Ольга Богомолец: «Снайперы, стрелявшие в защитников Майдана, не оставляли врачам ни малейшего шанса на спасение раненых»
Мы просили Ольгу Вадимовну об интервью, но она, занятая отправкой тяжелораненых за границу и поисками пропавших без вести, получивших травмы и скрывающих это, никак не могла найти время для беседы. Как оказалось, поговорить с ней в эти дни хотели многие. Чтобы никого не обидеть, Ольга Богомолец организовала пресс-конференцию.
Небольшая комната была полностью заставлена телекамерами не только украинских, но и российских, польских, балтийских каналов. Присутствовали и представители Европы. Как только Богомолец начала рассказывать о событиях на улице Институтской, произошедших 18 и 20 февраля, в эпицентре которых она находилась, о том, как к каретам «скорой» выносили тяжелораненых, опасаясь, что не успеют и человек погибнет, не доехав до больницы, многие журналистки не смогли сдержать слез. Без преувеличения, это были дни, перевернувшие нашу жизнь, изменившие нас самих. И об этом тоже говорила Ольга Вадимовна.
«Майдан не стоял за смену одних политиков другими — он стоял за изменение системы»
— Всем семьям погибших героев хочу сказать: буду делать все, чтобы им помочь, поддержать материально, хотя понимаю: это никогда не сможет восполнить потерю, — говорит Ольга Богомолец. — Но благодаря парням, отдавшим свою жизнь за Украину, у нашей страны появился шанс встать на ноги. И в память обо всех погибших мы не имеем права на ошибку. Более того, миссия Майдана еще не выполнена. Ведь мы все помним: протест начался против насилия, коррупции с требованием привести к ответу всех тех, кто был в этом виноват. А события февраля я смело могу назвать геноцидом против украинского народа.
Майдан не стоял за смену одних политиков другими — он стоял за изменение системы. И если бы людей в Крыму и на востоке страны не дезинформировали, не отключали бы телеканалы, которые давали правдивую информацию, они поддержали бы Майдан. Для меня важно, чтобы как можно скорее шахтеры на Донбассе поднялись с коленей, чтобы они, получая копейки и рискуя погибнуть в забое, перестали быть источником миллиардных прибылей для олигархов. Хочу, чтобы крымские здравницы стали доступны всем и крымчане стали жить богаче. Хочу, чтобы на Харьковщине, открывая свой небольшой бизнес, люди не боялись налоговой, которая придет и все отберет.
Горящие шины на Майдане позволяли защититься митингующим. За один день 18 февраля там ранили полторы тысячи человек, 450 из которых — тяжело, 25 — убиты снайперами. Более тысячи раненых и 40 застреленных было 20 февраля. Причем эти убийства (я не боюсь этого слова и буду выступать в качестве свидетеля во всех судах) преднамеренные. Если бы снайперы хотели остановить людей, то стреляли бы по ногам, а так их целью были сердце, легкие, глаза, мозг… Они не оставляли нам, врачам, ни малейшего шанса на спасение раненых. Последнего человека, в которого попал снайпер вечером 20-го, нам удалось подключить к аппарату искусственной вентиляции легких. Ребята с носилками бежали к «скорой», и коллеги довезли этого раненого до больницы. Но, к сожалению, через несколько суток мужчина умер, потому что выстрел был сделан в голову, пострадал мозг… Могу сказать, что будет еще не одна смерть. Те, кого привезли с Майдана, сейчас находятся в больницах на искусственной вентиляции легких. Все они в крайне тяжелом состоянии. Сотни людей потеряли своих родных и все еще не знают, где они сейчас. В моргах по всей стране есть неопознанные тела, среди которых наверняка много жертв Майдана — ведь их вывозили как можно дальше от столицы.
— Вы одной из первых оказались 18 февраля в Доме офицеров и организовали там медпункт.
— В тот день у моей дочери день рождения. Но мы так и не сели за праздничный стол — я вернулась домой лишь в семь утра на следующий день. Во вторник утром мне позвонили ребята и сообщили, что начали стрелять по мирным митингующим, которые пошли к Верховной Раде. Самой ближней точкой, где можно было устроить пункт медицинской помощи, оказался Дом офицеров. Уже по дороге туда я позвонила с просьбой передавать нам медикаменты и направить врачей. В течение часа поднесли перевязочный материал. Позже добраться к Дому офицеров уже не представлялось возможным — улицы простреливали. Два часа мы находились в полной осаде.
Поздно вечером, когда мы развозили по больницам последних раненых, ко мне обратился вице-консул Швеции. Он спросил: «Правда ли, что есть огнестрельные ранения?» Представители дипломатического корпуса долгое время пребывали в полной уверенности, что на Майдане стреляли резиновыми пулями — в этом их убеждали украинские чиновники. У меня не было слов, чтобы ответить. Я попросила его приехать в больницу, где находилась в тот момент. Отвезла его и в другие клиники, чтобы он лично увидел людей с простреленными глазами, ранениями живота, ног, а в морге — тела погибших. В семь утра посольство Швеции сделало резкое заявление.
«Депутатам я регулярно отправляла сообщения: «Еще один убитый, уже сотня раненых…»
— Двадцатого февраля в моей жизни скорбная дата — год назад умерла мама, — продолжает Ольга Вадимовна. — Утром я собиралась поехать на кладбище, но на выходе из дому меня застал звонок: на Институтской стреляют. Надев бронежилет, побежала в гостиницу «Украина» — туда принесли первых пострадавших. Холл разделили на две части: с одной стороны укладывали раненых, с другой — убитых. Затем начали приходить родственники погибших. Первым приехал отец 19-летнего студента Романа. Когда я попросила отца пообщаться с прессой, понимая, насколько тяжело сейчас мужчине, он ответил: «Я готов. Мой сын так хотел изменить Украину. Для него это было целью жизни. И я хочу, чтобы даже после смерти он служил стране…» Все погибшие остались в моем сердце. И эта боль, наверное, не уйдет никогда.
*Этот снимок сделан утром 20 февраля в холле гостиницы «Украина»… По данным Минздрава Украины, на сегодняшний день в результате противостояний погибли 98 человек
У одного из сотрудников нашей службы оказалась самая трудная миссия — Юра брал мобильные телефоны погибших, звонил по последнему набранному номеру и просил ответившего назвать имя владельца телефона, после чего говорил о гибели этого человека. Тяжелейшее испытание.
В моей жизни не было таких дней и, надеюсь, больше никогда не будет, когда в течение двух часов у меня на руках один за другим умирали люди, многие из которых не имели на себе даже бронежилетов. Хотя пули насквозь пробивали и такую защиту.
— Вы призвали журналистов приехать в гостиницу и снимать происходящее…
— Это должны были увидеть все! Я обращалась не к снайперам, а хотела напомнить депутатам из Партии регионов, что они в первую очередь люди и что они не могут забывать об этом, только чтобы сохранить свой мандат. О смертях митингующих нужно было кричать! Молчание в этой ситуации равнялось продолжению бойни. Депутатам я постоянно отправляла сообщения: «Еще один убитый, уже сотня раненых…» Это были мои попытки достучаться до тех, кто мог остановить снайперов.
— Чем сейчас занимаются врачи Майдана?
— Переформатированием службы. Для меня очень важно, чтобы медикаменты, которые приносили люди, использовались для нужд тех, кто остается на Майдане, а излишки передали в больницы, где действительно нуждаются в лекарствах. Кроме того, мы готовы отправить бригады врачей и медикаменты в Крым, Харьков, Донецк — туда, где сейчас очень тревожно. Постоянно общаюсь с коллегами из этих регионов. Пока они справляются сами. Очень надеюсь, что дополнительная помощь не понадобится.
Также мы собираем документы и свидетельства избиений и ранений для дальнейшей их передачи в международные организации по защите прав человека. Телефон Центра координации реабилитации раненых — (063) 233−03−03. Сейчас в медпунктах трудятся еще и священники, которые предоставляют психологическую помощь вместе с военными психологами и психиатрами. Их работа очень важна. Также мы организовываем «Братство медиков». И всех, кто работал волонтерами, выносил пострадавших, просим дать о себе знать по адресу [email protected]. Я считаю, что Майдан должен стоять и функционировать до тех пор, пока не будет закреплено его право собираться раз в год и выказывать недоверие политикам, которые не оправдали надежд народа.
«Мою кандидатуру на пост министра вроде бы рассматривали, но официального предложения я так и не получила»
— Как вы собираетесь бороться с коррупцией в медицине, если отказались от поста министра здравоохранения?
— Во-первых, контролировать власть должен каждый из нас, причем постоянно, — продолжает Ольга Богомолец. — О фактах коррупции нужно сразу говорить и противостоять этому. О том, как бороться с системой, я хорошо знаю, ведь много лет отстаиваю территорию Александровской больницы. На этом пути у меня было много потерь. У меня забрали медицинские категории, а у частной клиники отобрали лицензию. Против моего отца, известного врача, открыли два уголовных дела. Эта борьба лишила сил и здоровья мою маму…
Те, кто поджег здание Дома профсоюзов, в котором находились беспомощные раненые, совершили злодеяние против человечности. И я хочу знать, кто это сделал, как и 18 февраля отдал приказ стрелять в людей, хотя заранее было объявлено, что планируется мирная акция.
Мою кандидатуру на пост министра, вроде бы, рассматривали, но официального предложения я так и не получила. Я сразу назвала основные условия работы на посту министра: полный аудит всей системы здравоохранения. Это необходимо для раскрытия и избавления от теневых схем отмывания денег. Кроме того, считаю, что все финансовые потоки должны быть переданы в распоряжение областей. Только на местах можно определить, что нужно купить, чего действительно не хватает. Это не должен единолично решать министр — все тендерные закупки должны быть открытыми и вестись с производителями, а не посредниками. Следующее условие — передача полномочий профессиональным организациям врачей. Они должны выдавать лицензии на работу и нести ответственность в случаях жалоб, поступающих от больных. Также я настаивала на команде своих единомышленников. Еще я хотела, чтобы велась постоянная видеотрансляция из кабинета министра. После озвучивания этой информации в кулуарах очень быстро появился слух, что я отказалась от должности. Это дало мне основания сделать вывод: мои условия не приняты.
— Как вам все это время работалось со столичной станцией скорой помощи?
— Со службой «скорой» мы работали с первых дней Майдана абсолютно нормально. Руководитель станции максимально оперативно отзывался на все наши просьбы, присылал необходимое количество карет в нужные точки. Мы координировали свои действия. Проблемы со «скорой» произошли только 18 февраля и, уверена, не были связаны с главным врачом. Кареты не могли к нам доехать в течение четырех часов из-за того, что их не пропускали силовики, перекрывшие улицы. Затем прибыли четыре кареты медицины катастроф, и врачи сказали: «Нам отдан приказ никого не вывозить». Я по натуре очень терпеливый человек, но в тот момент не могла сдержаться. Все — врачи, журналисты, политики — никогда не должны забывать о том, что мы в первую очередь люди, у которых есть честь и совесть.
Тогда же, 18-го, ко мне пришел полковник «Беркута»: «У нас тоже раненые, но некому оказать помощь». И я шла через весь строй силовиков в халате, залитом кровью митингующих, чтобы со своими врачами помочь десяти пострадавшим ребятам в милицейской форме… Я стояла на Майдане, чтобы наши внутренние войска, наша армия были обеспечены всем необходимым и вовремя. В 20-градусные морозы охранники на баррикадах менялись каждые полчаса. При этом служащие внутренних войск по два часа стояли неподвижно. Я была потрясена. Обратилась к их руководству, но оно не прислушалось! Уверена, что многие парни обморозили ноги. Ужас заключается в том, что государство, которому служат эти ребята, совершенно о них не позаботилось. Так не должно быть.
— Ваша дочка все месяцы противостояния работала в медпункте. Сильно за нее переживали?
— Вся ситуация показала: дочь — прирожденный медик. Я ей очень благодарна, что она такая. Она здесь еще больше утвердилась в своем отношении к стране. На Майдане я видела, как рождаются граждане Украины. Лично знаю парня из Донецка, который, приехав в Киев, за время митингов выучил украинский язык — по велению души. Молодые ребята готовы были защищать свою свободу, и Небесная Сотня отдала за это свои жизни. Но как мама, конечно, я переживала и за свою дочь, и за других сотрудников службы. Поэтому, когда у меня была возможность, всегда просила со сцены: «Не забывайте звонить родным и говорить, что у вас все в порядке. Мамы за вас очень беспокоятся».
— Многие люди после всего случившегося не могут есть, спать. Все живут в состоянии постоянной тревоги. Как вы с этим справляетесь?
— Сплю я очень плохо. А из-за занятости нет времени спать достаточно долго. Но максимальная загрузка позволяет жить дальше. Если тебе плохо, помоги тому, кому хуже, — это сейчас самое важное.
Фото в заголовке УНИАН
26180Читайте нас у Facebook
