Александр Бовин: «В приемной Андропова не было дверей. Чтобы попасть к шефу КГБ, следовало зайти в один из шкафов, стоявших вдоль стены»
В 70-е годы Александр Бовин появился на телеэкране в передаче «Международная панорама». Зрителям полюбился ведущий, который на равных вел с ними доверительный разговор о проблемах международных отношений. А до этого в течение девяти лет Бовин руководил группой консультантов ЦК КПСС — писал речи Брежневу. Затем, после 19 лет журналистской деятельности, Александра Евгеньевича отправили Чрезвычайным и полномочным послом в Израиль. Он оказался последним послом в истории Советского Союза. Бовин вспоминает, когда 23 декабря 1991 года он вручал президенту Израиля верительные грамоты, у него слезы наворачивались на глаза: «Поднимают флаг СССР, и я знаю, что вижу его в последний раз. Играют гимн СССР, и я знаю, что слышу его в последний раз». Послом он был в течение шести лет. В Израиле Бовина очень любят за объективные оценки событий на Ближнем Востоке и личное обаяние. Жизнь этого человека насыщена интереснейшими событиями, он исколесил весь мир, встречался и работал с известными людьми. Об этом и его книга «XX век как жизнь», вышедшая в издательстве «Захаров» в этом году. С любезного разрешения издателей, «ФАКТЫ» предлагают читателям отрывки из воспоминаний Александра Бовина.
«Андропов был самым образованным членом Политбюро»
В одно прекрасное апрельское утро очередной фельдъегерь принес мне очередной пакет из секретариата ЦК КПСС. Вскрываю. Постановление Секретариата «О тов. Бовине». Товарища Бовина освобождают от должности руководителя группы консультантов Отдела ЦК КПСС и назначают политическим обозревателем газеты «Известия». Подписал Суслов.
Иду к Русакову. Клянется и божится, что ни он, ни Катушев абсолютно не в курсе дела. Никто им ничего не говорил. Звоню Льву Николаевичу Толкунову (он тогда уже был главным редактором «Известий»):
— Лева, ты знаешь. что у тебя новый политический обозреватель?
— Вчера поздно вечером узнал, но решил не беспокоить ночью. Я рад. Приезжай, поговорим…
Собрал группу. Удивил всех. Сказал, что вместо себя буду рекомендовать Колю Шишлина.
На эвакуацию мне дали неделю. Так закончились девять с лишним лет на Старой площади.
Что же произошло? Почему такая бесцеремонность? Обычно увольняемого приглашает начальство и сообщает причины увольнения.
Месяца через два появилась отгадка. Неожиданная. Находясь в Сочи, я иногда писал письма друзьям. И в одном из таких писем, будучи, видимо, в возбужденном состоянии, я дал нелицеприятную характеристику партийным бонзам, с которыми приходилось работать. Письмо это попало в КГБ. Легло на стол Андропова. Он пригласил Цуканова и Арбатова, показал им мое сочинение и сказал, что вынужден доложить Брежневу. Логика элементарная: если этого не сделаю я, сделают «брежневские комиссары» Цинев или Цвигун. И получится, что я скрываю важную информацию, выгораживаю «своего» Бовина. Арбатов пытался отговорить Ю. В. от этого шага, ссылаясь на то, что в письме имя Брежнева не упоминается. Но тщетно. Письмо было доложено. Брежнев колебался. Суслов решительно — гнать! И прогнали.
В этой эпистолярной истории меня не удивило поведение Андропова. Он заботился о себе. Удивило, что мои друзья молчали, как партизаны. Они оправдывались: дали слово Андропову.
Ну, ладно. Прошлое уходило. Настоящее тащило в будущее.
Если интеллектуалом считать умного, проницательного, знающего человека, то Андропов таковым был. Несмотря на свое сомнительное «высшее» образование, он был самым образованным членом Политбюро. Много читал. По словам его секретарей, каждую неделю ему из разных библиотек привозили 10 книг — недельная норма. Я как-то увидел у него томик Платона.
— Зачем это вам? — задал я глупый вопрос.
— Чтобы беседовать с собственными консультантами.
Что же касается искусства, то тут «не находился» и «не состоял». Ни в театрах, ни в концертах Андропов замечен не был. И джазом, о чем иногда пишут, не увлекался.
«Шеф КГБ жил почти аскетически не потому, что хотел взойти на вершину. Натура была такая»
Я очень сомневаюсь, что Брежнев выделял Андропова как идеолога. Да и сам Андропов при обсуждении тех или иных текстов старался держаться дальше от идеологии и ближе в политике.
Меня старался воспитывать. Мой образ жизни называл «гусарством» и читал нудные нотации. Однажды ну прямо допек меня. И я перешел в контратаку.
— Ваша цель понятна — вы хотите стать Генеральным!
Тут он энергично (и отрицательно) замахал руками. Но я продолжал:
— Давайте откровенно. Хотите. Ради этого, возможно, и стоит зажать себя. Но у меня иное положение. Максимум, на что я мог бы рассчитывать, это — заместитель министра иностранных дел. Неужели вы думаете, что ради такой цели я перейду на вегетарианский образ жизни?! Андропов что-то пробурчал, и разговор был закончен.
Сам Андропов жил почти аскетически. Пил по капельке для видимости. И дома, и на даче все было предельно скромно. Бессребреник полный. Детей держал в строгости. Не позволял своей конторе обслуживать их. Сдавал в казну многочисленные подарки. Не потому, что хотел взойти на вершину. Натура была такая.
Через много лет, когда я последний раз виделся с Ю. В., и все было ясно, расчувствовались мы оба. И Ю. В. вдруг сказал: «Молодец, что не слушался меня, гусарил… Судьба другая».
В отделе, к сожалению, пришлось мало поработать под началом Андропова. До мая 1967 года. Но за три с половиной года почти ежедневного общения я получил от Андропова больше, чем дал ему. Я мог дать какие-то частности, детали, сведения, знание которых предполагало специальную подготовку. Андропов дал мне умение схватывать общую картину событий, находить связи между, казалось бы, отдаленными фактами и явлениями, видеть, выделять главное в сумятице жизни.
Андропов раздвигал мои политические горизонты радикальным способом. Послы обязаны в начале каждого года присылать в МИД годовые отчеты. В каждом отчете суммируются основные проблемы страны и отношений с ней. Копии отчетов автоматом направлялись в ЦК. Андропов поручил мне знакомиться со всеми отчетами и самое интересное докладывать ему. Послов было около 70. Каждый отчет тянул на сто страниц. Написанных, как правило, кондовым, отчаянно чиновничьим языком. Приходилось читать. Голова становилась чугунной. Обидно, что улов (заслуживающие внимания предложения послов, любопытные картины страны пребывания, вообще «что-нибудь интересное») был крайне мал. Но был. При моих докладах Ю. В. по социалистическим странам сразу же вызывал людей и давал задания. По странам, которые «не его», часто просил уточнить детали и, видимо, потом принимал решение. В редчайших случаях просил принести отчет. Эта каторга длилась три года: 1965, 1966 и 1967.
Через тридцать с лишним лет мне пришлось составлять посольские отчеты. Но гораздо легче написать один отчет (тем более с помощью коллектива), чем читать десятки.
У Андропова в Комитете приходилось бывать редко. Иногда он приглашал, просил помочь по какому-нибудь делу.
Помню первый визит на Лубянку. Зашел в приемную. Вожу глазами, но не вижу дверь в кабинет. Шкафы есть, двери нет. Оказалось, вход к Андропову как раз через шкаф. Входишь в шкаф, попадаешь к шефу КГБ. Конспирация, перерастающая в глупость. Убрали потом шкаф.
«Книг Брежнев не читал»
А теперь — о Брежневе, каким я его видел.
Я работал с двумя Брежневыми. Здоровым и больным. Это — разные люди. Тут можно делать кучу оговорок, уточнений
Брежнев, с которым я познакомился в октябре 1964 года, был энергичным, жизнерадостным человеком. И человеком далеко не глупым. Во всяком случае, несравненно умнее тех, кто нынче склонен изображать в карикатурном виде «творца застоя».
Плохо было с образованием. Формально — высшее (металлургический институт). По существу — все же ближе к уровню знаменитой ЦПШ (церковно-приходская школа). Но не было комплексов, не стеснялся сказать: «Не знаю», не стеснялся задавать вопросы.
Книг не читал. Книгами для Брежнева служили люди, специалисты, эксперты, с которыми он встречался и беседовал. Он был хорошим собеседником — умел слушать. Умел располагать к себе людей вниманием, вовремя заданным вопросом, интересом к содержанию беседы. И умел воспринимать аргументы.
Исходя из этих качеств Брежнева, из его контактности, мы как-то решили попробовать организовать его встречу с Сахаровым. Нам казалось, что такая встреча помогла бы снять напряженность между Сахаровым и властью. Брежнев не возражал. Даже проявил интерес. Но решил «посоветоваться» с Сусловым. И Суслов, как мы и боялись, отсоветовал.
Не могу не сказать о гостеприимстве Брежнева. Конечно, это было гостеприимство за казенный счет, но зато весь остальной антураж был хлебосольно-русским. Брежнев любил завидовское застолье. Не из-за выпивки. Пил он мало. Для него делали «Столичную с перцем», ставили малюсенькие коньячные рюмочки. За вечер — несколько, и все дела. Но тем, кому требовалось больше, не мешал. Даже оказывал содействие. Помню, водка кончилась, а прыть еще осталась. Брежнев уловил наши с Загладиным вопросительные взгляды и обратился к Черненко: «Костя, сбегай на кухню, у ребят водка кончилась!» Костя сбегал. Но запомнил надолго…
Застолье было формой общения, «расслабухи», как теперь говорят. Не чувствовалось скованности: вот — Генеральный, а вот — машинистка. Перед выпивкой и закуской все были равны. Читали стихи. Брежнев прекрасно знал Есенина и, встав на стул, декламировал почти всю «Анну Снегину». Пели песни.
Брежнев любил рассказывать всякие истории из своей жизни, особенно — военной. Со временем стал повторяться. Но блюдо было обязательным, и слушали каждый раз как в первый раз.
Следить за своим здоровьем Брежнев не умел и не любил. Его с трудом можно было вытащить на прогулку. С трудом давалась зарядка. Любимая (и единственная) форма физической нагрузки — охота. Тут он был большим мастером. Стрелял очень метко. Помоложе был — «с подхода». То есть бродил с егерем по лесу, пока не натыкался на кабана. Егерь наклонялся, Брежнев облокачивался на его спину и стрелял (когда я первый раз попал в Завидово, егерь имел чин майора, когда был там в последний раз, майор уже превратился в генерал-майора). Как правило, охотился с вышки. Удобное кресло и всякие причиндалы. Ружье классное с оптическим прицелом. Вышка на краю поляны. На поляне столб с лампочкой, а у столба — корыто с картошкой. Кабан выходит подзаправиться. Но охотник не дремлет (если не дремлет)…
Один раз Брежнев затащил на вышку Андропова. По словам Ю. В., он стрелял в воздух. Но егеря все равно притащили «раненого» им кабана.
В Завидово было помещение, где свежевали кабанов и разделывали каждую тушу на четыре части. Это были презенты от Генерального, которые согласно специальному списку фельды развозили по домам. Я был в этом списке несколько лет. И получал презенты независимо от того, был в Завидово или нет. Управиться с ними без посторонней помощи не было никакой возможности. Так что несколько лет обеспечивал кабанятиной широкий круг знакомых. С тоской вспоминаю придуманное в те дни блюдо: украинский борщ с белыми грибами и кабанятиной.
Брежнев воспринимал место, которое он занимает, с непосредственной наивностью. Открывали ленинский мемориал в Ульяновске. Собрание, речь, все как положено. Вечером, тоже как положено, за столом с обкомовским начальством. «Я, — говорит, — как царь. Только не могу, как царь, дать землицу, крепостных. Зато могу дать орден». А ведь, действительно, так оно и было. И называлось «ленинские принципы партийной жизни».
Царь-то он, конечно, царь. Но нет царя без свиты. Как нет Генерального секретаря без аппарата. С аппаратом Брежнев справлялся. Знал аппаратные нравы и правила. Знал, где нужно уступить анонимной аппаратной силе, а где настоять на своем.
5493Читайте нас у Facebook
