Александр Кононов: "Сепаратисты заставляли меня сбрить мой "бандеровский" чуб, но я не сдался"
Он все делает с легкостью, шутя. Рубит дрова, варит сыр, обрабатывает огород. «Одной левой» — как любит говорить сам Александр. В его случае эта фраза не метафорическая, ведь 49-летний мужчина действительно может работать только левой рукой. Одиннадцать лет назад он попал в мясорубку щеподробильного станка, чудом выжил, но остался без левой ноги и правой руки. После травмы Александр не упал духом. Женился, устроился на работу, а с началом АТО вместе с женой стал ездить на передовую и помогать украинским бойцам продуктами, одеждой и обмундированием. В июле 2014 года неподалеку от Лутугино микроавтобус Кононова нарвался на вражеский блокпост. Супруги попали в плен, где провели больше трех месяцев. О том, как ему удалось выжить и выйти на свободу, как из северодонецкого волонтера он превратился в житомирского фермера и о секретах приготовления уникального «живого» сыра, Александр рассказал «ФАКТАМ».
Найти козью ферму в Десятинах Житомирской области нетрудно. Прямо у дороги на дереве висит красивая резная табличка «Сыры Саныча». Хозяин — высокий крепкий мужчина с завернутым за ухо оселедцем — жмет мне руку левой ладонью, велит называть его Санычем и, бодро передвигаясь на протезе, обутом в добротную сандалию, ведет в дом.
*"Хороший сыр — как вино: чем дольше стоит, тем вкуснее", — уверен Саныч
— Это — моя гордость, — показывает Александр Кононов на два высоких холодильника, забитых большими головками сыра. И тут же предлагает попробовать. Несмотря на предубеждение против этого продукта (козий сыр, который доводилось есть раньше, имел ощутимый неприятный запах), сыр показался мне восхитительным. В меру твердый, солоноватый и такой калорийный, что тремя-четырьмя ломтиками вполне можно утолить голод. Правда, я на этом не остановилась: сыр, в особенности с домашними помидорами и привезенным мной белым вином, был бесподобен, и я лакомилась им весь вечер. Сам Саныч вино пить не стал — заварил себе чашку крепкого чая.
— Уже много лет не употребляю алкоголь, — объясняет он. — Лишившись руки и ноги, поначалу не мог с этим смириться и «присел на стакан». Потом понял, что меня так надолго не хватит, и завязал. Надо было двигаться дальше, искать работу, устраивать личную жизнь. Знаешь, когда после травмы забирала «скорая», молодая медсестричка чуть в обморок не упала, увидев меня. Чтобы ее успокоить, я шутил: «Не реви, все в порядке. Ноги нет, но мужское „хозяйство“ на месте. Могу замуж тебя взять».
— Что же с вами все-таки произошло?
— Я жил в Северодонецке, перебивался случайными заработками. Был и мясником, и строителем, и разнорабочим. В 2005 году меня пригласили на лесопилку. Там стояла щеподробилка — станок, который огромные бревна за минуту превращал в щепки. Как-то утром я пришел на работу и увидел, что одно из креплений в станке неисправно. Сообщил начальству — обещали до конца дня поменять. Не успели. В обед кожух, закрывавший нож, сорвался, и меня на полном ходу бросило на щеподробилку. Каким чудом остался жив, до сих пор не понимаю. Через мгновение меня отшвырнуло от агрегата. Но правой руки и левой ноги уже не было, их измололо в фарш. Мужики, мои коллеги, побежали за врачами, никто из них даже не догадался остаться со мной. Так что первую помощь оказывал себе сам. Сначала зажал плечо, из которого фонтаном била кровь. Потом понял, что из бедренной артерии хлещет еще больше, сунул руку в пах и крепко там прижал. К тому времени мне уже сообщили, что «скорая» едет.
Помню, очень жалел себя. Все думал: как было бы хорошо, если бы ногу отрезало хотя бы по колено, а руку — по локоть. Справиться с хандрой помог Сережка Брух — 19-летний парень, с которым мы вместе лежали в харьковском институте протезирования. У Сережи тоже не было руки и ноги, но он вел активную жизнь и был полон оптимизма. Работал, учился, ходил на танцы, встречался с девчонками. Глядя на него, я понял: надо прекращать ныть и начинать что-то делать. Устроился на работу в северодонецкий аэропорт, стал активистом местной организации инвалидов, женился на очаровательной женщине. Когда началась война, мы с женой Викторией стали ездить на блокпосты и помогать украинским бойцам.
— Как на вашу гражданскую позицию отреагировали родные и друзья? Ведь в оккупированном Северодонецке многие приветствовали «русский мир».
— Мне постоянно приходилось отрезвлять знакомых. Звонит один, кричит в трубку: «Капец, Саныч. Они уже тут! Бандеровские танки в Харьковской области! Нам кранты!» «То есть танки Вооруженных Сил Украины находятся на украинской территории? — переспрашиваю я. — И где повод для истерики?» Второй говорит: не буду покупать у тебя сыр (я еще в Северодонецке обзавелся десятком козочек), потому что ты потом вырученные деньги отдашь «укропам» на патроны. Мы с Викой действительно старались помочь нашим ребятам всем, чем только могли. Отвезли на передовую свои холодильник и телевизор, продали все ценности и даже обручальные кольца, чтобы купить ребятам «броники», лекарства, еду. Воодушевленные нашим примером, многие жители Северодонецка и окрестностей тоже становились волонтерами. Мы помогали «Айдару», 128-й и 30-й бригадам. Не только привозили им вещи, но и помогали бойцам передислоцироваться. В мою «Газель» набивалась целая толпа солдат в полном обмундировании, перегруженный микроавтобус садился на «пузо», Вика прыгала за руль, и мы ехали по самому «передку», по «нулевой» зоне. Бойцы нам говорили, что само наше присутствие поднимало им боевой дух.
— Но очередная ваша поездка закончилась скверно…
— Да, в июле 2014-го. Это было время, когда ушли из жизни наши самые близкие друзья. Филипп Слободенюк — «айдаровец», первый человек, кому мы с женой начали помогать — погиб при взятии Хрящеватого. Старшину Петра Яцковца снял снайпер, когда тот разминировал магазин в Лутугино. Сапер Сергей Коврига (позывной «Лялик») погиб при обстреле. Мне до сих пор больно об этом вспоминать, — Александр вытирает рукавом нахлынувшие слезы и несколько минут не может говорить. — 22 июля мы встретились с Серегой. Звали к нам в гости на шашлыки. Но он, вздохнув, сказал, что, видимо, приедет не скоро. Как будто предчувствовал свою скорую смерть. Через три часа после разговора с «Ляликом» мы попали в плен.
Ехали тогда из Счастья. Проезжая поселок Шишково недалеко от Металлиста, я увидел выжженное пшеничное поле с обломками «Градов», а напротив — цветущие розы в чьем-то опустевшем дворе. Картина войны, от которой до сих пор щемит сердце… Возле поселка Юбилейный нарвались на вражеский блокпост. Разбираться приехал лично Сергей Литвин — будущий «заместитель председателя Совета министров ЛНР». Подошел ко мне, приставил пистолет ко лбу и выстрелил. Вхолостую. Засмеялся, вставил обойму и снова выстрелил, в последнюю секунду отведя оружие от моего лба. Пуля прошла по касательной, остался шрам. Потом то же самое проделал с Викой. Ей связали руки, надели на голову мусорный пакет, стали душить. Меня били кулаками и ногами, держали голову, чтобы смотрел, как пытают мою жену.
— Литвину даже этого показалось мало, — вспоминала впоследствии Виктория Кононова. — Он приказал принести для пытки прозрачные пакеты, объяснив, что любит смотреть, как у людей закатываются глаза. Потом этот «министр» стал тыкать мне в лицо окурком и в итоге затушил его о мою щеку. После чего подвел к мужу и сказал: «Прощайся. Сейчас тебя повезут на расстрел».
Супруги были готовы к смерти, но, несмотря на свою угрозу, боевики их не расстреляли, а бросили в подвал Ленинского райотдела милиции. Виктория позже рассказывала, что первые недели плена ее продолжали бить, во время допросов раздевали и пытали электрошокером. А однажды заставили под дулом автомата залпом выпить три литра воды и в один присест съесть буханку хлеба, после чего всыпали в рот горсть каких-то таблеток.
— Когда я попал в плен, для меня время остановилось, — признается Александр Кононов. — Сепаратисты бросали через окно моей камеры сигареты и еду, но я не реагировал. Сутками лежал, уткнувшись в стену. Старался не думать о Вике, иначе начинал сходить с ума. А еще сознательно вытирал из памяти фамилии, позывные и места дислокации тех украинских солдат, которым помогал. Чтобы, не дай Бог, не выдать во время допроса. Литвин меня предупредил: если «укропы» будут захватывать Луганск, тебя сразу расстреляем. Не посмотрим, что инвалид. Я утешал себя, что если поведут на казнь, значит, наши войска освобождают город. Решил даже, что скомандую «Пли!» при собственном расстреле, как Овод из романа Войнич.
19 августа 2014 года Кононовых перевезли в Луганскую областную администрацию и посадили в подвал. В помещении размером четыре на четыре метра сидело 39 человек!
— На первом лежаке нар спало четверо людей, на втором — трое, под кроватью — двое, — рассказывает Александр. — Мужчины и женщины пытались уместиться на столе, под столом, кому-то удавалось подремать полусидя. Кормили баландой раз в день, в десять вечера. Тем, кого вывозили на работы, иногда давали обед. Труднее всего было ночью. В туалет не пускали, приходилось писать в бутылку на глазах у всех. Дышать было нечем, в двери открывали маленькое окошко, через которое воздух практически не проникал. На исходе третьего месяца я дошел до остервенения и заявил охраннику, что, если он сию минуту не откроет дверь, я ее вышибу и пойду дышать свежим воздухом. А он пусть стреляет в спину — мне уже все равно. После этого дверь открыли, и стало хотя бы легче дышать.
Своим освобождением мы все обязаны моей жене. К тому времени ее уже выводили на работу, и однажды Вика случайно увидела Виктора Муху и Сергея Шонина из Союза ветеранов Афганистана, которые занимаются обменом украинских военнопленных. Подошла к ним, сказала, что нас, гражданских, уже три месяца держат в плену. После этого нас присоединили к группе украинских военнопленных и обменяли на сепаратистов. Еще Вика попросила афганцев освободить крымскую татарку Гайдэ Ризаеву («ФАКТЫ» писали о ней. — Авт.), которая сидела со мной в одной камере, и ее водителя Сережу Захарова. Какой это был чудесный момент: нас перевели через линию разграничения — мост в Счастье. И мы подняли над головой украинский флаг! Жена увидела его в военной комендатуре «ЛНР», когда ее заставили делать там уборку. Флаг — большой, красивый, окантованный бахромой — лежал у двери коменданта Сергея Грачева вместо половика. Вика спрятала национальный символ и сумела вынести из плена.
— Оказавшись дома после 98 дней плена, вы, наверно, и не помышляли о том, чтобы снова ехать на передовую.
— Об этом же, только со страхом и надеждой, нас спросили друзья-волонтеры. «Не дождетесь, чтобы мы дома сидели!» — заявили мы. Мирослав Гай (о нем «ФАКТЫ» тоже писали много раз. — Авт.) помог нам раздобыть автомобиль (нашу «Газель» сепаратисты отобрали), и мы снова стали возить украинским бойцам гуманитарную помощь.
В 2015 году я решил уехать из Северодонецка. С Викой мы на тот момент расстались — на то были свои причины. Когда мой друг Виталик Васянович предложил переехать к нему на Житомирщину и организовать козью ферму, я с радостью согласился. Новый, 2016-й, год мы с козами (их уже было больше тридцати) встречали здесь, в Десятинах. Поскольку по местным понятиям я сепаратист, в шутку называю поселок ДНР — Десятинской народной республикой. Дом купил за 13 тысяч гривен. На руках оставалось 150 евро. 130 из них потратил на Кузю — козла породы ламанча. В плену сепаратисты заставляли меня сбрить мой «бандеровский» чуб, но я устоял. А теперь улыбаюсь, глядя на Кузю, — у моего любимца тоже «оселедец»!
За полгода Александру Кононову удалось многое: теперь у него почти двести голов коз и овец. Каждую он знает по имени. Пытался и меня знакомить с Крапинкой, Мухой, Троллейбусом, Атосом, Портосом, Арамисом, Адьютантом, Машкой, Снежинкой, но большинство кличек я не запомнила, хотя вместе с Санычем пасла отару и даже помогала загонять непослушных козочек домой. Местные жительницы и подруга Александра Олеся, переехавшая вслед за ним из Северодонецка вместе с мужем и детьми, работают у Саныча доярками. Его 12-летний тезка Саша помогает по хозяйству.
*Всех своих животных (а их почти двести голов) Александр Кононов знает по именам
— Сашка — моя правая рука, — гордо знакомит меня хозяин с шустрым подростком. — Может и отару на выгон отправить, и подоить, и даже роды у козы самостоятельно принять. Но сыр я делаю всегда сам. Его надо чувствовать руками и сердцем. Он у меня уникальный, из «живого» молока. Сразу после удоя подогреваю молоко, добавляю нужный фермент и оставляю сворачиваться. Потом особым образом дроблю, процеживаю и ставлю под пресс. Когда готов — убираю в холод отстаиваться. Из тридцати литров получается одна голова. Хороший сыр — как вино: чем дольше стоит, тем вкуснее. Но выдержать его дольше двух месяцев пока не доводилось — раскупают. Покупатели приезжают не только из окрестностей, но даже из Киева. А однажды на дегустацию пожаловали французы. Пили молоко прямо из-под козы, расспрашивали о технологии производства, знакомились с отарой. От сыра с фенхелем и тмином пришли в неописуемый восторг и купили сразу несколько головок.
Планов у Саныча — громадье. В ближайшее время он собирается разжиться кроликами и курами, развить в Десятинах зеленый туризм, приглашать к себе на психологическую реабилитацию и трудотерапию ветеранов АТО, а еще… жениться.
— Невесту Аллу я нашел в соседнем селе Иршанск, — хитро улыбается Саныч. — А что? Я же еще в полном расцвете сил, козак и красавец. Давно понял, что можно и с четырьмя конечностями быть калекой, если мозгов в голове не хватает. А можно и с одной рукой и ногой оставаться полноценным человеком. Правильно писал Козьма Прутков: хочешь быть счастливым — будь им!
6470Читайте нас у Facebook
