«Заглянув в кладовую, я увидела сложенные в штабель тела детей»
В Макеевке Донецкой области существует единственный в мире памятник детям-донорам, у которых в годы Великой Отечественной войны брали кровь для раненых оккупантов. Монумент убиенным малолетним донорам установили на месте их предполагаемого захоронения: в 1943 году, когда советские войска освободили Макеевку, в микрорайоне «Соцгородок» из шести неглубоких ям извлекли 300 детских тел. По данным патологоанатомов, входивших в комиссию по расследованию нацистских преступлений, эти дети умерли от инфекционных заболеваний и крайней степени истощения. «Полное отсутствие подкожной жировой клетчатки», — отмечено в акте комиссии. В основном это были дети из созданного фашистами приюта «Призрение», в застенках которого побывали около 600 мальчиков и девочек в возрасте от полугода до 14 лет.
«Находясь в приюте, мы постоянно слышали звуки выстрелов. Это в парке расстреливали людей»
— Никогда не забуду, с каким нетерпением я ждала первое сентября 1941 года, — вспоминает 78-летняя жительница Макеевки Галина Самохина. — Так мечтала сесть за парту, что даже заглядывала в окна своей будущей школы, пытаясь угадать, где же будет мой класс. Но в разгар лета услышала от родителей непонятное для меня тогда слово «война». И поняла, что моим мечтам не суждено осуществиться. В школу я пошла только в 1944-м.
22 октября 1941 года Макеевка была захвачена фашистами. Отец Галины Григорий Сергеевич Илющенко, работавший инструктором в местном райкоме партии, накануне войны перенес тяжелую операцию и не был призван на фронт. В первые же дни оккупации его, коммуниста, арестовали. Однажды мама Галины Екатерина Ивановна отнесла мужу в тюрьму горшочек каши и получила обратно пустую посудину, на дне которой лежала короткая записка: «Прощай». Больше передач у матери не принимали: «Вашего мужа здесь нет».
— Мы так и не узнали, как погиб папа и где похоронен, — вспоминает Галина Григорьевна. — После освобождения Макеевки были найдены 47 мест захоронений тысяч расстрелянных и замученных людей — и военнопленных, и мирных граждан. Отца могли сбросить в шурф шахты, могли расстрелять в городском парке, который находился рядом с приютом, где мы оказались вместе с братом Володей. В приюте мы постоянно слышали звуки выстрелов. Это расстреливали людей. А дети постарше, чьи спальни выходили окнами к парку, видели, как горожан водили на расстрел. И рассказывали нам, младшим, что видели в парке торчащие из-под земли… руки и ноги.
*Когда Макеевку освободили, истощенных после медицинских опытов деток перевели в детдом в Чистяково. Он стал для них настоящим раем (Галина Самохина сидит крайняя слева)
У восьмилетней Гали было два братика — пятилетний Володя и трехлетний Славик. Однажды мама отправилась в какое-то село менять вещи на продукты и не вернулась домой. Как выяснилось, женщину угнали на принудительные работы в Германию. Она освободилась лишь в 1945 году. Дети остались одни. Младшего Славика забрала к себе зажиточная бездетная семья. А Галю и Вову полицаи увели в приют.
«Нянька приходила ко мне со словами: «Тебе нужно сдать анализ крови». После этих анализов несколько дней я не могла подняться»
Приют «Призрение», организованный в феврале 1942 года в здании бывшего детского сада по приказу майора Мюллера — коменданта оккупированной Макеевки, по сути, был концлагерем для массового истребления детей. Здание, где в 1941-1943 годах располагался госпиталь для немецких солдат, сохранилось до сих пор.
— Кормили нас ужасно: свалят прямо во дворе бричку гнилой свеклы или початки сухой кукурузы, от которой аж зубы трещали, а мы все это жадно расхватывали, чтобы не умереть с голоду, — вспоминает Галина Григорьевна. — День массового отравления я помню очень хорошо. На улице стояла невыносимая жара. В приют привезли бочку с кровью убитых животных, в которой плавали зеленые мухи. Эту жижу запекли и дали нам на завтрак. К 11-ти часам утра все отравились. Многие, особенно маленькие детки, умерли. У меня же потемнело в глазах, я вышла на улицу и легла на лавку, стоявшую у входа. Нянька схватила меня за волосы и куда-то потащила. «Быстро на промывку!» — кричала она. Всем выжившим детям сделали промывание желудка.
Узников приюта убивать не спешили: они были нужны как доноры для раненых немецких солдат.
— Няня приходила ко мне со словами: «Тебе нужно сдать анализ крови», отводила в комнату, где у меня брали кровь, — вспоминает моя собеседница. — Но однажды я попыталась убежать. Потому что после этих анализов мне было очень плохо, несколько дней кружилась голова.
Сбежать Гале не удалось. Няня схватила ее за руку и потащила в комнату, где находился медицинский кабинет. Пока надзирательница волокла ее по коридору, девочка увидела, как из той комнаты вынесли безжизненное тело мальчика.
В кабинете у кушетки стоял немецкий офицер, а за столом, уставленным пузырьками, сидел доктор. Галю положили на кушетку, повернув лицом к стене. Почувствовав боль от укола в руку, Галя обернулась и увидела, как от ее руки отходит проводок. Она не знает, сколько так пролежала. Только помнит, как доктор стал осторожно поднимать ее за плечи, затем дал проглотить какую-то темную таблетку. Потом она очутилась в своей постели. Несколько дней девочка не могла подняться: «Я теряла равновесие и падала».
— Не знаю, сколько крови могли выкачать у истощенного ребенка, но многие дети умирали, — рассказывает моя собеседница. — Однажды я заглянула в нашу кладовую, которая находилась в коридоре, и поняла, что там хранят вовсе не еду…
В спальне, где Галя прожила два года, была стеклянная дверь. Сквозь стекло просматривался коридор, в конце которого находилась кладовая. Однажды Галя увидела, как надзирательница открыла дверь в кладовую какому-то мужчине, и он вынес оттуда что-то, обернутое в ткань. Галя и раньше видела, как этот человек время от времени забирает что-то из кладовой и кладет в бричку во дворе, накрывает черной попоной и увозит. Увидев, что дверь в кладовую осталась открытой, Галя помчалась туда, надеясь найти что-нибудь съестное.
— Заглянув в кладовую, я увидела, что в ней в штабель сложены тела детей на высоту моего роста, — вспоминает женщина. — Не помня себя от страха, я побежала на второй этаж в спальню для мальчиков. Там жил мой младший брат, и я хотела посмотреть, жив ли он. Увидев брата, немного успокоилась.
«Маме нас сразу не отдали — как не имеющей жилья и работы. А на работу вернувшимся из плена устроиться было очень тяжело»
День, когда советские войска вошли в Макеевку, Галина Самохина запомнила как один из самых счастливых в своей жизни. На чердаке их приюта красноармейцы устроили наблюдательный пункт.
— Солдаты угощали нас сухариками и кусочками сахара, просили спуститься вниз и спрятаться, чтобы мы не попали под обстрел, но мы не слушались, — улыбается моя собеседница. — Один снаряд попал в здание приюта, из окон посыпались стекла, но никто не погиб.
На следующий день в приюте появились новые заботливые воспитатели и врачи.
В начале 1944 года всех бывших узников детдома «Призрение» перевели в интернат в Чистяково (сейчас город Торез Донецкой области), построенный на средства женщин — работниц горной промышленности Казахстана. Это был настоящий рай для детворы. Детдом снабжался продуктами и вещами прямо из Казахстана, где не было военных действий.
— Лишь спустя годы я узнала, что в 1945-1947 годах послевоенный Донбасс голодал, что хлеб давали по карточкам, — говорит Галина Самохина. — А у нас на столе был белый хлеб, изюм и даже шоколад. Зимой мы щеголяли в каракулевых шапочках и валенках.
В 1946-м в детдом к Гале приехала мама, вернувшаяся с принудительных работ в Германии. Девочка ее не узнала.
— Я дважды прошла мимо женщины, которая напоминала живой скелет, пока та не остановила меня, — рассказывает Галина Григорьевна. — Маме нас с Володей сразу не отдали — как не имеющей жилья и работы. А на работу вернувшимся из плена устроиться было очень тяжело. На них смотрели как на врагов народа. Мать с трудом взяли уборщицей, и долгие годы она жила в комнатенке в бараке.
Самого младшего своего сына Славу Екатерине Илющенко удалось разыскать и вернуть. А вот старшие дети так и выросли в интернате. В 16 лет Галина и ее брат, досрочно окончив семилетку и учебный комбинат, пошли работать. Галя одно время трудилась крановщицей на Макеевском металлургическом заводе. Затем девушку перевели на «Криворожсталь». Она вышла замуж, создала свою семью. Сейчас дочь и сын Галины Самохиной уже пенсионеры, правнучке 12 лет.
В 2001 году Галина Григорьевна решила найти свидетельства своего пребывания в концлагере. В здании бывшего приюта «Призрение» в тот момент располагался детский интернат. Его секретарь достала из сейфа три тетрадки со списками детей, находившихся в приюте. Галина Самохина нашла в них и свою фамилию, а также фамилию брата. Благодаря этим спискам на памятнике детям войны — жертвам нацизма появились 120 имен.
— Имена погибших детей удалось восстановить лишь частично — в тетрадях явно не полный список, — рассказала автор идеи создания памятника председатель Макеевского городского отделения Украинского союза узников — жертв нацизма Лариса Симонова.
— Не все погибли в приюте от голода, болезней и забора крови, — вспоминает Галина Самохина. — Например, Люду Гупик расстреляли, узнав, что она еврейка — мне рассказали об этом старшие дети. Кровать Люды стояла рядом с моей, и однажды утром я увидела, как нянька сворачивает ее постель. На мой вопрос: «Где Люда?», надзирательница с улыбкой ответила: «Ее перевели в лучший детдом»…
6541Читайте нас у Facebook
