«при входе кирова в парадную стрелять в упор или сзади», -- написал убийца в своем дневнике
Почти семьдесят лет назад выстрел, раздавшийся в Смольном, оборвал жизнь Сергея Мироновича Кирова. Но до сих пор некоторые обстоятельства этого убийства остаются невыясненными. Историки и публицисты высказывают подчас полярные точки зрения и не могут прийти к единому мнению в вопросе, кто же убил лидера ленинградских коммунистов. К 115-й годовщине со дня рождения Сергея Кирова «ФАКТЫ» публикуют малоизвестные подробности, описанные Аллой Кирилиной в книге, которая готовится к печати.
«Генрих Ягода с поднятым в руке наганом командовал: «Все лицом к стене!»
1 декабря 1934 года Киров должен был выступать с докладом в Смольном на собрании Ленинградского партийного актива. В четыре часа дня он вошел в здание через главный вход, поднялся на третий этаж и направился к своему кабинету, не обратив внимания на человека, отвернувшегося от него к стене. Но не успел он пройти и нескольких метров, как сзади раздались выстрелы. Услышав их, все участники совещания выбежали в коридор и увидели страшную картину. Очевидец М. В. Росляков описывал ее так: «Налево от дверей приемной Чудова в коридоре ничком лежит Киров (голова его повернута направо), фуражка, козырек которой упирался в пол, чуть приподнята и отошла от затылка. Киров недвижим… Направо от этой двери, примерно в 10-15 сантиметрах, лежит какой-то человек на спине, ногами вперед, руки его раскинуты, в правой находится револьвер».
О случившемся в Смольном тут же сообщили в ЦК. И на следующий день рано утром в Ленинград приехали Сталин, Ворошилов, Молотов, Жданов, Ягода. А. К. Тамми, работавший тогда в Ленинградском обкоме ВЛКСМ (после этих событий он двадцать лет провел в лагерях), так описывал их приезд: «Это было в главном коридоре. Вижу: идет группа лиц, в середине Сталин. Впереди Сталина шел Генрих Ягода с поднятым в руке наганом и командовал: «Всем лицом к стенке! Руки по швам!»
Человека, стрелявшего в Кирова, опознали сразу. Среди тех, кто выбежал на выстрелы из кабинета второго секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) М. С. Чудова, были люди, хорошо знавшие убийцу. И сразу после убийства у задержанного вытащили из кармана партийный билет, где значилось: «Николаев Леонид Васильевич. Год вступления в партию -- 1924-й». Один из очевидцев случившегося в своем объяснении Ежову писал: «Я, взглянув, сразу же заявил, что убийца является действительно Николаевым, ранее работавшим в аппарате Ленобкома (в 1931 или 1932 годах)».
Сталин лично допрашивал Николаева, пообещав оставить его в живых, если он назовет имена сообщников. Николаев только и сказал: «Простите… Это я сам». Но Сталин не поверил убийце. Поэтому первая версия чекистов была такова: это террористический акт белогвардейцев. Разве не они убили Урицкого и стреляли в Ленина отравленной пулей? Николаева тут же связали с белогвардейцами, находившимися за рубежом. И вскоре был объявлен «красный террор», когда без суда и следствия расстреляли сто три человека, нелегально прибывших в Советский Союз из Польши, Румынии, Финляндии. Обвинение против них было простым: все они приехали для участия в теракте против Кирова. Сработала привычная политика того времени: «Убили одного -- расстреляем сто».
Простые жители страны тоже не остались в стороне и требовали применить к убийце самую суровую меру. Так, пионеры Мурманска написали: «Мы, узнав, что рукой классового врага был убит вождь пролетариата и секретарь ЦК ВКП(б) товарищ Сергей Миронович Киров, в ответ на убийство одного из лучших организаторов обязуемся: 1. Учиться без неудов. 2. Каждому пионеру не иметь ни одного замечания по дисциплине. 3. Организованно проводить свой досуг. 4. Включаемся в трибуну за культуру, проводимую «Ленинскими искрами». К убийце просим применить высшую меру социальной защиты (расстрел)».
Николаев верил в справедливость и забрасывал письмами Сталина и Кирова
Имя Леонида Николаева сейчас известно, наверное, всем. Именно этого он и добивался. В письме, озаглавленном «Мой ответ перед партией и отечеством» он написал: «Как солдату революции мне никакая смерть не страшна. Я на все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах».
Леонид Николаев родился в очень бедной семье. Отец сильно пил, а через четыре года после рождения сына умер. Как потом на следствии скажут жена и сестра, из-за алкоголизма отца Николаев страдал приступами острой депрессии, нервными и сердечными припадками. Мать, оставшись с тремя детьми на руках, бралась за любую работу, но семье с трудом удавалось свести концы с концами, дети росли болезненными и слабыми. Но больше всех пострадал Леонид. Из-за сильного рахита до одиннадцати лет он не мог ходить. Единственной отрадой больному пареньку стали книги. Читая, он представлял себя великим человеком.
Гражданская война забросила Николаева в Самару, здесь он в шестнадцать лет впервые устроился на работу, но… неудачно. Вообще ему, человеку, который хотел любой ценой добиться положения и власти, просто фатально не везло. Он нигде подолгу не задерживался. Не последнюю роль в этом сыграл его склочный, неуживчивый и злобный характер. То он заведовал «красным» уголком, то работал конторщиком, то кладовщиком…
В 1925 году Николаев оказался в Лужском Укоме комсомола. И здесь, в Луге, встретил женщину, которая стала его женой -- Мильду Петровну Драуле. В Ленинград молодожены вернулись с маленьким сынишкой и тещей. Пытаясь найти приемлемую должность, Николаев переходил из одной организации в другую… В довершение ко всему его несправедливо уволили с последнего места. И вот он, страдающий «комплексом Наполеона», оказался на иждивении жены. Так что к оскорбленному самолюбию добавилась и столь хорошо знакомая с детства бедность. А дома у него были двое детей, теща -- нужно было как-то жить. Он обращался в различные инстанции, требовал справедливости и везде получал отказ. Причем требовал работу только руководящую. Между тем материальное положение семьи стремительно ухудшилось. В своем дневнике Николаев писал: «Деньги на исходе, берем взаймы. Сегодня весь мой обед состоял из двух стаканов простокваши». Спустя несколько месяцев появилась такая запись: «Сегодня принес с огорода полмешка картошки. На лице у всех улыбка, радость. Изголодались до того, что г… мешок принеси -- рады будут»… А в августе 1934 года он написал письмо матери, озаглавив его «Последнее прости».
«Я сижу пятый месяц без работы и без хлеба. Однако я силен, чтобы начатое мною дело довести до конца. Это исторический факт. Нет, я ни за что не примирюсь с теми, с кем боролся всю жизнь. Скоро для тебя будет большое горе и обида -- ты потеряешь меня безвозвратно… я благодарю тебя за жизнь, которую ты мне дала… Я хочу, чтобы ты взяла мое тело, захоронила там, где хочешь… на память моим детям».
В то же время Николаев верил в справедливость и забрасывал письмами Сталина и Кирова. За десять дней до убийства он написал Кирову: «Т. К-в. Меня заставило обратиться к Вам тяжелое положение. Я сижу семь месяцев без работы, затравленный за самокритику… Меня опорочили, и мне трудно найти где-либо защиты. Даже после письма на имя Сталина мне никто не оказал помощи, не направил на работу. Однако я не один, у меня семья. Я прошу помочь мне, ибо никто не хочет понять того, как тяжело переживаю я этот момент. Я буду на все готов, если никто не отзовется, ибо у меня нет больше сил… Я не враг».
Слухи о романе Кирова с женой Николаева стали последней каплей. Скорее всего, это не могло быть правдой. Незадолго до описываемых событий жена Кирова перенесла инсульт, тяжело болела, поэтому Киров хоть и заботился о ней, но все же несколько отдалился. По городу ходили разговоры о его интрижках. Хотя вряд ли у него могли быть серьезные отношения с Мильдой Драуле, женщиной, не следившей за собой, разрывавшейся между детьми, больной матерью и неудачником-мужем. Во время следствия и Николаев, и Мильда отрицали даже саму возможность романа.
Под нажимом Николаев сознался, что совершил убийство в составе террористической группы
Во время допроса Николаев как заведенный повторял следователям: «Я совершил индивидуальный террористический акт в порядке личной мести».
Но такая версия не устраивала… Очевидцы прощания Сталина с телом Кирова единодушно утверждают: «Поцеловав Мироныча в лоб, Сталин сказал: «Спи спокойно, мой дорогой друг, мы за тебя отомстим». Когда Сталин поздно вечером 3 декабря отбывал в Москву, он дал указания о снятии руководства Ленинградского управления НКВД. И в этот же день были спешно смещены ленинградские чекисты, расследовавшие убийство Кирова. А 4 декабря Николаева допрашивали уже новые следователи, перед которыми стояла задача найти подходящих лиц для включения их в так называемую контрреволюционную группу. Цель давления на Николаева была проста -- сфабриковать «дело ленинградского центра». Наверное, не случайно последними арестовали тех, кого Николаев вообще не знал. Среди них был поэт Сергей Осипович Мандельштам.
В обвинительном заключении по делу Л. В. Николаева, И. И. Котолынова, С. О. Мандельштама, Н. П. Мясникова, Н. Н. Шатского, Г. В. Соколова, В. В. Румянцева, И. Т. Юскина, В. И. Звездова, Н. С. Антонова, А. И. Толмазова, В. С. Левина, Л. И. Сосницкого, Л. О. Ханика, сказано, что они виновны в преступлениях, предусмотренных статьями 58-8 и 58-11 Уголовного кодекса РСФСР, и что мотивами убийства Кирова, совершенного антисоветской подпольной троцкистско-зиновьевской группой, явилось стремление этой группы отомстить Кирову за разгром бывшей зиновьевской оппозиции, дезорганизовать советское и партийное руководство страны и добиться таким путем изменение его политики. Интересно, что на суде Николаев утверждал, что он убийца-одиночка, а все остальные говорили о своей невиновности. Председатель Военной коллегии Верховного суда В. В. Ульрих, выслушав показания подсудимых, обратился к Сталину с предложением отправить дело на доследование, но получил рекомендацию закончить процесс. Под нажимом Ульриха Николаев изменил показания -- дескать, убийство Кирова он совершил в составе террористической группы.
Сталин настолько доверял Кирову, что не раз приглашал того вместе попариться в бане
Сегодня никого не удивишь публикациями типа: «Сталин -- убийца Кирова». Но следует сказать, что Киров никогда не был и не мог быть реальным соперником Сталина. Ведь до приезда в Ленинград его популярность ограничивалась только Закавказьем. Именно Сталин вопреки желанию Кирова и сопротивлению Орджоникидзе настоял на том, что бы направить Сергея Мироновича в Ленинград.
Как свидетельствуют современники, Киров искренне восхищался Сталиным и безоговорочно верил ему. Сталин в свою очередь настолько доверял Кирову, что не раз приглашал того вместе попариться в бане (у Сталина были физические недостатки, и обнаженным он никому не показывался). Среди прочих смертных такой чести он удостаивал начальника личной охраны -- генерала Власика.
Исследования известного американского советолога Адама Улама опровергают причастность Сталина к убийству Кирова. Он писал: «Вряд ли Сталин хотел бы создать прецедент успешного покушения на высокопоставленного советского чиновника. Это могло бы поощрить организацию покушения на него самого». Непричастность Сталина подтверждает также следующий факт. Генрих Ягода, перед тем как ему был вынесен смертный приговор, отверг только два пункта -- обвинение в организации убийства Кирова и в шпионаже в пользу иностранных государств. «Неверно не только то, что я являюсь организатором, но неверно и то, что я являюсь соучастником убийства Кирова».
Возможно, еще один документ прольет свет на убийство Кирова. В 1938 году комиссар госбезопасности 3-го ранга Г. С. Люшко, который принимал участие в расследовании убийства Кирова и находился в Ленинграде со 2 по 30 декабря, сбежал в Японию. Японской газете «Иомиури» он заявил: «Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом, так как активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политического обмана и терроризма. Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к Сталину… Я впервые почувствовал колебания со времени убийства Кирова Николаевым в конце 1934 года. Этот случай был фатальным для страны, так же, как и для партии… Я принимал активное участие в публичных процессах и казнях, проводившихся после кировского дела под руководством Ежова.
Все эти мнимые заговоры были преднамеренно сфабрикованы. Николаев, безусловно, не принадлежал к группе Зиновьева. Он был ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы стать героем. Это явствует из его дневника».
397Читайте нас у Facebook
