока дошла до заброшенного села, уже смеркалось. Было холодно, шел дождь, и я решила переночевать в полуразрушенной хате. Окна в ней выбитые, в комнатах сквозняк, я в сенцах на стульчик села, каким-то халатом прикрылась и задремала. Почувствовала, что кто-то лазит по ногам. Подумала, что это котята. Одного ногой подкинула, второго, а когда присмотрелась — батюшки, да у этих котят хвосты длиннющие. Поняла, что это крысы.
Как они меня не загрызли? Смотрю, а в сенцах аж шевелится — целая гора тырсы кишит крысами. Выскочила я оттуда и говорю своему Каштану: «Видишь, какой ты умный, сам-то в сенцы не пошел, лег на пороге ночевать, а почему же меня не предупредил?»
Побрели мы вперед по дороге. И заблукала я. Зашла вглубь, в настоящую зону (10-километровая зона вокруг станции. — Авт. ), где никто не живет. Решила вернуться, но, видно, не там повернула и совсем сбилась с пути. Так и шла по дороге, пока солнце не село, а как посерело, искала, где бы устроиться спать. То одеяло найду старое, то в сарай заберусь. В лес я не заходила, шла от села до села по дороге, пила водичку из луж, а есть было нечего. Так и шли голодные с Каштаном. Я и Бога просила, чтобы послал мне навстречу кого-то — спросить, куда я иду, останавливалась возле кладбищ, просила умерших, чтобы указали мне правильное направление. Добрела до железной дороги, мимо как раз проезжала электричка, я махала ей платочком, надеясь, что, может, она остановится, хоть и понимала, что это невозможно. Странно, но я не плакала, ничего не боялась, откуда и силы взялись. За все время блужданий я не видела зверей, хотя в лесу водятся и волки, и рыси.
«Отломила хлеба Каштану, а он смотрит мне в глаза и не берет»
- На шестой день моих скитаний в одном из пустынных сел я наконец-то встретила велосипедиста и узнала, что нахожусь в Белоруссии, что до ближайшего села около восьми километров, — продолжает баба Хима. — Еды у него с собой не было, и он посоветовал пойти на окраину села в охотничий домик. Там я натопила печь и отогрелась, обсушила разбухшие от влаги валенки — ох и натаскалась же я в них за шесть дней! Но, обшарив все тумбочки, не нашла из еды ничего, кроме соли. Вскипятила немного воды, попила, отдохнула и пошла дальше, пока не вышла на дорогу, по которой ехал трактор. Как я обрадовалась! Спрашиваю тракториста: «Сынок, голубец, может, у тебя какая-нибудь крошечка хлеба есть?» — Он достал из трактора сумку и все, что там было, отдал мне, еще и предложил подвезти к людям. Но он же в лес ехал, на работу. Я сказала, что сама потихонечку дойду, и просила, чтоб он себе хоть кусочек хлеба оставил. «Не надо, бабулька, вытерплю», — сказал мужчина и поехал на работу. А я села на пенечек, развернула сверток с едой, а там и сало, и мясо, и хлеб, и пампушечки, и гурочек… Отломила кусочек хлеба и первым делом даю Каштану, он же все шесть дней со мной шел, тоже изголодался. А Каштан смотрит мне в глаза и не берет. Я говорю: «На, ешь, это нам Господь дал». Взял.
В селе зашла в первый попавшийся двор и спросила у хозяйки, можно ли отдохнуть да воды из колодца напиться. А она мне: «Много вас таких тут ходит». Но вышел ее муж, видно, после инсульта, позвал в хату. Мне хотелось лечь и поспать, женщина нагрела мне чаю и стала расспрашивать о моих приключениях. Этот чай был такой вкусный, что я уже в своей жизни такого ароматного никогда не буду пить! Я кварту чаю по глотку всю и выпила, пока рассказывала. Долго я так сидела, а потом смотрю, что еще и полудня нет. И я решила идти в соседнее село, к родственникам. Поблагодарила людей и пошла. А в селе меня останавливают, расспрашивают. Кто кисляк вынес, кто конфет горсть в карман сует. А я отвечаю: «Некогда мне говорить, потому что дорога еще предстоит!»
- Нам тогда позвонила сваха и обрадовала, что нашли мою тетку, — подключается к разговору баба Мария, которая пришла следом за нами, опираясь на табуретку. — А мы уже и вещи из ее хаты забрали — газовый балон да остальное, что получше, чтоб не обворовали. Но я изначально всем доказывала, что баба Хима жива. Когда она пропала, я перед сном помолилась и попросила Бога, чтобы он дал мне знак — если тетка живая, то пусть мне приснится сон, где все вокруг будет зеленое, а если умерла — чтоб снилось черное. Вот и снится мне, что я иду к ней домой, а вокруг такая зеленая трава! Во дворе стоят две зеленые сливы. Вдруг пришли ее покойные мать и брат, нарвали слив. Я прошу: «Дайте и мне слив», а ее покойная мать отвечает: «Тебе пока не надо». И тут баба Хима во двор заходит. Я подбежала, обняла ее. Покойники растаяли в воздухе, а мы с бабой Химой вдвоем остались.
После своего путешествия баба Хима две недели отсыпалась и с кровати встать не могла, а племянница ее откармливала-отпаивала, и о Каштане не забывала. Родные стены помогли старушке выжить. Баба Хима остается верна своему кусочку земли до героизма. Однажды, когда случился пожар, она уже собралась закрыться в своей хате и сгореть вместе с ней, но подоспевшие вовремя пожарные оттащили в сторону оцепеневшую от ужаса старушку. «Если бы сгорели все дрова, кладовка с мукой, крупой и моя хата, то зачем же мне оставаться?» — недоумевала баба Хима. И не добро свое она боится потерять, а просто жизнь свою не мыслит без родного дома. Где потолки беленые и печку истопить можно.
На прощание она нас благословила и пообещала: «Буду, буду жить!»
Автор благодарит за помощь в подготовке материала начальника пресс-службы Внутренних войск Украины Светлану Павловскую.
840Читайте нас у Facebook
