Даже когда с территории чаэс десятками вывозили облученных людей, руководство станции докладывало: «радиационный фон -- в пределах нормы»
На днях исполнится 15 лет с тех пор, как столб светло-фиолетового пламени, взметнувшийся над четвертым энергоблоком на высоту до 500 метров, возвестил миру о самой крупной ядерной аварии за всю историю человечества. В глазах общественности вина за нее легла черным пятном на весь коллектив ЧАЭС. Но более тщательное расследование ее причин показало, что это не совсем справедливо.
«Персонал и дирекция -- разные вещи»
«… Из твоих статей следует, что в аварии виноват только персонал. Но виновата дирекция», -- сказал мне как-то ветеран ЧАЭС. «А разве дирекция -- это не персонал?» -- удивился я. «Нет. Персонал -- это персонал, а дирекция -- это дирекция. Она может заставить персонал сделать все. И больше я тебе ничего не скажу… »
Пять лет назад, после публикации моей статьи к 10-летию аварии, бывший работник отдела кадров Чернобыльской АЭС хотел привлечь меня к ответственности. Мол, возвожу напраслину на весь коллектив станции, а ведь ее отдел кадров всегда работал профессионально и строго по инструкциям, поэтому он не может быть виноватым в аварии, хотя является частью персонала. Чтобы не было в дальнейшем подобных толкований, скажу прямо: по моим сведениям, собранным за 12 лет работы в зоне отчуждения и на объекте «Укрытие», к причинам аварии причастны только те 12 человек, которые собрались в ночь на 26 апреля 1986 года на пульте управления четвертого энергоблока. Но личная степень причастности каждого из них существенно разная. Основной конфликт разыгрался между начальником 5-й смены и заместителем главного инженера ЧАЭС по эксплуатации, который официально руководил злополучным экспериментом. «Победу» одержал старший по должности. И чисто электротехнический эксперимент, никакого отношения не имевший к ядерной безопасности, перерос в эксперимент над самим реактором, а обыкновенный производственный конфликт между подчиненным и начальником, явно превысившим свои служебные полномочия, -- во всеобщую трагедию.
Ради справедливости замечу, что непосредственного отношения к причинам аварии не имеет и дирекция станции. Ни директор, ни главный инженер не давали прямого распоряжения грубо нарушать Правила безопасной эксплуатации реактора. Другое дело, что они вообще взялись не за свое дело и потом уже так вышло помимо их воли… Но если оба непосредственно не виноваты, то за что же суд их наказал, дав каждому (и заместителю главного инженера ЧАЭС по эксплуатации) по десять лет?
Директор АЭС, в условиях строгого единоначалия, осуществляемого на всех атомных станциях, отвечает за все! В том числе и за глупые или преступные действия своих подчиненных. Таковы служебные требования к его работе. Директора Чернобыльской атомной наказали не за взрыв -- за то, что он «не обеспечил надежной и безопасной эксплуатации, способствовал созданию для эксплуатационного персонала вседозволенности, благодушия и беспечности. Все это привело к развитию аварийной ситуации. Он не ввел в действие план защиты персонала и населения от ионизирующих излучений, умышленно занизил уровни радиации, что помешало своевременному выводу людей из опасной зоны». Другими словами, не выполнил в аварийных условиях своих прямых служебных обязанностей директора АЭС. Именно его бездействие имело для персонала серьезные последствия.
Известно, что клиническая больница N 6 в Москве, где лечились облученные атомщики со всего Союза, в апреле--мае 1986-го приняла 299 наиболее «тяжелых» работников ЧАЭС. У 145 человек была признана острая лучевая болезнь различной степени тяжести, 28 из них вскоре умерли. А ведь непосредственно от взрыва реактора погибли два человека: один сразу, прямо в рабочем помещении, от которого ничего не осталось, другой, тяжело травмированный, несколько позже -- в больнице. Остальных жертв могло не быть, если бы…
Заместитель главного инженера ЧАЭС по эксплуатации, отставной морской офицер, руководивший экспериментом, примерно через 15 минут после взрыва решительно требовал от оперативного персонала подать воду в уже не существовавший реактор. За что заплатил двумя жизнями своих подчиненных. И это несмотря на уже поступившие сообщения, что реактор разрушен, что крыши нет, что в центральном зале видно ночное небо в отблесках пожара, а из реактора вырывается какое-то свечение. За эти сведения, кстати, два «разведчика» -- молодые стажеры -- тоже заплатили своими жизнями.
Под рукой не оказалось дозиметров, предназначенных для работы в условиях аварии. До самого утра 26 апреля у персонала были приборы, способные измерять радиационные поля только до 3,6 рентгена в час. Тогда как эти поля внутри четвертого блока и возле него достигали десятков тысяч рентген! Эти приборы, естественно, зашкаливали, чем ставили в тупик персонал. А штатные дозиметры, способные работать в таких условиях, оказывается, лежали рядом, за крепко запертой стальной дверью. Но они были недоступны дежурному персоналу, ибо ответственный за них по окончании смены, как обычно, уехал домой, прихватив с собой ключи. Запасных у дежурной смены не было, а взломать дверь не удалось. Получалось: если авария произойдет днем -- пожалуйста, приборы есть, а если ночью -- то их нет…
Единственным работоспособным прибором, который мог измерять радиационные поля до 200 рентген в час, оказался личный дозиметр начальника гражданской обороны ЧАЭС. Около 3 часов ночи тот пришел на четвертый блок и провел серию измерений в машинном зале. Но и его прибор зашкаливал даже вблизи блока. Об этом он доложил директору станции, прибывшему примерно через час после взрыва, однако тот почему-то посчитал его дозиметр неисправным. Вдобавок запретил оповещать персонал и вышестоящие органы о сильной радиационной опасности, чтобы «не поднимать паники», а служебную записку начальника ГО об этом выбросил в мусор.
Примерно в 3 часа ночи директор ЧАЭС разбудил заведующего сектором атомной энергетики ЦК КПСС В. Марьина: произошла только радиационная авария, реактор уцелел. Лишь в 3 часа 25 минут в штаб ГО Киевской области поступило первое сообщение о случившемся, в 4 часа 10 минут со станции прислали успокаивающую информацию о величине радиационных полей: мол, у четвертого блока они составляют 15--20 рентген в час. До самого утра руководящие органы Москвы и Киева получали с Чернобыльской атомной однообразные доклады: реактор цел, взорвался только аварийный бак системы управления защитой в центральном зале, взрывом разнесло крышу, один человек погиб, один тяжело ранен, радиационная обстановка в пределах нормы…
Не была задействована система аварийного оповещения, которая в течение нескольких минут предупредила бы о большой радиационной опасности всех работников станции, независимо от того, находятся они на работе или дома. Поэтому дежурившие ночью сотрудники ЧАЭС, бросившиеся на помощь к четвертому блоку, попадали под сильнейший удар радиационных полей, достигавших на промплощадке 5--10 тысяч рентген в час. Именно поэтому не все применяли средства индивидуальной защиты. В результате переоблучились сотни людей.
За врачебной помощью люди обращались, когда медицина уже была бессильна
«Около двух часов ночи привели парня лет восемнадцати. Жаловался на тошноту, резкие головные боли, началась рвота. Он работал на третьем блоке и, кажется, зашел на четвертый. Давление повышенное, парень немного не в себе, а потом стал «заплывать» у меня на глазах. Психика спутанная, не может говорить, начал заплетаться, вроде принял хорошую дозу спиртного, бледный. Те, что выбежали из блока, только восклицали: «Ужас, ужас» -- психика у них уже была нарушена. Позже сказали, что приборы зашкаливало… Тому парню я ввел реланум, что-то еще, и сразу же пришли еще трое или четверо из эксплуатационщиков. Все было, как по заученному тексту: головная боль, заложенность в горле, сухость, тошнота, рвота… »
К тому моменту, описанному врачом скорой помощи Припяти В. П. Белоконем, после аварии прошло менее часа, а у людей уже налицо все признаки лучевой болезни при получении дозы более 2500 бэр -- то есть в крайне тяжелой форме, когда медицина уже бессильна.
Машины «скорой» возили пораженных с территории четвертого блока в припятскую городскую больницу до самого утра. Не заметить этого дирекция не могла, но слала «наверх» успокаивающие сообщения: «радиационная обстановка в пределах нормы».
Если бы директор сразу ввел в действие план защиты персонала и населения от ионизирующих излучений, то дозиметрическая служба ЧАЭС быстро выявила и, по крайней мере, обозначила бы опасные места. Это могло спасти здоровье и жизни хотя бы тех, кто приехал на помощь из Припяти. Но директор не объявил тревогу. Такие действия, по неписаным морально-этическим законам, принятым в атомной отрасли, являются предательством коллектива.
А за что же суд дал по десять лет лишения свободы главному инженеру станции и его заместителю по эксплуатации? За то, что, отвечая «за подготовку эксплуатационных кадров, они не обеспечили соблюдение персоналом технологической дисциплины, более того, сами систематически нарушали должностные инструкции, игнорировали указания органов надзора». По-видимому, они считали себя умнее ученых, написавших эти инструкции и указания. И далее: «Приняв решение о проведении испытаний на четвертом энергоблоке перед его выводом в плановый ремонт… не согласовали это решение в установленном порядке, не проанализировали всех особенностей намеченного эксперимента, не приняли необходимых дополнительных мер безопасности». А из материалов Правительственной комиссии видно: не только дополнительных, но и вообще никаких мер безопасности реактора ими не было принято, что повлекло за собой многочисленные человеческие жертвы и гигантские материальные потери.
Из воспоминаний академика В. Легасова о персонале Чернобыльской атомной: «Мы застали людей, готовых к любым действиям в любых условиях. Но к каким именно действиям, что нужно было делать в этой ситуации, как спланировать и организовать работу -- никакого понимания у хозяев станции, у руководства Минэнерго не было». Сложно подобрать более дипломатичную формулировку для констатации профессиональной несостоятельности бывшего руководства ЧАЭС. И тогда начинаешь понимать скрытый смысл того непреодолимого психологического водораздела между ним и персоналом. Дирекция оказалась недостойной коллектива станции. И коллектив это хорошо понимал задолго до аварии.
379Читайте нас у Facebook
