Дочь шестого чемпиона мира по шахматам михаила ботвинника ольга: «чтобы нас не тревожить, отец анализировал партии в ванной. Доску ставил на корзину для белья»
Имя Михаила Ботвинника стало неотъемлемой частью советской эпохи, ее гордостью. 9 мая 1948 года Ботвинник завоевал титул сильнейшего шахматиста в мире. Он прожил долгую жизнь, добившись признания в шахматах и науке. Читатели «ФАКТОВ» имеют редкую возможность узнать об интересных подробностях жизни легендарного гроссмейстера из уст дочери и внука Ботвинника — Ольги и Георгия, проживающих в Москве. Они обычно отказывали журналистам в интервью, но для нашей газеты сделали исключение. А магнитофонную запись воспоминаний Михаила Ботвинника предоставил нам гроссмейстер Геннадий Сосонко из Голландии.
Из досье «ФАКТОВ»
Михаил Ботвинник родился 17 августа 1911 года в Ленинграде. В 1948 году стал шестым в истории шахмат и первым советским чемпионом мира. Сохранял свое звание с двумя годичными перерывами в течение 15 лет (1948--1957 гг. , 1958--1960 гг. , 1961--1963 гг. ). Доктор технических наук, профессор. В 1970 году оставил шахматы и сосредоточился на научной работе. Умер 5 мая 1995 года.
«Призовых за звание чемпиона мира — 20 тысяч дореформенных рублей на постройку дачи не хватило»
- Мне было всего шесть лет, когда проходил матч-турнир на первенство мира, — рассказала «ФАКТАМ» дочь Ботвинника Ольга Михайловна. — Играли сначала в Голландии, а затем в Москве с марта по май 1948 года, и я хорошо помню путешествие на поезде в Гаагу и обратно. Мне еще очень нравился конкурент отца — Василий Смыслов: такой огненно-рыжий, молодой, красивый. Я была в восторге от подаренной мне в Голландии большой шагающей куклы и стихов в журнале «Крокодил»:
«Гремит ура в честь лидера турнира.
Соперников Ботвинник победил.
И шлют привет свой чемпиону мира
и ферзь, и конь, и слон, и «Крокодил».
Я тогда еще не понимала, что «Крокодил» — это журнал, и воспринимала все буквально, представляя, как все эти животные поздравляют папу.
- Нынешние шахматные короли — люди обеспеченные, а вот как жила семья первого советского чемпиона?
- Призы, которые Михаил Моисеевич получал, по сравнению с сегодняшними гонорарами — просто копейки, — посетовал внук чемпиона мира Георгий Андреевич. — Он был очень ответственным человеком и всю жизнь помогал вдове своего брата, погибшего в первые месяцы войны, и сводной сестре. Постоянно посылал им деньги в Ленинград. Всегда привозил подарки из-за границы семье и сотрудникам своей научной лаборатории. В 1935 году Орджоникидзе подарил ему машину. Тогда мало кто имел легковой автомобиль. Дедушка был за рулем до самой войны, а потом у него резко ухудшилось зрение. В 1957 году ему дали возможность вне очереди приобрести «Победу», в 1963-м — «Мерседес», а в 1978-м немецкая федерация подарила ему еще один, который был на ходу пятнадцать лет.
«В двадцатых годах мы жили очень бедно. Отец увлекся другой женщиной, ушел от нас, хотя отношения сохранялись. Мама болела, отец давал нам 120 рублей в месяц, что было очень-очень скромно. Хозяйство вел старший брат. Когда я стал студентом, брат давал мне рубль в день на проезд, обед и ужин». (Из воспоминаний Михаила Ботвинника. )
- Да, отец строго относился к себе и своим близким, — вспоминает Ольга Михайловна. — Меня это обижало, но сейчас я понимаю, что он был прав. Институтскую стипендию в тридцать рублей я не получала, в то время ее давали только ребятам из семей с низкими доходами, независимо от успехов в учебе. Отец выдавал мне двадцать рублей в месяц на пропитание и еще семь — на проездной. Жили мы, по теперешним понятиям, очень скромно. Папа с мамой, бабушка и няня занимали двухкомнатную квартиру. За единственным обеденным столом отец занимался шахматами, а потом я делала уроки. Во время матча за звание чемпиона мира с Давидом Бронштейном в 1951 году отец, чтобы нас ночью не тревожить, анализировал отложенные партии в ванной. Доску он ставил на корзину для белья. Победителю матча полагалось тогда 20 тысяч дореформенных рублей, а проигравшему — 12 тысяч. Отцу выделили участок у Москвы-реки. На постройку дачи призовых не хватило, тогда он одолжил денег у маминых братьев и построил дом по собственным чертежам. Будучи доктором технических наук, он всю домашнюю работу выполнял сам. Сантехнику тоже чинил своими руками. Однажды произошла такая вот история. По соседству с нами поселился помощник Брежнева Александров-Агентов. Увидев, что человек в старом спортивном костюме залез в колодец и что-то там ремонтирует, Александров-Агентов небрежно обратился к нему: «Когда закончите, зайдите, пожалуйста, ко мне». Отец зашел. И они подружились, потом вместе гуляли.
«Ботвинник играл тренировочные партии с включенным на полную громкость радио и заставлял специально обкуривать себя»
- Как складывались отношения Ботвинника с властью?
- Отец очень уважал Сталина. Про Иосифа Виссарионович, упаси Бог, ничего плохого в доме говорить было нельзя во все времена. Других советских лидеров он не боялся.
«Сталина не видел, с Поскребышевым, помощником его, по телефону разговаривал. Сталин укреплял государство, и, хотя люди жили бедно, большинство его поддерживало. Я не очень верю в десятки миллионов жертв. Лагеря были, конечно, но многие оттуда возвращались, и друзья мои тоже вернулись. Хотя Сталин ловко камуфлировал свои злодейства. Впервые я почувствовал, что это брехня, в 1952 году, когда объявили о процессе врачей. В 43-м написал письмо Молотову, что теряю свою шахматную квалификацию. Вот он и начертал резолюцию: «Надо обязательно сохранить товарищу Ботвиннику боеспособность по шахматам и обеспечить должное время для дальнейшего совершенствования». Хрущева видел однажды на приеме. Помню, идет, живот у него был огромный, фотографы кричат ему: «Фотографию, Никита Сергеевич!» А он говорит: «А где же?» Тут Брежнев, он рядом с ним шел, опустился на землю, подставил колено, вот Хрущев на него и сел. Фотография такая действительно есть. Брежнев мне в 1961 году орден вручал. Говорил очень тепло и вообще мне понравился, это он потом больной стал». (Из воспоминаний Михаила Ботвинника. )
- Про перестройку он нам сразу сказал: «Будете жить, как в слаборазвитом капиталистическом государстве», — продолжает Ольга Михайловна. — Все время возмущался происходящим, чувствовал свою личную ответственность за страну, объяснял, что нужно делать. Незадолго до смерти разослал повсюду свою экономическую программу, но никто ею так и не заинтересовался…
- Известно, что Михаил Моисеевич очень серьезно готовился к соревнованиям, даже легенды по этому поводу ходили.
- Для отца просто не существовало мелочей. Зная, что в турнирном зале будет накурено и шумно, он, чтобы привыкнуть к помехам, играл тренировочные партии с включенным на полную громкость радио и заставлял специально обкуривать себя.
«Не курил никогда, за исключением двух месяцев в молодости, алкоголя не употреблял, ел всегда за полтора часа до игры, потом лежал, но не спал, просто лежал, потому что, когда лежишь, никто не лезет с пустыми разговорами. Уже больше семидесяти лет делаю по утрам зарядку и гимнастические упражнения. На игру брал с собой сначала черную смородину с лимоном, жена сама выжимала. Потом стал пить кофе. Одно время ел шоколад во время партии». (Из воспоминаний Михаила Ботвинника. )
- Выдающиеся гроссмейстеры общались между собой не за шахматной доской?
- В отношениях деда с коллегами были разные периоды, ведь борьба на высочайшем уровне не способствует взаимным симпатиям, — рассказывает Георгий Андреевич. — Со всеми, кроме Каспарова, он к концу жизни помирился. Кто был прав в их конфликте, сказать трудно. Как говорится, не сошлись характерами…
«Первым, с кем я прекратил всякий контакт, был Бронштейн: во время нашего матча на первенство мира он вел себя безобразно. В зале прямо напротив сцены была ложа госбезопасности, там сидели все его болельщики. Если он жертвовал или, наоборот, выигрывал пешку, оттуда всегда слышались громкие аплодисменты. А сам он делал ход и… быстро уходил за сцену. Потом вдруг выскакивал и снова скрывался. В зале смех, а мне это очень мешало играть. После матча, хотя мы с Бронштейном и здоровались, он для меня перестал существовать. Когда я против Смыслова играл — еврей против русского, антисемитских возгласов в зале не слышал, а уши у меня очень хорошие. Но по телефону звонили, особенно во время матча-реванша, и была антисемитская брань. Ну, я, конечно, позвонил в милицию от соседей — звонки и прекратились. А вот с Петросяном испортились отношения после того, как он совершенно неприлично позволил вести себя во время нашего матча. Надо было подписать регламент матча, а ему совсем ничтожный пункт не нравится (не помню уж какой) — и он не подписывает и все. Потом соглашается, но снова отказывается… И так несколько раз. Ясно: решил потрепать мне нервы. А когда Петросян поднимался по лестнице Театра эстрады, армяне перед ним святую землю из Эчмиадзина высыпали. Он воспринимал это как должное. Если бы передо мной сыпали святую землю из Иерусалима, что бы я сделал? «Подметете — пройду», — сказал бы. С Карповым были добрые отношения, но и они ухудшились, когда Анатолий стал утверждать, что советской шахматной школы нет. Когда он притеснял Каспарова, я взял сторону Каспарова, так как считал, что они оба должны находиться в равных условиях. Ведь Гарик с 1973-го по 1978-й посещал мою школу, потом ее закрыли, и мы встречались с ним просто вдвоем, я поддерживал его всячески. Каспаров и Карпов перестали играть в полную силу. Почему — не знаю. Может быть, в сочетании «деньги — шахматы» деньги стали более важны?.. Как Каспаров компьютеру проиграл? Компьютер играл бесцветно, Каспаров — просто жутко. Но я это еще перед матчем с машиной понял, когда мама Каспарова со мной говорила, что деньги для них — это все. С кем из них я хотел бы остаться на необитаемом острове? У меня сейчас достаточно хорошие отношения с Карповым. Но если бы я мог выбирать между Карповым времен его чемпионства и Каспаровым — его чемпионства, то предпочел бы остаться в одиночестве». (Из воспоминаний Михаила Ботвинника. )
«Почувствовав приближение конца, папа сам отдал распоряжения насчет своих похорон»
- Почему Михаил Моисеевич решил завершить свою шахматную карьеру?
- Он мог бы еще играть, — говорит Ольга Михайловна. — Тогда шахматистам наконец-то стали неплохо платить. Но он сказал: «В 60 лет ничего нового уже не создать». И больше не сыграл ни одной партии. Не любил быструю игру, не мог смириться с легковесным отношением к шахматам. У него был дар предвидения. Почти полвека назад отец предсказал, что компьютеры будут играть в шахматы сильнее человека, и посвятил остаток своей жизни работе по созданию искусственного интеллекта.
- На долю вашего отца в конце жизни выпали большие испытания…
- В 1987 году не стало мамы. Они с отцом прожили вместе 52 года…
«Я познакомился со своей женой 2 мая 1934 года и помню этот день очень хорошо. После вечеринки у знакомых отправился провожать ее домой. Пошел дождь, моя прическа вконец испортилась, и я переживал, что не сумею понравиться хорошенькой девушке. Но страхи оказались напрасными, и ровно через год мы отпраздновали свадьбу. Ганочка была на три года моложе меня. Она стопроцентная армянка, но родилась в Петербурге. Удивительно приветливая, добрая, очень верующая, эта вера ее всегда поддерживала. Капабланка сказал о ней: «И хороша, и красива». Во всем, чем я занимался, она мне помогала. По профессии была балериной, училась у знаменитой Вагановой. Танцевала почти четверть века сначала в Мариинском театре, а после войны — в Большом. Я ходил на все спектакли. Потом — дочка, внуки… Она им всю жизнь отдавала, и мать мою тоже очень поддерживала. Правнучка моя, Машенька, очень на нее похожа — такая же приветливая, симпатичная. Называет меня «дедушка Миш». И общительная такая… А вот Гаянэ Давидовна, Ганочка моя, всегда немного грустной была». (Из воспоминаний Михаила Ботвинника. )
- С правнучкой Манечкой у папы были очень нежные отношения, — продолжает дочка знаменитого шахматиста. — Они друг друга очень любили. Всегда вместе завтракали, серьезно общались. Он не учил маленьких детей играть в шахматы, считал, что это вредно, пока нервная система ребенка не сформировалась. Сам познакомился с шахматами, по нынешним меркам, довольно поздно — в двенадцать лет. Отец и мать Михаила Моисеевича не приветствовали это увлечение. Тогда шахматы не считались профессией. Никаких тренеров у него не было — все брал из книг… Оставшись один, отец стал слепнуть. Мы готовили ему еду на неделю. Он знал, в какой сумке что лежит, и ужасно раздражался, когда чего-то не оказывалось на привычном месте. Сам себе все разогревал. Был неприхотлив в быту, до конца жизни варил овсяную кашу. Чуть ли не до последнего дня руководил работой своей лаборатории. Он добирался на метро или на троллейбусе, а потом шел пешком. Светофора уже не видел, переходил улицу на ощупь, вместе с другими прохожими. Опоздал только один раз, да и то по уважительной причине — переводили слонов в зоопарк, и на Садовом кольце было перекрыто все движение. За неделю до его смерти проводился научный семинар в МГУ. Отец пришел уже совсем больным. У него был рак поджелудочной железы. Завязалась дискуссия, его критиковали, он, как всегда резко, отстаивал свою позицию… Умирал он мужественно, при ясном уме и твердой памяти. Почувствовав приближение конца, отдал распоряжения насчет своих похорон. Сказал, чтобы речей не было, и шахматистов, ему неприятных, тоже. Люди от Каспарова просились, но я не пустила — сказала, что отец не велел.
1911Читайте нас у Facebook
