Сын маршала Василия Чуйкова: «Когда отца не стало, у него в партбилете я обнаружил клочок бумаги с молитвой»
По традиции маршалов Советского Союза хоронили в Кремлевской стене. Предчувствуя кончину, тяжелобольной 82-летний дважды Герой Советского Союза Василий Чуйков написал письмо Леониду Брежневу с просьбой похоронить его в братской могиле на Мамаевом кургане в Сталинграде (Сталинградом он называл город, за который сражался, и после того, как в 1961 году его переименовали в Волгоград).
До самой смерти Василий Иванович видел во сне молоденьких солдат, которые отдали жизнь в тех памятных боях. 
*Сталинградское сражение Василий Чуйков (второй справа) называл битвой, где фашизму сломали хребет (Сталинград, 1942 год)
«Выжить под этим обстрелом у отца не оставалось ни единого шанса»
— Отец вспоминал погибших ребят, которыми командовал, поименно, — рассказывает сын легендарного маршала московский скульптор Александр Чуйков. — Он и сам ведь всегда был на передовой. И то, что жив остался, просто чудо. Сталинградскую битву отец называл битвой, где фашизму сломали хребет. Силы нашей армии были на пределе, а немцы, пустив в ход пять дивизий (из них две танковые), перли напролом. Отец рассказывал, как отдал младшему брату, с которым воевали вместе, приказ: «Переправляйся, Федя, на восточный берег. Эта ночь станет решающей. Я хочу, чтобы хоть кто-то из нас выжил…»
И попросил в случае своей смерти передать письмо жене. «Если продержимся, вернешь мне его, не читая, — сказал Федору. — А если увидишь, что мы разбиты, знай: меня в живых нет — в плен не сдамся, буду отстреливаться до конца, а последнюю пулю приберегу для себя».
У меня хранится более пятидесяти писем из родительской переписки. Но то памятное письмо, к сожалению, не сохранилось. Я очень дорого бы дал, чтобы узнать, что отец в нем написал…
— Вы автор трех памятников отцу. На одном из них, который в 2006 году открыли на родине Василия Ивановича в поселке Серебряные Пруды, маршал держит… православный крест. Он был верующим человеком?
— Когда отца не стало, у него в партбилете я обнаружил клочок бумаги с молитвой, написанной его рукой, видимо, под диктовку матери: «О, Могущий ночь в день превратить, а землю в цветник. Мне все трудное легким содей. И помоги мне!». Бабушка моя Елизавета Федоровна была глубоко верующим человеком. В 1930-е годы, в жуткое время репрессий, она служила церковно-приходской старостой в Никольском соборе. Чтобы сохранить этот храм, пешком из деревни Серебряные Пруды Тульской области в Москву шла 160 километров, добилась приема у Михаила Калинина, и церковь не только не взорвали, но даже разрешили в ней продолжать службу.
Конечно, это был очень смелый поступок, который не лучшим образом мог отразиться на судьбе моего отца и остальных ее одиннадцати детей. За подобные вещи ведь, как известно, и ссылали, и даже расстреливали. Но она не побоялась, и, как говорится, Бог хранил и ее, и семью.
К слову, все восемь бабушкиных сыновей воевали на передовой. И ни один из них не погиб, ни один не был сильно искалечен или репрессирован. Не чудо ли? Когда уже после войны в родительском доме за столом собиралась эта «оравушка» и братья начинали хвастаться, кто чего достиг, бабуля сидела и молчала, а потом говорила: «Ребята, это я вас всех у Бога вымолила».
— Правда, что у Василия Чуйкова была привычка креститься… кулаком?
— Она появилась в годы войны после одного случая, к слову, происшедшего на Украине. Осенью 1943-го немец уже отступал. Распутица была страшная, танки вязли в грязи по самую башню. Поэтому передвигаться приходилось на лошадях. И вот отец и еще несколько офицеров из штаба отправились инспектировать передний край. Неожиданно заблудившись, попали на нейтральную полосу и оказались под прицелом вражеских пулеметов. Когда стали поворачивать назад, немцы открыли огонь.
Лошадей всех скосило, а из людей, к счастью, никого не задело. Попaдали в танковую колею — своеобразный ров, где грязь, месиво, вода ледяная, а поверху пули летят — головы не поднять. Часа два выползали под огнем.
Отец вспоминал, как брат его Федор кричал: «Вася, папаху бросай! Малиновый верх виден — они в него целятся!» В результате пришлось сбросить и сапоги, и шинель — только так можно было выбраться.
Выползли из-под обстрела замерзшие, полумертвые и побрели неведомо куда. Набрели на штаб какой-то нашей части, располагавшийся посреди поля в глинобитной мазанке. А в штабе армии уже переполох начался: пропал командующий! И отец дал открытым текстом радиограмму со своими координатами. Немцы ее перехватили и тут же бросили на этот домик три звена штурмовиков — девять самолетов! И завернули такую «карусель»!
Выжить под этим обстрелом не было ни единого шанса. Отец рассказывал, как выскочил из избы, а вокруг — поле, и прятаться некуда! «Я, — вспоминал, — прислонился к стене и даже пригибаться не стал. Так и простоял, пока длился этот налет. Когда же наконец штурмовики улетели, оборачиваюсь: стены фактически нет — она вся как решето. А на мне — ни царапины! И я понимаю, что меня Бог спас. Хочу перекреститься, а руки от напряжения судорогой сведены — не могу разжать кулак. Пытаюсь пальцы сложить в крестное знамение — не получается. Так кулаком и перекрестился». С тех пор креститься кулаком у отца вошло в привычку.
«В Киеве к нам домой приезжал Никита Хрущев»
— Ваш отец неоднократно общался со Сталиным. Что-нибудь рассказывал об этом?
— Последняя их встреча была в 1952 году — примерно за полгода до смерти Сталина. Отец в ту пору занимал пост командующего советскими войсками в Германии. Мы отдыхали в Сочи. Неожиданно позвонил Сталин, который как раз в это время находился в Пицунде на своей даче, и прислал за Чуйковым машину.
Отец, прибыв, начал рапортовать, Иосиф Виссарионович сказал: «Василий Иванович, зачем? Вы у меня гость. Пойдемте». В беседке они проговорили всю ночь: вспоминали войну, обсуждали текущие дела. На столе стояли фрукты, грузинские сладости, вино. Сталин предложил тост: «Василий Иванович, давай выпьем за твое здоровье». Выпили, побеседовали немного. Потом Сталин опять сам наливает и говорит: «А теперь давай выпьем за мое здоровье». Чокнулись, опять выпили…
Когда распрощались, Сталин проводил Чуйкова до самой машины. Это был знак уважения. Отец, много лет находившийся на дипломатической работе — сначала в Китае, потом в Германии, обращал внимание на такие детали.
— Имя вашего отца тесно связано с Украиной. За выдающиеся успехи при освобождении Правобережной Украины ему было присвоено звание Героя Советского Союза. А с 1953 по 1960 год он командовал войсками Киевского военного округа.
— Да, это так. В позапрошлом году я ездил в Запорожье на открытие памятника отцу. Приятно, что его имя не забыто. Для меня и Украина, и Белоруссия — моя родина. Пока нас связывает историческая память, мы единый народ. Отец тоже любил Украину, ему нравился Киев, в котором проработал семь лет. Жили мы на Печерске. Я учился в 90-й школе, а неподалеку от нее находился ипподром. Утром, до отцовской работы и моих занятий, около часа мы катались там на лошадях.
До сих пор помню их клички. Мне дали лошадку посмирней, которую звали Тюльпан. А у отца был очень красивый жеребец Дергач — золотистой масти с черной гривой и таким же хвостом. Потом отец ехал в штаб, а я шел в школу.
Еще запомнилось, как к нам домой приезжал Никита Хрущев, в то время первый секретарь ЦК Компартии Украины. Они с отцом говорили о работе, сидели за столом с хорошей закуской и выпивкой. Помню, был поросенок с хреном, соленые арбузы, которые отец очень полюбил на Украине.
Правда, нужно сказать, что отец никогда не переедал. Он каждый день становился на весы и, если замечал, что хоть немного поправился, садился на диету. Каждое утро делал зарядку, зимой становился на лыжи…
— Судя по фотографиям, мужчина был видный. А как познакомился с вашей мамой, с которой прожил в браке 56 лет?
— На танцах в родной деревне. Мама была младше на семь лет, очень красивая женщина. Очень любили друг друга. Вот, к примеру, письмо папы, написанное 10 мая 1945 года: «Здравствуй, дорогая моя Валечка! Целую тебя, родная, много-много раз. Целую дочек Нелечку и Ирину. Дорогая моя, долгожданный час победы наступил. Вся страна и весь мир радуются. Этому радуются даже немцы, освободившиеся от гитлеровского кошмара. Сейчас я чувствую, что я как безработный, проработавший много лет в этой войне на самых активных участках и направлениях. Никак не могу настроиться на мирную обстановку. Дико, что ложишься спать, и тебя не будят: не стреляют, не бомбят…»
Меня, когда было написано это письмо, еще не было. Я родился в 1946 году. К слову, назвал меня отец Александром в честь Суворова.
«Папа увлекался пчеловодством. У нас всегда был свой мед»
— Какие хобби были у отца?
— Даже выйдя на пенсию, не мог сидеть без дела. Например, увлекался пчеловодством. До сих пор помню, как я страдал от пчелиных укусов (смеется). Папу пчелы тоже кусали, но он был к этим укусам абсолютно невосприимчив. У нас была медогонка, специальное хранилище — всегда имели свой мед. Папа и садоводом хорошим был — на даче росли яблони, вишни, крыжовник, смородина, клубника…
Еще отец много читал. Спать ложился всегда с книгой. Любил классику: Ромена Роллана, Стендаля, Льва Толстого, Достоевского…
— Правда, что он не любил смотреть фильмы о войне?
— Да. Пять минут посмотрит и говорит: мол, нет, не настоящая это война.
— От чего умер?
— От фронтовой раны, полученной еще в гражданскую войну — в 1920 году. Пулей ему раздробило кость, руку удалось сохранить тогда просто чудом, ведь антибиотиков не было. Боль, как вспоминал отец, одолевала адская, он весь рукав искусал. И вот спустя столько лет — на девятом десятке — рана вновь дала о себе знать. Диагностируя злокачественную опухоль, врачи применили радиационную пушку и сразу же после облучения отцу стало очень плохо. Думаю, неудачное лечение и сократило отцу дни. Здоровье ведь у него было богатырское.
Чувствуя приближение смерти, отец завещал похоронить его в солдатской братской могиле. Когда папы не стало и по телевизору объявили о том, что похоронят его на Мамаевом кургане, многие нам начали звонить и говорить: мол, как так, это неуважение, Чуйков ведь маршал, дважды Герой Советского Союза…
Я устал повторять, что так просил отец. Пришлось даже обратиться к председателю государственной комиссии маршалу Куликову, чтобы в теленовостях добавляли к сказанному слова: «согласно воле покойного». И снова последовал шквал звонков. Говорили: мол, вот это поступок, не каждый на такое решится!
После прощания в Москве гроб отправили в Волгоград. Когда его везли по городу на лафете, вдоль всего пути траурной процессии стоял народ без шапок — тысячи людей пришли отдать дань уважения отцу. Я помню, что люди даже на деревьях сидели — хотели увидеть легендарного маршала! Мартовский день накануне похорон выдался необыкновенно теплый и солнечный. А на следующий, когда отца провожали в последний путь, вдруг повалил снег, ветер дул пронизывающий, стоял страшный холод. Казалось, на короткое время вернулся 1942 год…
4859Читайте нас у Facebook
