«Большая часть моего успеха на поле боя, что я никогда не выполнял приказ прямолинейно», — Герой Украины Сергей Пономаренко

«Россияне обстреливали все посадки у нас за спиной. А мы сидели у них под носом»

— Сергей, 2 апреля 2022 года вы получили звание Героя Украины. За какой подвиг?

— На самом деле за ряд боев, которые шли в Изюмском районе. Решающим стал штурм села Топольское 16 марта. Нас тогда бросили под Барвинково, чтобы мы немного сдержали врага, однако об этом не сказали. А мы вгрызлись в землю и реально остановили его.

Но начну с событий, произошедших чуть позже. Расскажу, как убегал от российских танков. 2 апреля во время обороны села Бражковка я расставил наши танки и остался среди поля с рацией, чтобы обеспечить взаимодействие между ребятами и чтобы оборона была слаженной, а не хаотичной.

Шел мощный артобстрел, затем зашли вертолеты. Увидел на поле большую глыбу, заросшую сорняком. Встал на этот камень, чтобы лучше было видно, и наблюдал, что происходит. Потом подумал: интересно, хватит ли высоты этих камней, если нужно будет спрятаться. Только лег — и в ту же секунду неподалеку разорвалась авиабомба. Траву над головой просто скосило.

Начался штурм. Россияне шли на Бражковку из Малой Камышевахи по трем направлениям, их было очень много. А наши танки растянулись по две стороны дороги: далеко справа один танк, один по центру и два слева, причем один из них не может стрелять — его не подбило, просто вышел из строя. Тот, что по центру, вступил в бой против трех вражеских и его разбили на моих глазах.

Это был танк Юры Кулиша. В 2014 году Юра был моим командиром роты. Это человек с искусственным клапаном в сердце. В начале полномасштабки жил в Чехии, однако ближайшим транспортом вернулся в Украину. Это был единственный кадровый танкист в нашем подразделении. Продолжает служить, сейчас он заместитель командира роты.

Крикнул в рацию потому, что слева: «Помоги ребятам». Он выскочил на поле, но тоже не получилось произвести выстрел. По нему стреляли, поэтому он развернулся и уехал. Слава Богу, ребята из подбитого танка успели эвакуироваться.

Я остался на трассе сам. Танк, что справа, — далеко в балке, мне до него никак. Танк, стоявший на трассе возле меня, догорает разбитый.

Надо что-то делать. До пехоты около четырех километров. Ветер очень сильный, а нужно бежать против него. Понимаю, что не добегу. Да и от танка не убежишь. И тут услышал, что, прячась за посадкой, едет танк, который вышел из строя и не мог стрелять. Кричу в рацию Сане Сарычеву: «Шумахер», ты?" - «Да». — «Подвези меня». — «Щас». Он на полном ходу проломил деревья и выскочил на трассу, причем кормой к врагу, а задняя часть — самое слабое место танка. Это было очень рискованно. На ходу запрыгнул к ним.

Через три недели почти там же произошла еще одна любопытная история. 23 апреля комбриг передал мне по рации, что на поле между Бражковкой (враг ее уже захватил) и Новой Дмитровкой подбили российские танки: «Пусть быстро выскочит Ярощук и добьет недобитков». Взвод Ярощука стоял буквально в двух километрах в посадке. Передал ему: «Серый, давай подрывайся».

Они начали ехать. А я сказал «Шумахеру»: «Разведка говорит, что там будто никого нет, но давай на всякий случай поднимем Mavic, чтобы понять, что там будет». Ему только что волонтеры передали наш первый Mavic Mini.

Вот что-то нас дернуло. Мы выскочили на машине, подняли этот Mavic и насчитали в посадке… двадцать российских танков. Две роты (взвод — это три танка, рота — десять, то есть три взвода плюс танк командира) стояли ровно в рядок. Я понял, что сейчас три танка Ярощука будут прыгать среди поля, как зайцы. Крикнул по рации: «Отставить, никто никуда не едет, разворачивайся назад». Набрал комбрига: «Там засада». Он: «Не может такого быть, мои полетали, там все чисто». Записал видео с экрана Mavic и выслал ему. Он все понял: «Тогда отбой».

На следующий день меня познакомили с Да Винчи (Герой Украины Дмитрий Коцюбайло). Он вышел на связь: «Есть, по чему пострелять?» — «Против моих трех танков двадцать штук в посадке стоит. Если они пойдут в наступление, то наши не выдержат. Давай попробуем».

Читайте также: «Мы не сможем победить с тем подходом к войне, который мы видим сейчас», — Герой Украины Василий Бурмеч

Это сейчас ведут стримы с Mavic. А раньше такого не было. Мы подъехали поближе. У меня на машине стоял Starlink, то есть был интернет.

Starlink и «пикап», на котором я ездил, у нас появились благодаря журналисту Юре Бутусову. 3 апреля мы сдерживали врага уже за Бражковкой, которую враг захватил накануне. А Бутусов приехал в 25-ю бригаду, которая с нами работала. Увидел, как я с рацией бегал по полю между танками и ловил связь, чтобы рассказывать о происходящем вокруг ребятам, потом бежал на дорогу поймать какие-то сигналы и получить общую информацию из штаба и снова возвращался. Бутусов спросил: «А что ты делаешь?» — «Как что? Воюю. По-другому не выходит. Потому что ребят самих не бросишь». Я всегда либо в танке, либо на машине между танками катаюсь, либо по полю бегаю. «Если ты пешком делаешь такие вещи, то что будет, когда у тебя будут интернет и машина?»

Так вот, «Шумахер» поднял Mavic. Я позвонил «Да Винчи» на WhatsApp и камерой снимал экран телефона Саши. Мне не нужно было ничего передавать арте. Они видели разрывы и сами себя корректировали. Сделали три выстрела и подожгли первый танк. Может, сделали бы больше, но тогда снарядов «Да Винчи» давали не больше 10−15 в сутки. Не знаю почему.

На второй день мы снова подожгли танк. Бригада начала гудеть, что все так хорошо у нас получается.

Россияне не могли поверить, что такое происходит. Обстреливали все посадки у нас за спиной. А мы сидели у них под носом, все летело через нас.

На третий день нам дали двух операторов БПЛА, корректировавших нашу арту. И мы уже нагло снова выехали на то же место и подняли одновременно два Mavic и один Autel. Русские увидели это и начали стрелять из танков прямой наводкой по нашей посадке. Это метров 700. То есть, не дали нам поработать. Мы бежали, вися, как обезьяны, на багажнике машины, потому что попасть внутрь не было времени.

Отсиделись. Но что же отсиживаться? Надо палить дальше. И мы на четвертый день снова поехали в ту же посадку и подожгли еще один танк.

А еще 93-я бригада сожгла танк, когда россияне выехали на поле и пробовали нас расстрелять в той посадке.

В сумме они потеряли четыре танка за четыре дня. То есть осталось 16 из 20. Они их сняли и перегнали в другое место. И в наступление на этом участке не пошли.

— Расскажите немного о себе.

— Родился в 1983 году в обычной семье, проживал почти всю жизнь в Яготинском районе.

В детстве мечтал стать летчиком. Готовился к поступлению в Харьковский авиационный университет, хотя родители были против. Но однажды посмотрел телепередачу «Крылья», где рассказали, что в этом вузе нет средств на летную практику курсантов. Какой смысл учиться пять лет, чтобы так и не сесть за штурвал самолета? До сих пор помню, как сказал родителям: «Ваша взяла».

Окончил кафедру международных отношений Киевского университета славистики. Я специалист по страноведению.

В нашем университете военной кафедры не было, но был договор с Национальным аграрным университетом об обучении студентов военному делу. Моя военно-учетная специальность — командир танкового подразделения. Принял присягу еще в студенчестве. Считаю это очень важным событием.

Год проработал в юридическом отделе администрации, но зарплата у госслужащих была маленькая, а взяток я никогда не давал и не брал. Потому пошел дальше. Работал в торговле, в логистике, в 2014 году был руководителем магазина сети «АТБ».

Искренне поддерживал Майдан, но нас загружали работой так, что уехать не мог. Прекрасно понимал, к чему идет. Еще в 2003 году, когда произошла история с Тузлой, сказал, что это тренировка перед захватом. Чуть позже сказал жене, сейчас уже бывший, что война между россией и Украиной неизбежна. Она спросила: «И что, будешь стрелять в моих русских родственников?» Ответил, что буду, если придут с оружием.

Когда начались события на Донбассе, надеялся, что с этими небольшими группировками быстро разберутся, — армия же в Украине есть. Все перевернулось 28 июля, в мой день рождения. Позвонил друг. И я такой: «О, Саш, приезжай, я как раз шашлык жарю». А он: «Серега, ты что не знаешь? Я воюю».

На следующий день, никому ничего не сказав, уже был в военкомате. Однако там посмеялись: «Что ты к нам пришел? Есть куча добровольческих батальонов». А я настаивал, чтобы мобилизовали, потому что тогда хоть рабочее место за мной сохранится. Через несколько дней позвонили по телефону: «Если ты готов, то подходи». Меня мобилизовали и отправили в Яворов на переподготовку.

— В одном интервью вы рассказали, что именно тогда впервые потрогали танк.

— Да. На военной кафедре все было в теории — на плакатах и стендах. На территории стоял танк со снятыми гусеницами. Давали залезть туда и завести двигатель. Даже не проехать, не то чтобы выстрелить.

Через месяц четыре офицера — Юра Кулиш, Сергей Ярощук, я и еще один негодяй, сбежавший буквально через месяц, не буду называть фамилию, попали в «Десну», где как раз шло комплектование 3-го танкового батальона. Сформировали 3-ю роту. Юра стал ее командиром.

— Почему у вас такой позывной — «34»?

— Бортовой номер машины был 334. Военные применяют разные коды типа «4.5.0». Когда по рации слышали «34», ломали голову, что это может означать. А это меня вызвали.

Читайте также: «Совру, если скажу, что не бываю на выходах»: боец с высокой ампутацией вернулся на фронт

«Наши три танка стояли на поле около 16 часов под непрерывным обстрелом»

— Какие горячие точки прошли в период АТО?

— Бои под Мариуполем, под Донецким аэропортом, под Марьинкой (за бой во время обороны этого города получил орден Богдана Хмельницкого).

Штурм шахты «Бутовка» — это непосредственно наша работа. Тогда пробовали несколько раз ее взять — не получилось. Попросили нас помочь. Мой взвод заходил с одной стороны железнодорожных путей, другой взвод — с другой. Мы так классно и быстро отработали. Не знаю, правда ли, но пехотинцы сказали, что на «Бутовке» стояло 40 заряженных ПТУРов, которые не успели выстрелить.

А потом наши три танка стояли на поле около 16 часов под непрерывным обстрелом.

— Зачем?

— Если бы мы отошли, они бы зашли назад. Враг пытался нас выковырять и отбить шахту. Мы стояли где-то до 23:00. Когда начало темнеть, комбат с 95-ки передал по рации, что нужна поддержка, потому что россияне под прикрытием темноты начали идти на шахту по лесополосе.

В прицел не видно ничего. Патроны в пулеметах уже расстреляли, остались только большие танковые снаряды. Комбат: «Поддержи из пулеметов». — «Из пулеметов не могу, могу из пушки». — «Боюсь, чтобы ты моих не пострелял, потому что темно». — «Считай столбы от шахты и говори, на уровне которого находится враг». Он посчитал. Я вылез, сел сверху на башню, наводчик управлял пушкой, а я, как из охотничьей винтовки, нацелил ее в сторону врага. Сделали наугад один выстрел. Тот комбат передал, что «классно попал, враг начинает отступать, дай еще вдогонку». Выстрелили вторым немного дальше. Говорю: «Я уже и третий готов». — «Уже не надо, там не по кому стрелять».

До сих пор говорю, что кто-то руки держал над нами, потому что земля была полностью перепахана, а на танке всего две царапины от осколков. Все живы, хотя нас уничтожали из всего. Разрывы, дым, даже фосфоркой впервые по нам бросали, но не долетело. Когда фосфор рассыпается, это очень красиво.

Бои под Марьинкой тоже были удачной операцией. 3 июня 2015 года россияне пошли на штурм города. Они знали, где мы стоим, и хотели уничтожить нас, чтобы мы не выехали на помощь. Но мы были очень классно спрятаны. Не повредило ни технику, ни людей.

В принципе, если бы не мой взвод, усиленный еще двумя танками, то есть пять танков выехали, они бы тогда Марьинку взяли. Наши сдерживать их не могли, и уже начали отступать. Мы влетели в Марьинку как раз в тот момент, когда россияне собрались в лесу для того, чтобы пополнить боезапас, перегруппироваться и идти дальше. Тогда танковой каруселью выехали четыре наших танка, расстреляли по два боекомплекта, а я выпустил три. То есть в сумме мы положили около 120−140 снарядов. Там были колоссальные потери. На следующий день мой наводчик мониторил сепаратистскую группу «Марьинка-24». Прочитал, что в Донецке не хватало мест в больницах — по коридорам валялись, не хватало медикаментов и бинтов. По разным оценкам, около двух тысяч россиян было выведено из строя в один день. Хотя официального подтверждения нет.

Если бы мы опоздали хотя бы на полчаса-час, Марьинка не устояла бы. А мы ее отбили. Потому и дали орден. Потом еще, наверное, месяц мы там стояли. Еще два раза они предпринимали попытку идти в наступление, но даже выстрелить не успевали. Разведка говорила, где они собираются, и мы их уничтожали. Больше на Марьинском направлении они не рыпались.

После отвода тяжелого вооружения в 2015 году для нас все закончилось. Наша рота прошла АТО без потерь.

В октябре вернулся к гражданской жизни, но ненадолго. Буквально через полгода пригласили в военкомат. Тогда только начали формировать подразделения территориальной обороны, нужен был человек с опытом. Дважды в год мы выезжали на полигоны. Даже сейчас, проезжая мимо Иванкова, смотрю, где ребята размещали блокпосты. Именно на тех местах, где мы во время учений говорили, что здесь было бы классно. Блокпосты — это была моя зона ответственности, я учил резервистов, как организовать на них службу.

До ноября 2021 года работал в военкомате. Уволился из-за состояния здоровья.

Но хорошо, что так получилось, ведь не представляю службу в ТЦК в войну. Конечно, понимал, что близится полномасштабное вторжение. У меня был четкий план. Мы с побратимами еще в декабре договорились, что пойдем снова в танковые войска.

Мой друг перешел служить в 3-ю отдельную танковую бригаду. Позвонил ему: «Андрюха, если завтра что-нибудь начнется, готова ли бригада принять несколько мужчин с опытом? Нам не нужно ни должностей, ничего — три танка, и все. Мы приедем и присоединимся». — «Хорошо, приезжайте».

Мы знали, как будем ехать, кто кого и где будет забирать, как будем действовать, если полностью ляжет мобильная связь.

23-го приехал домой и лег спать. Проснулся от звука взрывов. Военный человек их не спутает ни с чем.

Читайте также: «Жаль будет, если мы все здесь просто погибнем», — журналист Евгений Спирин, служащий санитаром в стабпункте

Утром передал дела на работе. 25 февраля уже находился в Ярмолинцах Хмельницкой области, где дислоцируется штаб бригады. Сформировал и возглавил роту (позже стал заместителем командира 9-го танкового батальона). А уже 12 марта мы разгрузились перед Барвинковым.

Нас из Яготина выехало четверо — я, мой кум, его кум и родной брат кума (к сожалению, на днях он погиб). Такой себе семейный подряд. Из окна машины развевался флаг. И вот на трассе Киев — Харьков над нами занавес российский вертолет. Буквально метров десять до него. Я сказал: «Отвоевали мы свое». Почему он не выстрелил, не знаю. Потом мы узнали, что он где-то в районе Пирятина разбил нашу военную колонну.

— На каких танках умеете работать?

— На Т-64, Т-72 и Т-84. На Abrams и Leopard не пришлось.

Когда начались разговоры, что нам передадут Leopard, я сказал, что из них нужно создать легенду, как из HIMARS. У россиян была паника, если слышали, что где-то в их районе должны работать HIMARS.

Leopard они тоже очень опасались. Меня спросили: «Как их использовать?» — «Главное — не дать их сжечь. Продумать все до мелочей». Там специфика немного другая. Они, как советские, осколками по пехоте не стреляют. Поэтому настаивал, что их нужно использовать очень аккуратно, исключительно в обороне для поражения бронированных целей. Даже если у неприятеля выйдет сжечь Abrams или Leopard, то пусть это произойдет близко к нашим позициям, чтобы можно было их оттянуть. Чтобы эта легенда про мощный Leopard, который выигрывает войну, наводила страх на россиян, и они бежали бы из окопов только от мысли, что он туда выезжает.

Что сделали наши? Через неделю сформировали колонну из нескольких Leopard и их за один день сожгли. И где этот психологический эффект? В первую же атаку вы показали россиянам, что Leopard, оказывается, горят гораздо лучше, чем советские Т-72.

— Каков вообще современный танковый бой?

— Это зависит от того, какую цель ставят. Если мы говорим о помощи пехоте, то выехали, постреляли, уехали. Если о штурме, то пробиваем дорогу пехоте. Так, как было на «Бутовке», например. Мы погасили огневые точки, потом пехота подошла, а ворота закрыты. Я их выбил.

Это может быть тонкая, почти снайперская работа. Тебе дают координаты, что в каком-то доме сидит снайпер или в замаскированном укрытии наблюдательный пост. В 2014 году мой танк Т-64 на расстоянии 1900 метров попадал в спичечный коробок.

— Это фантастика.

— В Т-64 классная система управления огнем. Там стоит танковый баллистический вычислитель, замеряющий направление и силу ветра и автоматически вносящий погрешность, а на прицеле есть зум, то есть можно увеличить масштаб и все хорошо рассмотреть. Т-64 действует, как идеальная снайперская винтовка большого калибра. А у Т-72 очень плохой прицел.

Мне повезло в 2014 году. Мой танк никто не хотел брать, потому что он был учебным. Механику-водителю постоянно текла солярка под ноги. Ходовая часть почти разбита. Но поскольку его применяли только для вождения, то на момент, когда я его получил, пушка произвела не более тридцати выстрелов. Это вообще ничего. Она была просто идеальной. Во время штурмов, если враг прятался в помещении, мы умудрялись не в стену, а в открытую форточку забрасывать снаряды. 72-ка так не постреляет. В ней простой двигатель, ее легче завести в холодное время, а 64-ку надо прогревать. 72-ка, возможно, и быстрее, но по динамике разгона 64-ка не уступает.

— Все боятся попасть в плен. Многие военные рассказывали, что у них была граната для себя, чтобы не сдаться живым.

— После всего, что я наделал, я сознавал, что выжить там у меня шансов не было бы. Однако автомат получил и сразу сдал, потому что понимал, что он мне в танке не нужен. И в конце концов, если тебя подобьют где-нибудь среди поля, что ты сделаешь с автоматом с четырьмя рожками? На десять минут продолжишь эту историю, и все. Потому у меня был под рукой ПМ. Если меня подобьют, но танк не будет гореть, то первый, кто заглянет в люк, получит пулю. А вторая для себя. Я не представлял себя в плену.

А еще я всю войну прошел без бронежилета. Никто этого не понимал, но я принципиально его не надевал, потому что танкист должен быть мобильным. Я постоянно то в танк, то из танка. Бронежилет только мешал бы. Такая у меня философия была.

Ребятам говорил: «Я не больше герой, чем все вы»

— Что чувствует человек, получающий высшую награду страны?

— После боя в Топольском командир тактической группы сказал во время совещания начальнику штаба бригады: «Делай представление на звание». На следующий день: «Ты уже передал?» Услышав: «Нет, оно не пройдет», очень ругал его и сказал: «Я лично отвезу».

Я забыл об этом. Ну, подали и подали. Был уверен, что представление не пройдет. Да тогда было не до этого. А однажды позвонил Петр Павлович Скиба, командир танкового батальона, с которым я воевал в 2014-м: «Серега, поздравляю! Тебе присвоили звание». — «Да не может такого быть!» Он скинул мне указ президента. И я такой: «Ого, ну классно». Поздравляли — благодарил. И продолжал свою работу.

Ребятам говорил: «Я не больше герой, чем все вы». До сих пор говорю, что эта награда не моя, а всех, кто был со мной. Это 100% их награда. Не считаю себя лучше кого-то другого. Что касается моей заслуги она, наверное, в том, что я смог собрать ребят вокруг себя, мотивировать и повести. У меня никто никогда не отказывался, не убегал и не боялся. Напротив, даже обижались, если я с собой брал одних и тех же. Те, кто не ехал, подходили: «Почему ты нас не берешь? Мы тоже хотим».

Только одна история как пример. Во время штурма Топольского, когда уже не было ни пехоты и вообще ничего, потому что шел мощный артобстрел, танк Ярощука подбили. Экипаж эвакуировался. А танк остался на холме. Надо его забрать.

Я никогда не отдавал приказы типа «ты должен ехать». Сказал: «Оставлять танк не годится. Кто со мной?» Наводчик: «Я еду». Механик-водитель: «Боюсь, что не выдержу». — «О'кей. Механики-водители кто?» Вышел другой: «Поеду без проблем». Выехали, подцепили, еще и постреляли по россиянам, чтобы они немного головы пригнули, и вытащили. Так это 72-ка. А вы Leopard отправили в один конец и оставляли посреди поля. О чем можно говорить?

Кстати, уже после всего подошел механик-водитель: «Да, я побоялся, но понял, что ты всегда сам лезешь. Все будет хорошо, катаемся дальше».

Не хочу обижать комбата, с которым служил. Хороший человек. Но у него не было боевого опыта. Вот не умел он планировать войну. Так случилось, что мы первые из батальона ворвались на Барвенково. Остальные подтянулись через неделю, а основные средства — недели через три. И вот моя рота словно была автономным организмом, где я сам планировал все. А 2-й и 3-й ротами руководил комбат. И там были потери.

В какой-то момент он на совещании признался, что у него не очень получается: «Поэтому давайте так. Все, что касается обеспечения и тыловой работы, — ко мне. А все, что касается организации войны, — к Сергею Ивановичу».

— Честный поступок, по-моему.

— Да, за что я ему благодарен. И мы неформально все поделили: я стал режиссером войны, а он — организатором жизнедеятельности батальона.

Однако это исключение. Очень много таких, кто мало что умеет, но «я полковник, слушай меня, чего это какой-то лейтенант или капитан будет здесь руководить?»

Я был свидетелем, когда пьяные полковники отдавали приказы на штурм. Не знаю, стоит ли об этом писать, но это большая катастрофа, потому что это судьбы людей. К тому же это еще один дополнительный аргумент для ищущих причины не идти служить.

Но и молчать нельзя. Меняйтесь, не держитесь за должности. Современная война стерла все границы между званиями. Сейчас пришли на фронт полковники без боевого опыта. И они командуют теми, у кого огромный багаж знаний и умений. И вот сидит самодур, привыкший по картам воевать, и отдает тупорылые приказы или не может принять решение.

Большая часть моего успеха на поле боя, что я никогда не выполнял приказ прямолинейно. В чем большое преимущество таких, как я? У меня нет за плечами 20 лет выслуги, нет мечты уйти на пенсию полковником или генералом, я не держусь зубами за должность.

Еще в 2014-м меня очень часто цитировал механик-водитель Владимир Махлай: «Мне нравится, как Сергей говорит, «больше звездочки не снимут, дальше Луганска не пошлют». Я был тогда младшим лейтенантом, у которого только одна звездочка на погонах. И мы прошли всю Донецкую область от Мариуполя до границы с Луганской областью. То есть максимум, что ожидает, — переехать на Луганщину.

Абсолютно все приказы я выполнял с поправкой на себя. Надо? Не отказывался и никогда не призывал не выполнять. Иногда кажется, что приказ словно бредовый. Но ты не знаешь всей информации. А люди в штабе владеют общей обстановкой, они решили, что так будет классно. А дальше уже тонкости на местах, как ты будешь действовать в своей маленькой полосе. Здесь ты должен проявить свой ум, эрудицию, хитрость, опыт.

Читайте также: «Ты что-то неправильно сделал, что-то пошло не так — и подрыв сразу на месте», — женщина-сапер с позывным «Карма»

— Как же вы действовали?

— Всегда работал так. Вот есть зона ответственности, я объехал ее машиной, где-то пешком прошел. Пообщался с пехотой, сидящей в окопах, чтобы понять, как до них доехать, где они заминировали, объяснить им, откуда мы будем уезжать, чтобы они не испугались и не начали по нам стрелять, чтобы пригнулись и спрятались, когда мы работаем, потому что будет лететь через них. То есть куча всяких нюансов.

Затем брал командиров взводов, обвозил по тому же маршруту: «Смотри, если завтра так случится, что меня выведут из боя, вы все знаете, что, где, с кем и как делать, каждый из вас может взять на себя ответственность и продолжать бой». А командиры взводов потом брали командиров танков и везли на определенные места: «На наш взвод возложена такая задача, тут то-то и то-то мы будем делать, вот сюда вы должны проехать, здесь будете стрелять, если вас засекут, то вот сюда должны переехать, а тут для вас капонир будет выкопан».

Но не все так поступают почти в большинстве случаев. И в этом великая беда.

Я мог спокойно после этого ткнуть пальцем на карту: «Значит так, мне нужно, чтобы вы были в 10.00, мы будем работать». И знал, что они в 10:00 будут на месте и все сделают. А сам садился в машину, ехал в смежные подразделения, узнавал, не поменялась ли обстановка, не изменились ли цели. И пока танки доезжали (они же медленные), уже возвращался и с ними работал. Я был уверен, что мои ребята знают все проходы в минных полях, знают, куда уехать. Если начнется обстрел, пропадет связь, они все равно спокойно все выполнят и вернутся назад. Ибо они не слепые котята в мешке.

Единственный случай, когда они выехали вслепую, был под Барвинковым. Нас только разгрузили с трапов, и сразу мы получили приказ трем танкам выдвинуться под Большую Камышеваху, потому что там готовился прорыв россиян. Я спросил: «Ребята, кто готов?» Выехал взвод Юры Кулиша. Все с большим опытом. Они поехали, а я погнал в штаб, разузнал все и на следующий день утром уже был у своих.

А остальные выезды были исключительно после того, как я все обкатаю и узнаю. Потому и результат. Главное — когда тебе ребята говорят: «С тобой хоть на край света».

Весной 2022 года под Новой Дмитровкой 93-я бригада попросила вытащить их подбитый танк, но не сказала нам, что там могут быть враги. «Да все там нормально, он стоит уже двое суток, нам нечем вытащить». Ребята выехали, и их тоже подбили. Наводчик и механик-водитель смогли выпрыгнуть и отбежать, а командир Руслан Степовой остался, потому что не мог бежать.

Мне сказали, что подбили танк и Русик в нем. Прилетел туда на машине. Увидел, что танк стоит в чистом поле. До него нужно проехать по дороге, которая не защищена растительностью. И это все происходит перед российскими танками, стреляющими очень точно. Мы с «Шумахером» задним ходом «пикапа» подскочили к танку, забросили Русика в кузов и вывезли.

Это ощущение у ребят, что тебя не бросят, что бы ни случилось, давало мне возможность не объяснять, чего я иду на такие, на первый взгляд, бессмысленные и нереальные задачи. Мне достаточно было сказать, что «мы едем захватывать российский танк» и все.

С первым «захваченным» танком тоже история была. Один их танк взорвался на мине в серой зоне, у него гусеница слетела, мы его без проблем забрали в первый день. А второй танк развернулся, начал убегать и заглох. Русские его подцепили на тросы и затащили уже за свою линию обороны. Говорю: «Блин, так хочется его захватить. Но почему они его не дотащили на какие-то склады, ангары, базы? Чего бросили посреди дороги? Это стопроцентная засада».

Сутки ломал голову. А техники и запчастей тогда катастрофически не хватало. Я такой — нужно ехать. Приехали разведчики, у которых была бронированная машина и беспилотники. Спросил: «Поддержите, если отважимся?» — «Да, конечно».

Все: «Серега, там засада. Мы бы не ехали». — «О'кей. Вы бы не ехали, а я еду. Кто со мной?» И поехали. Потому что понимали, что я их не оставлю. Конечно, если бы я сидел где-то в штабе и рисовал на карте, как правильно воевать, кто меня слушал бы.

Читайте также: «Мечтаю после войны поступить в консерваторию», — боец с позывным «Космос»

Выехали наши два танка. Два оператора разведчиков подняли беспилотники, которые смотрели, чтобы они не попали в засаду. А их бронированная машина стояла наготове, чтобы вывезти раненых.

Мы бросили дымы. Один наш танк подцеплял русский, а другой стоял наготове, чтобы стрелять, как только кто-то где-то выедет. Россияне поняли, что происходит и стали бросать мины. Перебили тросы. Наш танк уехал, а тот, который вытаскивали, остался.

А я «пикапом» поехал вперед. Вижу — возвращаются без танка. «А танк где?» — «Тросы перебили. Там такой минометный обстрел, что мы побоялись останавливаться». — «Вы серьезно? Вы из-за спины москалей вытащили танк и оставили среди дороги? Нет. Перекидываем тросы с другой машины и разворачиваемся». Лечу туда своим «пикапом», они за мной на танке. Приехали, подцепили и во второй раз вытащили.

Там вода попала в топливную систему. Механик залез, открутил лючок, спустил воду, завели и поехали. Идеально новый танк Т-80. Пушка была солидолом замазана. Наверное, где-то по парадам катался, потому что не сделал ни одного выстрела.

По этому факту можно методичку создать, как правильно захватывать вражеский танк.

«Вообще не знаю, какая сила меня сберегла»

— Просто кадры из фильма.

— Наверное.

Была еще история под Вернопольем, как я загонял на позицию командира роты не из нашего батальона.

Вчерашних курсантов сразу после учебного заведения отправили на ферму, они заняли там позицию. Комбриг попросил: «Поезжай с их комбатом, потому что что-то там война не клеится». Выхожу из совещания и говорю этому комбату: «Ну что, поехали?» — «Нет, я не поеду, поезжай сам».

Поехал. Оказалось, что два танка стоят на ферме, обстреливаемой так, что туда нельзя подойти. А должно стоять три. Командир роты оставил курсантов, убежал и скрылся в деревне. Там сложены бетонные плиты, они за ними поставили танк, разостлали каремат и загорают на солнце. «А что ты здесь делаешь?» — «Ты видел, как там стреляют?» — «Подожди, а по тем детям что, не стреляют? Тебя ничего не торкает, что ты, старый пень, сидишь здесь, а они там сами? О'кей, тогда я тебе покажу, что туда можно добраться».

Где пешком, где ползком, где перебежками пришел на эту ферму: «Ребята, вас никто не бросил. Все нормально. Но прошу, не вылезайте из танков, что бы там ни было, потому что беда будет. Возьмите бутылки и ходите в туалет прямо в танках». Позже сказали, что один парень из этих двух танков погиб от осколка, когда вылез в туалет.

Побыл около них, они мне рассказали, кто там и как перемещается. Наверное, россияне увидели, что я мелькнул между гаражами, и начали стрелять. Выполз обратно по посадке. Подхожу к этому: «Ты видел, где я был, куда проходил? А теперь садись в танк и давай туда сам. Я без брони ходил, а ты в танке, тебя осколки не достанут».

Загнал его на эту ферму и уже с уверенностью, что все будет нормально, поехал назад. На другой день приехал, а он снова на том же месте.

И таких командиров полно. Основная наша беда — это командование. Приходят ребята, которые были мощными менеджерами в гражданской жизни. Но они без звания. Дайте им возможность управлять. У них есть колоссальный опыт. Есть такие, у кого было по 50−100−300 подчиненных. Они могут организовать коллектив и наладить работу. И параллельно с этим сидит военный, который учился, когда был недобор в военных учебных заведениях. Не хочу унижать, но есть такие, которые, кроме «Колобка», ничего в своей жизни не прочитали. Но ведь он полковник, он руководит людьми. Не все такие, разумеется.

Сейчас момент, когда нужно не бояться немедленно принимать непопулярные резкие решения, чтобы исправить ситуацию на фронте. Но некому.

Читайте также: «Чтобы Украина выстояла в этой войне, вашим властям нужно принять очень непопулярные решения», — военный аналитик Игаль Левин

Был очень большой просчет перед началом полномасштабки, что не готовились. Возьмем дороги. Со стороны россиян до Барвинково была идеальная новенькая дорога, по которой они и наступали. А от Барвинково до Лозовой, где развернули мобильный стабилизационный пункт, местами были ямы по колено. Очень многие раненые ребята из пехоты умерли из-за того, что по этой дороге их вовремя не довезли до врачей.

Мой друг Вячеслав Куренной, хирург из Харькова, тогда был руководителем этого стабпункта. Он обратился к тогдашнему министру инфраструктуры Кубракову. Тот организовал, чтобы ямы засыпали. Ездить стало гораздо проще, главное — быстрее доставлять раненых, что сохранило жизнь многим ребятам.

Очень большой ошибкой было контрнаступление. Я кричал, что нельзя на юге идти вперед…

— Почему вы уволились из армии?

— Из-за здоровья. В 2023 году узнал, что дальше служить не смогу. Меня комиссовали.

С большим удовольствием продолжал бы службу. На войну очень тянет. Особенно когда слышу о каких-то решениях, которые становятся причиной гибели парней, то меня прямо разрывает изнутри. Хочется бежать туда и сказать: «Не умеешь планировать и командовать, не способен? Иди ромашки выращивай, но не управляй людьми. Если принял какое-либо решение, то неси ответственность. Потому что это все судьбы».

Однажды во время одной операции один полковник сказал: «Там всего пять „двухсотых“, это не потери, давайте вперед». Для меня тогда это стало шоком. Как это — «всего пять»? Это аж пять.

Пока я был командиром роты, у нас погиб один человек. И то потому, что меня не послушали. Несколько дней просил командование, до ссор доходило: «Заберите из этого населенного пункта мои танки, там долина, они абсолютно ничего не сделают. Если туда зайдут россияне, то захватят их без единого выстрела. Там нельзя стоять». — «Нет, они должны стоять там для поддержания морального духа пехоты». В результате пехота отступила, один танк вместе с экипажем остался там, наводчик и механик-водитель вышли, а командир Николай Лис попал под мину и погиб. Если бы меня послушали, он был бы жив.

— Чем сейчас занимаетесь?

— Работаю, но все мне кажется мелочным и неважным. Возможно, в компании прочтут это и будут шокированы, но это правда. Когда-то мой кум сказал одну очень интересную фразу, я ее сейчас часто повторяю. В 2014 году он работал на хорошей должности в торговой сети. Как-то звонит: «Серега, хочу воевать, а то мне стыдно. Вы там работу делаете, а я сметану между магазинами перемещаю».

Еще увлекаюсь пасекой. В 2021 году у меня было более 70 ульев. Это очень много. Как-то на фронте мы поселились в заброшенный домик. Хозяин убежал, а за его пасекой ухаживал сосед, но не очень заботился. Я навел там порядок. И ребятам показывал, как все нужно делать. Насекомые не виноваты, что идет война.

Параллельно с продуктами пчеловодства мы производим сувениры из натурального воска. Сейчас пасхальная тематика — свечи в форме кулича и ивовые веточки.

Вот наша страница в Instagram.

— Очень зацепила ваша фраза «я готов делиться опытом, единственный вопрос, готовы ли меня слушать». Ваш опыт никому не нужен?

— Одно время, когда у нас все хорошо получалось в танковых противостояниях, обратился в Генштаб с предложением разработать программу обучения, собрать опытных ребят и ездить не на полигоны, рассказывая «давайте представим, как будем воевать», а по подразделениям. Смотреть, в каких условиях они воюют, применять свой опыт с учетом местности, их способностей, сил и средств противника. Меня выслушали, взяли паузу на подумать. Через несколько недель сказали: «Хорошее предложение, давай инструктором в «Десну». Я такой: «Вы серьезно меня услышали?» Мне тогда было очень досадно. Я искренне хотел создать кардинально новую уникальную методику обучения и подготовки танкистов.

У меня очень много вопросов к нашему Министерству обороны. Сколько махинаций, схем, откатов! Если вы действительно хотите побороть коррупцию, почему не привлекаете туда уволившихся из армии военных? Никогда в жизни никто не подкупит военного, потерявшего здоровье на войне. И взятку не всунет. И в схему не втянет. Кто из нас отправит на фронт бракованные мины или снаряды?

Читайте также: «Меня на войну тянет со страшной силой», — Юрий Гудыменко

— Какие картинки будете помнить всю жизнь?

— Наверное, когда бежали из подбитого танка.

Когда из Изюма через Каменку враг начал очень сильно давить на Долгенькое, нас попросили туда подъехать. Мы там пробыли три дня, чтобы помочь 95-ке сдержать напор и отбить Каменку. 24 марта я вступил в бой одним танком против двух русских. Одного мы уничтожили, а другой убежал, прячась за дымом первого.

На следующий день под Каменкой экипаж «Шумахера» подбил три российских танка и машину. Они расстреляли боекомплект и уехали дозагружаться. А я в этот момент хотел успеть заскочить на то поле, чтобы не пропустить врага. Но получился разрыв: несколько минут на поле не было никого из наших, поскольку Саша уже уехал, а мы еще не доехали. В этот момент три российских танка успели зайти и устроить нам засаду. Мы стояли под одной лесной полосой, а через поле за дорогой три вражеских танка, спрятанные в ветки. То есть получилось: один наш танк против трех.

Тогда меня подбили. Не могу описать ощущение, когда снаряд летит в тебя. Вот танк сделал выстрел — и ты понимаешь, что этот снаряд твой. Дистанция около полутора километров, то есть от его выхода из канала ствола до прилета примерно полторы секунды. Но успеваешь подумать абсолютно обо всем — и о прошлом, и о будущем. Даже успел поднять руку, чтобы открыть люк, чтобы не было чрезмерного давления внутри, потому что может сдетонировать БК.

И в этот момент огонь, искры. Снаряд пришел в мою часть башни и пробил дырку в ней, она начала вращаться от повреждения. Но танк не загорелся. Крикнул наводчику Андрею Ковалю, чтобы остановил башню, иначе не вылезет «Леший», наш механик-водитель Вадим Лесник. Он остановил. Взрывной волной мой люк открыло и заблокировало. Как-то вылез наружу и помог Андрею вылезти. И тут увидел, что Вадим бежит по полю. Крикнул, чтобы он возвращался назад и скрылся за танк.

Вадим молодец — когда выскакивал, успел включить заднюю передачу, то есть танк двигался. Мы побежали, прячась за ним. Россияне еще несколько выстрелов по нему произвели, но не попали. Мы на ходу залезли внутрь и уехали. Еще и вывезли раненого из 95-й бригады, которого несли ребята. Ему осколок зашел ровно в центр лба. Надеюсь, что он выжил. Плюс на полпути подцепили поврежденный танк. У него двигатель не работал, он ехать не мог. Вытащили и его.

У меня был классный танковый комбинезон. Волонтеры передали «Шумахеру», и он поделился. Интересно, что комбинезон тогда не прогорел, а термобелье под ним поплавилось. А на коже руки окалины металла, будто кто-то мак сыпанул.

Есть картинка, которая меня прямо разваливает. Именно тогда, наверное, пришло осознание, что делаем все правильно.

Осень 2014, Авдеевка. Мы выезжали на БМП на рекогносцировку. За водой шла молодая мама с двумя девочками где-то до пяти лет. Женщина несла четыре пятилитровых баклажки, а дети по одной. Вокруг все разрушено, а девочки в ярко-розовых курточках и шапочках. Такой диссонанс. Мы ехали с флагом Украины. Они увидели нас, бросили эти баклажки и побежали навстречу. Такое никогда не забудешь.

Очень много разных историй было. Бывало, что танковый снаряд разрывался в десяти метрах. Как я остался жив, не знаю. Вообще не знаю, какая сила меня сберегла. Может быть, мамина молитва. Может, есть еще какая-то миссия, которую я не выполнил.

— Мы недавно постоянно повторяли «спасибо ВСУ», однако теперь почти не слышим этого.

— Сейчас те «спасибо ВСУ» это так лицемерно. «Вы наши котики, вы молодцы, мы в вас верим, мы вами гордимся, давайте вперед». — «Так надо, чтобы твой муж мне помог». — «Нет, он не может».

Мы не смогли должным образом использовать порыв патриотизма и желание защищать Украину, которые у нас были весной 2022-го. После первых двух интервью на Радио NV, когда я озвучивал проблемы с военным руководством и с управлением, комментарии были типа «молодец, так и надо». На третьем интервью я задел тех, кто пишет «как классно, что ТЦКшника на капоте покатали». И посыпались гневные реплики. Но по факту то, что сейчас происходит, это большая катастрофа. Как ты можешь кричать, что ТЦКшники негодяи, если они не поймали ни одного человека, у которого порядок с документами?

В начале вторжения ощущение безысходности, что ты не спрячешься и не уйдешь, заставило людей сплотиться. А сейчас пошла фишка, что «без меня разберутся, нам же сказали в телемарафоне, что все хорошо, мы побеждаем». У моего кума есть знакомый, заявивший: «А что, АТОшников разве не хватит, чтобы войну выиграть?»

Очень сильно подломили боевой дух и вообще настроение украинцев эти марафоны и обещания про «две-три недели». Граждане не поверили в это, а большая часть населения (я разделяю эти категории, пусть на меня не обижаются) — да. Война активную часть граждан истребила. Если внутренние гниды не помогут россиянам, мы все выдержим. Но у меня сейчас страшное опустошение…

Читайте также: «Мы отдаем жизнь за будущее наших детей. Однако таких, как мы, уже почти нет. Мы заканчиваемся, к сожалению», — подполковник ГУР Андрей Савенко

1054

Читайте нас в Facebook