«сообщение о предстоящих смотринах у жены щербицкого вызвало у меня шок! »
Семья Владимира Щербицкого, избранного первым секретарем республиканской парторганизации на пленуме ЦК Компартии Украины 25 мая 1972 года, всегда была в центре внимания, продолжая вызывать интерес и в постсоветские времена. Дверь квартиры в доме N 26 по улице Шелковичной впервые «приоткрыла» корреспонденту «ФАКТОВ» Надежда Крыжановская, помогавшая Щербицким вести домашнее хозяйство.
На протяжении пяти лет Надежда Александровна проходила через ухоженный дворик, переодевалась в униформу в раздевалке на первом этаже и служебным лифтом поднималась на четвертый этаж дома, где проживали Владимир Васильевич и Рада Гавриловна.
«Для знакомства со мной Владимир Васильевич умчался переодеваться в официальный костюм»
На уютной кухне за чашкой свежесваренного кофе и рюмочкой греческого коньяка «Карфаген» Надежда Александровна вспоминает:
-- До сих пор остается загадкой, благодаря кому или чему я попала в семью Щербицких. Как-то меня вызвали в отдел кадров Института геронтологии, где я работала сестрой-хозяйкой. Незнакомый молодой человек, буравя меня взглядом, туманно сказал: «Требуется чистюля для работы в одном доме». Почему-то в тот миг появилась мысль: обязательно буду работать на новом месте. Не знала, правда, где именно. Думала, может, берут в министерский санаторий или столовую. Поэтому, когда к моей кандидатуре вернулись спустя некоторое время (после спецпроверки в Москве анкетных данных), даже не удивилась. А вот сообщение о предстоящих смотринах у жены первого секретаря ЦК КПУ Щербицкого вызвало у меня шок! Пришлось ответственным товарищам отпаивать меня валерьянкой.
Попав в квартиру Щербицких, я была потрясена ее уютом: мягкие ковры, изящные люстры со множеством подвесок, сверкание хрусталя…
-- Какое впечатление на вас произвела первая леди Украины?
-- Я как ценительница красоты влюбилась в жену Щербицкого с первого взгляда. Рада Гавриловна только что приехала из школы, где она преподавала русский язык и литературу, и на ней было строгое платье малахитового цвета. Ровно по линии маленького декольте блестела золотая цепочка, комплект дополняли золотые продолговатые сережки.
Рада Щербицкая побеседовала со мной минут десять, не больше. Во-первых, за многие годы работы в школе она стала тонким психологом и научилась разбираться в людях. Во-вторых, тем для разговоров у женщин, впервые видящих друг друга, не так уж много: прежняя работа, семейное положение… Позже оказалось, что собеседование прошло благополучно. «Все нормально, ты хозяйке понравилась», -- сказали мне.
-- Помните ли вы свое знакомство с главой семьи?
-- В первый рабочий день меня провели в столовую, где супруги пили чай после завтрака. Владимир Васильевич в темно-синем с голубыми вставками спортивном костюме сидел за овальным столом напротив Рады Гавриловны. Работавшая много лет в этой семье сестра-хозяйка Валентина Ищенко обратилась к нему: «Владимир Васильевич, мы вас хотим познакомить. Вот Надя, которая будет здесь работать!»
Первый секретарь как вскочил с места: «Почему же вы меня не предупредили? Мне же неудобно перед человеком, я не одет. Извините, пожалуйста, я сейчас приду», -- и умчался. Переодевшись в темно-синий, идеально сидящий на нем костюм с галстуком, подал мне руку: «Владимир Васильевич». -- «Надя».
Я смотрю на него и не знаю, что еще надо сказать (Надежда Александровна отворачивается к окну, чтобы скрыть нахлынувшие слезы. -- Авт. ).
Щербицкий продолжил: «Очень приятно. Садитесь с нами, ведь вы теперь будете как член нашей семьи… » А я не знаю, куда руки девать, меня трусит: «Боже мой, сам первый секретарь со мной говорит». Меня поразило его отношение к нашему знакомству. Кто я для него такая, чтобы бежать переодеваться? Но со временем стало понятно, что Владимир Васильевич так ко всем относился. Занимая высочайшую должность в руководстве страны, он был чрезвычайно прост в общении с людьми и не строил из себя Бог знает что.
«Специально блюд не заказывали. Что приготовят, то и едят -- без претензий»
-- Скажите, по какому распорядку дня жила семья Щербицких?
-- Завтрак начинался в восемь утра. На сервированный стол обязательно ставилась каша. Любая, чаще всего геркулесовая. Поскольку раньше не было тефлонов всяких, для красоты ее выкладывали в прозрачные стеклянные кастрюльки с крышками. Овощной салат, тоненькие сосиски в шкурочке или «Детская» вареная колбаса из спеццеха. Сырокопченую ставили на стол редко, потому что «дедуля» ее не уважал. (Между собой мы так называли Владимира Васильевича, ведь у него уже были внуки: Вовочка, потом Радусечка родилась, которая все время щебетала «дедуля Во-льо-дя». А вот Раду Гавриловну как-то не получалось называть бабушкой. Она всегда оставалась женщиной номер один, королевой. ) И больше ничего. Чай, хлеб, масло, творог с вареньем.
Обед, если Рада Гавриловна не была занята в школе, подавался в час дня. Владимир Васильевич чаще всего обедал на работе. Могли прийти к нам дети -- Олечка и Валерий. Если Вовочку забирали из школы, он тоже обедал у дедушки. На первое, как правило, готовился борщ, который любили все. А на второе ели то, что приготовят повара. Крайне редко Рада Гавриловна могла сказать: «Давайте на завтра сделаем то-то и то-то». А обычно Щербицкие спрашивали утром: «Что у нас будет на обед?», потому что специально блюд не заказывали. Что им приготовят, то они и съедят -- совершенно без претензий.
На ужин подавали всякие блинчики, сырники, котлетки, картошечку-пюре. Щербицкий любил вместо чая выпить на ночь стакан молока с белыми сухариками. Ужинали обычно очень поздно, потому что без Владимира Васильевича супруга за стол не садилась. Только после его звонка -- «Радуся, я задерживаюсь, и меня не будет», или «Я уже на работе поел» -- Рада Гавриловна ела одна. Иногда, если муж задерживался дольше обычного, она, зная, что я живу на Минском массиве, говорила: «Давайте я сама подам, а вы идите домой» (ко всем нам Рада Гавриловна обращалась исключительно на «вы»). Мы ставили кастрюльки в электроплиту, включали ее на самый минимум, чтобы сразу подать Владимиру Васильевичу теплую еду, и я убегала.
-- По выходным дням жизнь в квартире Щербицких каким-то образом менялась?
-- На воскресенье, редко -- на субботу, Щербицкие вместе с детьми и внуками чаще всего выезжали на дачу в Межигорье. На новой двухэтажной вилле были огромный бассейн, сауна, бильярдная, кинозал, столовая, спальни для каждого. Народный художник Украины Людмила Мешкова, ставшая позже автором памятника Щербицкому на Байковом кладбище, сделала на стене дачи керамическое панно, подобного которому я в жизни не видела. В первый свой приезд не могла от него отойти -- такая красота! Фантастический мир цветов! Говорят, что эта работа Людмилы Ивановны стала для нее репетицией перед созданием панно в здании ЮНЕСКО в Париже.
На даче уже садились завтракать в девять часов. Никто никуда не спешил. После еды все вместе шли прогуляться по территории дачи, или же Владимир Васильевич с Вовочкой отправлялись на рыбалку. Рыбаки они были заядлые и удачливые. Весь их улов повар Мария Николаевна чистила и жарила на обед.
По праздникам все было шикарно. Стол накрывался огромной белой скатертью с вышитыми гладью по периметру и центру кремовыми розами. Вместо каждодневного советского сервиза с золотым рисунком доставался японский -- с изящными бабочками. Букетов было больше обычного. Заказывалось много вкусного и обязательно здоровенный торт -- миндальный или «птичье молоко». Наши повара готовили домашнюю колбасу, кровянку, а специально для Вовочки жарили перепелочек, которых тот обожал.
В день рождения Владимира Васильевича все ждали, пока первый его поздравит жена. Потом уже шли поздравления от Валерия, Олечки. За ними следовал обслуживающий персонал. И Раду Гавриловну тоже первым всегда поздравлял муж. Мы обязательно сбрасывались на букет цветов и какой-то небольшой сувенирчик -- а что еще подарить таким людям? И Рада Гавриловна, и Владимир Васильевич были довольны, что об их днях рождениях не забыли. Вечером дома встречали гостей -- как положено у всех нормальных людей.
Рада Гавриловна никогда не забывала поздравить всех с днями рождения и всеми-всеми праздниками, дарила женщинам шелковые отрезы на платья или блузки, китайские полотенца, халаты… Причем подарки всегда заблаговременно приобретала в магазине и собственноручно красиво упаковывала в цветную бумагу и украшала ленточками, бантиками.
«Запрещалось интересоваться какими-либо документами. Мое любопытство специально проверялось»
-- Что входило в обязанности сестры-хозяйки?
-- Я должна была подавать завтрак, обед и ужин. Спасибо, что Валентина Ищенко научила меня обращаться с подносом. Первые дни я его брала двумя руками, но и то все звенело, пока я с кухни шла. У нее же я переняла опыт по сервировке стола, составлению букетов и многому другому.
В квартире Щербицких не было цветочных горшков. Дважды в неделю из подсобного хозяйства привозились живые цветы -- в каждой комнате стояли вазы с букетами.
В мои обязанности входили также уборка квартиры, подглаживание вещей, привезенных из прачечной. Одним словом, не очень-то отдохнешь. К вечеру вообще сил не оставалось. Когда повара уходили, я садилась на кухне уже никакая, складывала руки и ждала, когда же наступит ужин, чтобы его подать, убрать, помыть посуду и уйти…
Поймите, кроме физической, была и сильная моральная нагрузка: все время надо чувствовать ситуацию, чтобы, не дай Бог, не зайти в комнату в тот момент, когда ты совершенно не нужен. Поэтому приходилось лавировать между телефонными звонками, визитами и часами отдыха или работы Щербицких.
Чистоты Владимир Васильевич, как правило, не замечал и считал, что так должно быть всегда. Кроме того, что постоянно мы убирали, еще и Рада Гавриловна бегала со специальной тряпочкой для пыли. В кабинете мужа садилась за его рабочий стол, тщательно и терпеливо вытирала каждую финтифлюшку, которых особенно много было на малахитовом письменном приборе.
Между прочим, за терпение Раду Гавриловну называли «буфер». Хорошо зная вспыльчивый характер мужа, она часто ему говорила: «Володя, пойдем телевизор посмотрим, как раз спорт показывают», или еще что-то придумывала, пока первая вспышка его гнева не пройдет.
-- Перед новой работой вас как-то инструктировали?
-- А как же! Во-первых, я никому не имела права рассказывать, где я работаю. Из-за этой секретности у меня нет ни единой фотографии со Щербицкими. Мама (отец с нами не жил), сестра, работавшая в ЦК, могли только догадываться. Случались недоразумения и с моим будущим мужем. Мало того, что нельзя расспрашивать меня о работе, так еще и встречать надо было только у выхода со станции метро «Крещатик» на улицу Институтскую и ни в коем случае не идти навстречу по Банковой или Шелковичной! Ну разве это не странно?
Во-вторых, запрещалось интересоваться какими-либо документами. Правда, в своем домашнем кабинете Владимир Васильевич ничего лишнего не оставлял. Но тем не менее мое любопытство специально проверялось. Перед тем как взять меня на работу, новый начальник в своем кабинете достал бумаги из сейфа, разложил их на столе и по вызову внезапно вышел. Я прямо обалдела: в такой организации оставить ключи в дверце сейфа и документы на столе!.. Подумав, что это не случайно, все 20 минут его отсутствия я не подходила к столу, маялась у окна и рассматривала горшки c цветами…
В-третьих, когда кто-либо из членов семьи работал или разговаривал по телефону, следовало тут же выйти из комнаты, чтобы не мешать и не слушать.
«А самое главное -- нельзя было говорить со Щербицкими о своих проблемах… »
-- На половине Владимира Васильевича размещались кабинет, спальня и ванная, -- вспоминает Надежда Александровна. -- У Рады Гавриловны были такие же комнаты в «женских» апартаментах квартиры. Если двери в какую-либо половину закрывались -- это был намек на соблюдение тишины.
Однажды я тихонько проходила мимо приоткрытых дверей и услышала приглушенный голос Рады Гавриловны -- она вслух репетировала ведение урока. А какой у нее почерк -- просто каллиграфический! Даже ее исправления в ученических тетрадях и проставленные детям оценки выглядели идеально.
А самое главное -- запрещалось говорить со Щербицкими о своих проблемах. Существовала такая установка: если будут о чем-то спрашивать, отвечать «Все хорошо» и улыбаться.
-- И вам это удавалось?
-- А как же! Я нарушила это условие единственный раз, когда собиралась замуж. Мой будущий муж Петр Березняков, фамилию которого я теперь ношу, работал старшим преподавателем пожарно-технического училища в Черкассах. Между прочим, его первыми выпускниками были известные герои-чернобыльцы Правик и Кибенок. 12 лет Петя один ухаживал за тяжелобольной мамой, поэтому я должна была помочь ее досмотреть. Но начальство не отпускало меня с работы: «Пусть муж живет в Черкассах, а ты оставайся в Киеве». Меня это так возмутило, что я обратилась к Раде Гавриловне: «Вы меня извините, но как вы себе представляете такое замужество: муж продолжает ухаживать за больной мамой, а его жена живет в другом городе? Да я выхожу замуж, чтобы быть вместе и ему помогать… А мне такое говорят и не отпускают с работы!»
Рада Гавриловна тут же набрала телефонный номер моего начальника в ЦК и сказала: «Григорий Иванович! Надю, пожалуйста, сразу после свадьбы отпустите. Девочки без нее поработают, пока замена ей не найдется. Необходимо, чтобы Надя жила в Черкассах». Если бы не помощь Рады Гавриловны, меня бы с работы не отпустили.
На свадьбу Щербицкие подарили нам огромную богемскую вазу, упакованную в синюю коробку, выстланную синим бархатом. Ограненный вручную хрусталь горел и сверкал. В вазе лежала визитка Владимира и Рады Щербицких, и каллиграфическим почерком школьной учительницы было написано «С наилучшими пожеланиями!» Потом из Черкасс я звонила Щербицким в дни их рождения. Когда у меня родилась Любочка, они поздравили. В Киев вместе с семьей я вернулась в 1990 году. Как раз тогда умер Владимир Васильевич. Мы с мужем были на его похоронах.
«Увидев старинную хлебницу треснутой, Рада Гавриловна сказала: «Ну ладно, не говорите, кто разбил, но давайте хоть как-то склеим»
-- Скажите, а такие теплые отношения с Щербицкими остались у всех помощников по хозяйству?
-- Нет, наверное. Одни на них обиделись за то, что не получили престижные квартиры, другие -- еще на что-то. Я вообще на цэковскую квартиру не рассчитывала. Мы с бывшим мужем разменяли свою двухкомнатную на Минском массиве, жили вчетвером в однокомнатной на Горького. И ничего страшного.
Да Щербицких можно было любить за одну только порядочность и честность! Они никому из нас зла не делали. В этом же доме жила семья одного из секретарей ЦК. Его жена постоянно следила, чтобы работавшие у них ничего не ели, перед их уходом проверяла все сумки… Девчонки от таких унижений плакали горючими слезами! А у нас ничего подобного -- всегда накормлены, не обижены. Пять лет работы у Щербицких были настоящим праздником. Мы с дочкой Юлей от моего первого брака отдыхали на базе ЦК, ездили по путевкам в Скадовск -- разве раньше это было возможным для женщины, одной воспитывающей ребенка?
Меня по сей день поражает, как я там удержалась. Работавшая до меня сестра-хозяйка собралась выходить замуж за бывшего заключенного. С такой репутацией здесь работать запрещалось. То же касалось и разведенных женщин. А уж если что лишнее сказать…
Как правило, от Владимира Васильевича многое скрывали. Он ведь не мог никуда выйти, чтобы посмотреть, как живут люди, где что продается. Помню, один раз Щербицкий, у которого были проблемы с желудком и ему порой казалось все невкусным, вдруг о каком-то блюде сказал, что оно вонючее. Я даже возмутилась: «Да такого быть не может. У вас же все вкусное». А Рада Гавриловна смотрит на меня и незаметно от мужа свой пальчик к губам прижимает. Ведь такое никто не имел права говорить. Если бы начальство об этом узнало, меня с треском выгнали бы с работы. Слава Богу, Щербицкие никому ничего не сказали.
Или однажды Рада Гавриловна увидела треснутую хлебницу -- очень красивую и старинную, почти антикварную вещь: «Ну ладно уж, не говорите, кто разбил, но давайте хоть как-то склеим. Я этой вещью дорожу как памятью». Может быть, она ей от мамы досталась…
Владимир Васильевич вообще на такие вещи внимания не обращал. Ведь мы работали с посудой, стеклом. Могло что-то упасть, разбиться -- не без этого. Случалось, что впопыхах забывали подать какой-нибудь столовый прибор. Пока Щербицкий молча искал его на столе, я уже бежала за ним. Иногда Рада Гавриловна даже сама вставала и шла, например, за чашкой, по-человечески понимая, что ее могли забыть поставить на стол.
«Владимир Васильевич многими чертами своего характера обязан маме -- Татьяне Ивановне»
-- А какие-то по-домашнему доверительные разговоры между вами велись?
-- Рада Гавриловна всегда спрашивала, как учится моя Юля, которая, кстати, закончила школу с золотой медалью. Если у супруги Щербицкого была возможность, она всегда приносила из магазина китайские платьица для моей дочери, которых в то время в свободной продаже не было. И при моей зарплате я могла приобрести дочери за 12 рублей обновку. Юля одевалась, как куколка.
Обязательно рассказывала Рада Гавриловна и о своих учениках, театрализованных школьных уроках. Всегда показывала фотографии спектаклей, в постановке которых принимали участие школьники старших классов. Она действительно жила своей работой и звание заслуженного учителя Украины получила не за супружество с Владимиром Васильевичем.
Вообще их семейные блага оказались не вечными. Когда Щербицкие жили в этой шикарной квартире, Рада Гавриловна говорила знакомым: «Не дай Бог, что-то случится, это же все государственное, наши только постельное белье и одежда. Как я буду жить?» Так оно и получилось. После смерти Владимира Васильевича она осталась практически без ничего. Со временем Рада Гавриловна выкупила часть казенной мебели и поставила ее в квартире дочери, где сейчас сама живет. Перетащила и огромную библиотеку, в том числе много контрольных экземпляров художественных книг, в свое время присылаемых в качестве подарка семье Щербицких. Книг было так много, что даже нам перепадало.
-- Вы сказали, что от Владимира Щербицкого многое скрывалось. Он интересовался жизнью обслуживающего персонала?
-- Конечно, Владимир Васильевич спрашивал, как мы живем, что есть в магазинах… Я тогда впервые в жизни пошила на заказ коричневую дубленку с меховым воротником. Похвасталась обновкой Раде Гавриловне (дубленка в то время считалась престижной одеждой). После ужина супруги попросили, чтобы я принесла им чай в кабинет. Захожу, а Рада Гавриловна говорит: «Ой, Володя, я забыла тебе сказать: Надя приобрела новую дубленку». Владимир Васильевич заинтересовался: «Да? Что же ты не покажешь и не похвастаешься?». Я побежала в раздевалку, накинула новую дубленку, покрутилась перед ним. Щербицкий мое приобретение одобрил: «Да, хорошая. А сколько стоит?» -- «350 рублей». -- «И не так уж дорого. А где же ты пошила?» -- «У дочки нашего повара Вячеслава».
Владимир Васильевич в ценах ориентировался. Помню, он у Рады Гавриловны спрашивал, сколько стоит его норковая шапка. -- «Четыреста с чем-то рублей». -- «Ничего себе. Зачем мне такая дорогая шапка?». Он был так с детства воспитан мамой, Татьяной Ивановной, что ходил и выключал за всеми в квартире лишний свет, закрывал на ночь входную дверь. Представляете, во дворе охрана, на первом этаже тоже, но он считал, что двери в квартиру должны обязательно по-хозяйски закрываться на замок.
Когда Владимир Васильевич привозил маму из Днепродзержинска в Киев, она, в отличие от других членов семьи, чувствовала себя в квартире полновластной хозяйкой. Обязательно в подарок всем девчатам привозила по бутылочке домашнего подсолнечного масла, необычайно пахучего, и по коробочке лимонных долек. Всегда во все вникала и имела свою точку зрения, до всего ей было дело. Строила всех: «Оце ти не так зробила!» Чтобы ее не обижать, мы переделывали. Могла сказать поварам: «Нi, цей борщ не так треба варити».
Баба Таня во всем любила порядок и никому спуску не давала. Сама прожила нелегкую жизнь и любила всем раздавать советы. Владимир Васильевич многими чертами характера ей обязан. С одной стороны, он был очень мягким по отношению к семье, детям, внукам, а с другой -- строгим и требовательным.
Татьяна Ивановна дожила до 90-летнего возраста, но в свои последние дни находилась без сознания и не могла знать, что сын умер. Она похоронена на своей родине -- в Днепродзержинске, Владимир Васильевич -- на центральной аллее Байкового кладбища. Недалеко от его могилы похоронены сын Валерий и мать Рады Гавриловны. Грустными глазами Владимир Щербицкий смотрит со своего портрета на могилы близких ему людей.
Читайте нас у Facebook
